Звезда Тухачевского - Анатолий Марченко

Кожанов вконец смутился и начал уныло перечислять проценты, свидетельствующие об успехах личного состава в боевой и политической подготовке…

— Не лучше у нас и в сухопутных гарнизонах, — едва Кожанов покинул трибуну, заговорил Ворошилов. Он был настроен на критический лад. — Недавно побывал в одном из таких. Скучная и однообразная там житуха, товарищи высший комсостав! Полк — дом, дом — полк — вот и весь коленкор. Вечером крутят фильм «времен Очакова и покоренья Крыма». А пробьет девять часов — военный городок спит наповал. Бодрствуют только собаки да мильтон на базарной площади. Не гарнизон — необитаемый остров в океане. Весь день комсоставские жены судачат на лавочках, семечки лузгают, сплетничают от души. А боевая подготовка? Конники твои, Семен Михайлович, в этом, с позволения сказать, полку уже отрубили лошадям три уха.

— Не лошадям, а коням, — тут же отозвался Буденный. — А за те три конских уха я бы этим горе-конникам три ихних уха оттяпал!

— Ладно, замнем для ясности, — примирительно сказал Ворошилов. — Слово предоставляется товарищу Тухачевскому. А затем сделаем перерыв. Иван Кузьмич обещает попотчевать нас традиционным завтраком русского моряка.

Зал развеселился не на шутку.

— Известно, что проведенные маневры определили отрицательное мнение об оперативно-тактическом применении мехкорпуса, — начал Тухачевский. — Но теперь это мнение меняется со знаком плюс. Таким образом, мы имеем ситуацию, при которой идет острая борьба мнений. Отрицательное мнение проистекает от неграмотного применения техники. Судите сами. Посадили батальон на танки, устремились вперед, приказали взять высоту. Вымахнули на эту высоту, а за лощиной — батарея противника. Никто ее и не приметил. И танки попали впросак. Или еще. Сам был очевидцем на белорусских маневрах. Танковый батальон шел на тыловую колонну без всякой разведки. По нему открыли огонь полевые орудия и противотанковая батарея. Но наши отчаянные танки и не подумали остановиться. Еще пример. Два орудия на опушке леса были хорошо замаскированы. Из деревни вышла танковая рота. Орудий не заметили, катят, как на параде. Спрашиваю комбата: «Как вам не стыдно? Считайте, что ваши танки уже расщелкали как орехи». В ответ: «Виноват, не заметил». А ведь такое может повториться и на настоящей войне, о которой здесь говорил товарищ нарком.

— Да, так мы здорово навоюем, — вставил Ворошилов.

— Надо в срочном порядке решать вопросы о танковой тактике, о взаимодействии их с другими родами войск, — продолжил Тухачевский. — Мы над этим усиленно работаем.

— Танки! — хмыкнул Буденный. — На кой, извините, хрен они мне сдались, ежели эти гробы тащит сто человек пехоты? Ползут как черепахи. Полтора километра в час, сам время засекал. Стреляй в него, лупи его, как твоей душеньке угодно!

Реплики Буденного всегда разряжали серьезную атмосферу заседаний.

— Все ровно перебесились, — вдохновленный оживленной реакцией слушателей, продолжал Буденный. — Моторесурсы. Авиаресурсы. Сила мотора. Если хотите правду-матку, так эти моторесурсы у меня в печенках сидят. А я вам прямо скажу, у меня не заржавеет: ваши хваленые танки тормозят развитие нашей доблестной конницы. Рановато забываете о боевом лихом коне, товарищи полководцы! Танк — это что кот в мешке, да еще неизвестно, рыжий или черный, а конница свое слово сказала и еще скажет! Да ежели бы не наша славная кавалерия, не сидели бы мы сейчас с вами в этом распрекрасном зале, не слушали бы таких дюже умных речей. Неужто непонятно, что для конницы танк — обуза? Тухачевского прямо-таки заклинило: внедрять танки в конницу и пехоту, хоть лопни! Я только и слышу: авиация заменит конницу, танки заменят конницу. Глядите, как бы нам эти же скороспелые замены боком не вышли. Конница — могучий род войск. Это ураган! Только не надо ею все дыры затыкать. А то мы силу танка, силу самолета знаем лучше, чем силу пехоты, артиллерии, конницы. Пехота в загоне, конница в загоне. Танки, авиация и моторесурсы затмили все.

Буденный немного передохнул, и вдруг лицо его просияло.

— Да я по милости этих самых хваленых моторесурсов самого батьку Махно упустил! Нет чтобы мне, дурню стоеросовому, коня подседлать, так полез я тогда, братцы мои, в этот треклятый «мерседес». Его мне специально Егоров подсунул. Хоть ты сейчас, Александр Ильич, и занимаешь большой пост, все одно, думка меня одолевает: не затем ли подсунул, чтобы этот гад батька смог ноги унести? «Мерседес» твой в пашне забуксовал, как жук в навозе. Пыхтит, вонью со всех сторон прошибает. А тут как на грех снег валит, фары залепило. Тыкаемся из сугроба в воронку, из воронки в сугроб. Все, какие есть слова покрасивше, мы тогда начисто израсходовали. А Махно тем временем — тю-тю! А теперь покумекайте, ежели бы подо мной был мой боевой конь, ушел бы от меня Махно? Шалишь, ни в жисть не ушел бы!

Тухачевский, как ни старался сдержать себя, рассмеялся.

— Кавалерия, Семен Михайлович, в современных условиях действовать, как в гражданскую войну, не может. Представьте, на нее идет сразу полторы сотни самолетов. А конница сосредоточена на пятачке. И останутся от этой славной конницы только копыта.

— Слыхали мы сказки про белого бычка! — фыркнул Буденный. — Надо голову на плечах иметь, умело применять конницу, тогда ей никакой аэроплан не страшен.

— Я хочу подчеркнуть, — поспешил вмешаться Ворошилов, — что мы вовсе не списываем кавалерию. Ее у нас много, и она еще покажет себя. Но надо выработать тактику применения кавалерии в комбинированном бою. Я не знаю, может быть, даже возникнут такие моменты, когда кавалерию просто невозможно будет втягивать в бой, поскольку сплошь пойдут танки, а сверху тебя, Семен Михайлович, будут донимать бомбами, поливать химией и огнем. Кстати, о химии. Я получил записку из ВСНХ о состоянии нашей противохимической защиты. Плохи дела, из рук вон плохи. Вы, товарищ Тухачевский, читали эту записку. Правда все это или нет?

— Читал. Откровенно говоря, в этой области хвастаться нечем.

— Да там черным по белому написано, что у нас неблагополучно.

— Кое в чем краски сгущены.

— Даже если сгущены, все равно плохо. А что сие означает? Сие означает, товарищ замнаркома, что мы должны держать ответ перед правительством, перед ЦК и сами перед собой. Нельзя допустить, чтобы наша армия осталась в этой области безоружной.

— Безусловно, Климент Ефремович. Полностью разделяю ваше мнение. — Тухачевский сразу понял, что слова Ворошилова «мы должны держать ответ» означают лишь то, что ответ предстоит держать именно ему, Тухачевскому, хотя нарком и применил местоимение «мы».

— Мненье — это не именье, потерять его не страшно, — криво усмехнулся Ворошилов.

— Разрешите продолжать? — выдержав паузу, спросил Тухачевский. Ворошилов кивнул ему в знак согласия. — Я убежден: для того, чтобы дела с моторизацией и механизацией армии пошли с ускорением, необходим переворот прежде всего в наших головах. — Эти слова он произнес с заметной горячностью. — Нас все еще цепко сковывает гипноз сражений гражданской войны. Мы все еще в плену «особенной» маневренности нашей армии, безудержно верим в то, что способны воевать и легко добывать победу, даже если враг во много крат превосходит нас в технике и вооружении. Сколько раз с трибун наших совещаний мы слышали, что для подготовки бойца Красной Армии можно израсходовать значительно меньше артиллерийских снарядов, чем для подготовки солдата капиталистической армии, ибо боевой дух первого несравнимо превосходит боевой дух второго. Ораторы, вещающие столь победоносно, больше предаются иллюзиям, чем реалиям. Однако сплошь и рядом им удавалось таким образом, точнее, таким нехитрым приемом так наэлектризовать аудиторию, что вслед их речам гремели долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Ворошилов.

— Только то, — еще более решительно продолжал Тухачевский, — что самовлюбленность и фанатизм в условиях современной войны могут повлечь за собой громадные, ничем не оправданные потери и привести к крупнейшим неудачам.

— А не пахнет ли это излишней переоценкой техники? — Тон Ворошилова был суровым. — Мы что, уже начисто позабыли, как с винтовкой на троих, в лаптях и с пустым брюхом чехвостили Антанту, колчаков, Деникиных, Врангелей и прочую нечисть, хоть она и шла на нас с танками и самолетами? Или нам память отшибло? А уж теперь и подавно расчехвостим! Мы будем воевать малой кровью, — вызывая ответный энтузиазм у своих приверженцев, все сильнее заводился Ворошилов. — Не надо нас пугать, мы не из слабонервных!

«Он весь в прошлом, — с горечью отметил про себя Тухачевский. — Револьвер затмил ему и танки, и самолеты, и новые средства борьбы. Приедет в полк и первым делом — в тир, показать, какой он меткий стрелок».