Русь Великая - Валентин Дмитриевич Иванов

и змея стала медленно-медленно поднимать тяжелую голову. Что-то крикнула мать. Плоский камень с острыми краями ударил змеиную голову. Мать умела метать камни.

Змею изжарили на раскаленных камнях очага. У нее было вкусное белое мясо. Из сухих косточек змеиного хвоста сделали амулет против яда. Оэлло носила его, пока не порвался ремешок. Ее больно били в наказание за потерю.

Поляна в лесу была всем миром для Оэлло. В той стороне, где всходило Солнце, лес вскоре кончался. Большие деревья сменялись густой зарослью мелких. Они стояли на кривых голых корнях, цепляясь ими, как пальцами, за твердое дно, покрытое жидкой грязью. А еще дальше начиналась Соленая Вода – Океан. Он то заливал снизу корнерукие деревья, то отступал. Тогда брали все, что попадалось: восьминогих крабов, червей, рыб, ползающих по корням, раковины. Все шло в пищу, все. На поляне среди домиков сажали маис. Траву выпалывали руками, острой палкой из тяжелого дерева делали ямки и в каждую зарывали по два зерна.

Оэлло знала, что, кроме трех десятков семей, живших на поляне, в мире нет других людей. Когда ей минуло, наверное, десять лет, начались дни откровений. Вознося моленья к богам, мужчина, которого называли старшим, мучил девочку, надрезая ей кожу груди острым ножом из прозрачного камня. Все собрались кругом и молились, произнося слова, смысл которых был темен для Оэлло. Она не кричала. Кровь в ранках запеклась. Шрамы изобразили толстую ящерицу, укус которой смертелен. С этого дня Оэлло назвали женщиной. Но ничто не изменилось, и прошло еще много лет, прежде чем она узнала, что значит быть женщиной. А в те дни, когда ранки еще болели, Оэлло внушили, что женщина есть вещь мужчины. Так устроено Богом, и так будет всегда. Но некогда было иначе: женщины управляли мужчинами, дети не знали имен своих отцов. Так длилось, пока боги не решили изменить мир.

И еще Оэлло узнала: только дети считают, что мир людей ограничен лесной поляной вблизи Соленой Воды. Во многих местах живут другие люди. О них говорили со страхом. В лесу, в той стороне, где Солнце стоит всего выше, течет река. Туда нельзя ходить, там могут заметить чужие. Поэтому же нельзя выходить из чащи корнеруких деревьев к Соленой Воде.

Люди поляны не всегда жили здесь. Где-то далеко, за лесом, за болотами, есть великий город-дом с бесконечно многими комнатами, а в каждой комнате может жить семья. Город-дом был выше самых высоких деревьев? Да, выше. В нем люди кишели, как крабы и черви в корнях, когда отступает Соленая Вода. Потом не стало пищи, люди умирали и разбегались. И что же теперь там? Город-дом был построен из камня. Он остался, наверное, пустой и страшный. В нем живет Голод и скитаются тени былых богов. Голод был и здесь. Он являлся, невидимый, очень часто, когда было нечего есть.

Шрамы на груди Оэлло уже зажили, когда со стороны реки на поляну пришли чужие. Это было на рассвете. Кто-то нарушил запрет и захотел взглянуть на реку. Оэлло и нескольких детей отвели к реке. Здесь всем связали ноги и руки и положили на дно большого челнока. Оэлло увидала за бортами Океан. Солнце дважды опускалось в Соленую Воду и дважды вставало над ней. Пленных не кормили, а победители ели мясо сородичей Оэлло.

В новом месте – то был остров – Оэлло была рабыней, как привезенные с ней, как и доставленные откуда-то еще. Работа была такая же, как на поляне. Сажали зерна маиса, убирали урожай. И все время, без перерыва, искали пищу, любую пищу, собирали все, что можно проглотить. Больше всего давала Соленая Вода. Когда она отступала в глубины своих жилищ, рабыни спешили на отмели хватать крабов, раковины, рыбу, ловить любое живое существо. Приходилось оглядываться на Воду, чтобы она, возвращаясь, не задушила горькой пеной: рабыня тоже боится умереть.

Труд рабыни был не тяжелее, чем у Оэлло на свободе. Потом она поняла, что с утра и до сумерек, когда повелители зажигали костры, она ничего не знала, кроме бесконечной, тупой усталости, будто бы старость уже вцепилась в нее и держалась за нее так же прочно, как раковина держится за свою скорлупу.

Мужчин-пленников повелители держали недолго. Они сразу съедали двуногую добычу, наслаждаясь пищей, лучше которой нет ничего. Если же пленников хватало больше чем на один день, тем лучше – пиршество длилось, пока не съедали последнего.

Так же как у племени Оэлло, на острове пользовались оружием и орудиями из камня и кости, так же ловко и прочно прикрепляли наконечники из обсидиана к концам деревянных копий, так же усаживали каменными остриями головки тяжелых дубин. Отборные кости шли на гарпуны и остроги, которые служили одинаково на охоте, в бою, на рыбной ловле. Лесных птиц сбивали стрелами из деревянных луков. Для рыбы плели и сети из волокон растений, вьющихся по деревьям.

На большом острове было мало птиц и много охотников, добыча была трудной и скудной. Лучше ловилась рыба, если бы в сети не попадались большие, страшные рыбы. Зубастые гиганты чаще всего рвали сети раньше, чем удачливым рыбакам удавалось попасть гарпунами в глаза чудовища или оглушить его дубинами. Шкура приносящей несчастье рыбы была слишком крепка для костяных наконечников. Если челнок переворачивался, большая часть рыбаков погибала. Жители побережья почти не умели плавать: из страха перед большими рыбами они не любили Воды.

На острове, так же как и на поляне, где началась жизнь Оэлло, люди были истощены привычным недоеданьем. Только мясо утоляло голод. Если слишком долго не было мяса, съедали рабынь. Но это была крайность. Рабыням уготована иная судьба.

Прижимаясь к Уэмаку, Оэлло отдыхала на прохладном полу, у ног своего владыки. Воспоминанья ее не томили. Не было большой разницы между голодным детством и долей голодного подростка-рабыни. Все казалось естественным. Повелители-островитяне, истребившие племя Оэлло, были немногим суровее, чем родное племя, чем отец и мать. Когда разум Оэлло созрел, Уэмак объяснил:

– Над всем властвует голод. Бог, давая людям жизнь, дарит им и волю, и свободу. Тот, кто не умеет защитить себя, кто не может утолить голод, слабеет. Его удел быть вещью и пищей сильнейшего.

Для Оэлло Уэмак был Избавителем. Ее ждала участь других рабынь, определенная законом и обычаями острова. Ее могли съесть в долгие дни голода по мясу. Или она плодила бы детей, не знающих имени отцов. Ее дети должны были бы идти в пищу владыкам. Девочки – по мере случая, который определял судьбы