Путь, выбирающий нас - Оксана Панкеева

— В гроб я как-то пока не тороплюсь, — проворчал Кантор и еще раз прошелся вдоль мебельной выставки.

Если раньше у него и мелькала мысль бросить эту затею и уехать куда-нибудь по-людски, на лошади, то теперь она исчезла окончательно. После рассуждений о смущении и робости любой шаг назад наглядно подтвердил бы, что товарищ Кантор — трус, слабак и застенчивый хлюпик с нежной душой. И еще гнусный лицемер, совершающий поступки, о которых потом стыдится поведать.

— Если сейчас войти в круг, портал не сработает? — уточнил он, останавливаясь у белой мозаичной линии.

— Даже не пробуй. Не сработает.

— Пока я не буду готов?

— Да.

— Тогда я сяду здесь, — решительно заявил Кантор и уселся прямо на пол в центре круга. — И отсюда буду исповедоваться, пока не сработает.

— Тогда проверь, ничего ли ты не забыл.

— Ничего. Лошадь я и не собирался тащить через портал, а все остальное при мне.

— Может, тебе стоит что-нибудь потеплее надеть? Вдруг ты окажешься где-нибудь в Поморье? Давай я попрошу кого-то из послушников принести тебе теплый свитер.

— Ага, и шерстяные носки, и меховую шапку, и заодно зонтик от солнца, купальные трусы, а еще халат и тапочки…

— Хорошо, как хочешь. Начинай.

— Что я должен говорить? Я слышал, на исповеди нужно в чем-то громко каяться? Вспоминать, что сделал плохого, что могло не понравиться богам?

— Не обязательно. Расскажи о том, что тебя самого беспокоит. Вызывает сожаление, осознание собственной неправоты, сомнения в правильности своего поступка. То, о чем говорит твоя совесть. И обязательно честно. Лгать Богу — все равно что самому себе. Даже хуже, так как сами себя люди часто успешно обманывают. Можешь задавать вопросы.

— Тебе или Богу?

— В кого веришь, тому и задавай.

— А с чего начинать? С самого детства? Или как?

— Начинай лучше с конца, — посоветовал Торо. — С последних дней. Так будет легче вспомнить. Или с того, что больше всего тебя беспокоит.

Спустя два с половиной часа святой отец покинул опустевшую часовню, мысленно помахав на прощание исчезнувшему товарищу и представляя себе, как тот сейчас матерится, обнаружив, где оказался. Если только падре Себастьян хоть что-то понимает в людях и Господних чудесах, Кантор сейчас должен беситься еще хуже, чем те товарищи, которые мечтали о подвигах и славе, а оказались в родных деревнях…

— Отец Себастьян!

Торо отвлекся от размышлений и полюбовался, как бестолковый брат Ансельмо бежит через двор, спотыкаясь и путаясь в рясе.

— Отец Себастьян! Во имя Господа, подойдите к воротам! Ваш товарищ там кричит, скандалит и нарушает сосредоточение всей обители… Только вы сможете его утихомирить.

— Этого не может быть, — терпеливо объяснил Торо, отгоняя бредовую мысль, что Кантор каким-то образом переместился не только в пространстве, но и во времени. Нет, скорее всего, брат Ансельмо не только бестолков, но и подслеповат… — Он только что вошел во Врата Судьбы и никак не может скандалить у ворот.

— Все равно подойдите. Он вас хочет видеть.

Нет, портал, конечно, иногда мог подшутить над клиентом, но не до такой же степени он обнаглел, чтобы выкидывать человека прямо у ворот!

Торо поправил сползший пояс, который никакими усилиями невозможно было удержать на положенном месте, и быстрым, по его мнению, шагом затопал к воротам. Даже если это действительно Кантор, драться в обители он все равно не будет. Особенно если его в обитель не впустить.

Выглянув в окошечко, отец Себастьян отметил, что брату Ансельмо надо будет справить очки. Господин который ломился в ворота, был очень похож на Кантора, но спутать двух людей столь разного возраста мог или болван, или близорукий. А спутать воина и мага — это уж вовсе верх бездарности, и за это надо будет брата примерно наказать. Чтобы учился смотреть, думать и не паниковать при виде скандального посетителя. Дабы постиг, что служение не допускает суетности и опрометчивости в суждениях.

— Я отец Себастьян, — сообщил Торо, уже зная, что у него сейчас спросят. — Что вам угодно?

— Кантор у вас? — торопливо выдохнул пожилой маг, нервно тиская в кулаке переброшенную на грудь косу. — Я должен его увидеть! Срочно! Пока он ничего не натворил!

— Простите, — сочувственно развел руками святой отец, — но его здесь уже нет. Кантор вошел во Врата Судьбы и покинул нашу обитель.

Выражение лица почтенного мэтра было еще красноречивее, чем несколько коротких слов, брошенных в сердцах. Торо не удержался и все-таки открыл калитку.

— Вы можете войти, отдохнуть, переночевать, если необходимо… А это еще что такое?

Невысокий придворный маг из окошка был не виден, но теперь возник из-за плеча спутника, как по волшебству.

— Что здесь делает придворный маг?

— А черта вам лысого! — радостно выкрикнул Казак и подпрыгнул на месте от полноты чувств. — Я больше не придворный! Я свободен! Наконец-то я свободен! Теперь пусть мэтр Максимильяно с этим недотепой нянчится!

— Спасибо, — угрюмо ухмыльнулся новый придворный маг и смело шагнул в раскрытую калитку. — Обидно. Мне так был нужен Кантор… Я должен был с ним увидеться, кое-что ему сказать… И разминулся всего на несколько минут!

— Если желаете, мы можем об этом поговорить, — немедленно предложил Торо, от души сочувствуя расстроенному посетителю.

Тот неожиданно понимающе усмехнулся:

— Я буду весьма признателен, если вы уделите мне немного времени для разговора. Только не в том смысле, в котором вы подумали.

— В каком вам будет угодно, — рассмеялся священник, отмечая про себя, насколько похожи отец и сын дель Кастельмарра не только внешне, но и в повадках. — И не переживайте вы так. Если человек вошел во Врат Судьбы, это не значит, что он пропал неведомо куда.

— Это можно как-то отследить? — вскинулся несчастный отец, весь подавшись вперед в безумной надежде.

— Отследить — нельзя. Но догадаться — можно. У меня есть несколько вариантов, и самый вероятный… М-да, представляю, как материт сейчас Кантор меня, портал, судьбу и в первую очередь себя…

ГЛАВА 10

В подобную ночь мое любимое слово — налей!

Кантор поставил на пол футляр с гитарой и огляделся. Огромное неосвещенное помещение, в котором он оказался, походило на зрительный зал, не видевший публики по меньшей мере год.

Кресла партера были сдвинуты и свалены с правой стороны, левая же носила следы малярно-штукатурных работ. С дюжину кресел стояли полукругом ближе к сцене, и пыль с них кто-то заботливо стер. Сама сцена, на которой и находился Кантор, тоже не выглядела заброшенной — на ней много и регулярно топтались, а под свежими следами просматривались разводы от половой тряпки.