Святослав. Хазария - Валентин Гнатюк

– Как вы знаете, каждый день ко мне гонцы скачут с разных концов – с Еи-реки, от Танаиса, с Малого Донца и Великого Дона, от Белой Вежи, где я Посады поставил, – и докладывают, где что делается. Так вот, друзья, нынче получил я весть, что за Волгой собралась великая рать булангарская, исполчилась, измечилась и готова к войне. Посему должны мы борзо покончить с Тьмутороканью и идти на Волгу. Ибо если не сыщем скорой победы, все наши прежние труды будут напрасными. А волжские булгары посильней будут, нежели яссы. Ейская тысяча по моему велению уже пошла к Переволоку, чтоб следить за булгарами.

– Наказ разумеем, княже, – отвечали темники, – борзо пойдём на Тьмуторокань!

– Да поможет нам Перун и пращуры славные! А иной помощи не имеем. Помните, за нами – Киев!

Вернулись темники к своим тьмам, передали наказ: покончить с Тьмутороканью в два дня!

Святослав отправил в град посыльных сказать Тьмутороканьскому воеводе, что если он не выйдет, как честной воин, в поле сражаться, то весь град будет сожжён и уничтожен до последнего человека, подобно Саркелу.

И вышла Тьмуторокань на бой. То ли взаправду о сохранении града своего пёкся воевода, то ли решил, что, за стенами оставаясь, неминуемо погибнет, а выйдя в поле, может в случае неудачи укрыться в крепости на полудне и там дождаться помощи железных гоплитов из Фанагории.

Подождав, пока неприятельские полки выедут из града и выстроятся в боевой порядок, русская конница – полк за полком, сотня за сотней – двинулась на врага. Святослав велел идти на град Серпом, младой юницей Макошью, и рога Серпа сближать, охватывая град спереди. И войско борзо пошло вперёд. Суровы и молчаливы были их ряды, не слышалось шуток и песен, ибо предстояла тяжкая и смертельно опасная работа.

И схлестнулись две силы, грянула сеча. Затрубили рога, зазвенели мечи, заржали кони, вставая на дыбы, и пыль поднялась до сварги. Снова стоны раненых, предсмертные крики и храп поверженных коней зазвучали над прекрасной землёй, в который уже раз поливаемой не добрым дождём небесным, а горячей человеческой кровью.

Богат град Тьмуторокань, – со всех концов света идут через него посуху и морем товары многия, и оседает в нём изрядно серебра, злата и звонких монет разных стран. Потому большую семитысячную рать смог собрать за те звонкие монеты тьмутороканьский воевода-хазарин. Были тут греки и хазары, койсоги и псекупы, адыги, бжедухи, яссы, коим всё одно, где воевать и за кого, лишь бы добрая плата. Были и других разных племён и народов вои, в том числе и славяне, что в граде испокон веков жили или, подобно варягам, нанимались за пенязи к кому угодно. Только не могут наёмники биться за чужую землю, как за свою. Хоть и много их было, и вооружены добре, но стали их теснить русы, в битвах закалённые, да кабардинцы отчаянные.

Збигнев, подавшись вперёд, вышел на тьмутороканьскую шуйцу, врезался в неё и стал рубиться лихо, стараясь, по обыкновению, отсечь крыло от основной рати.

А Притыка ударил в лоб и пошёл напролом, выстроившись в Ладью. Дрогнули, смешались вражеские ряды, стали помалу отходить к граду. Збигнев же, обойдя Десное Крыло врагов, что схватилось накрепко с танаисской пешей ратью, смял на ходу край того Крыла и устремился к воротам града, овладел ими и первым ворвался в Тьмуторокань. Тут и Инар с Варяжской дружиной подоспел на помощь, пошли русы по граду гулять.

Расстроились Тьмутороканьские рати, и те, что в русские коло не попали, по приказу своего воеводы кинулись на полдень, дабы укрыться в крепости. Да только вместо спасительных стен встретила их грозная тьма Издебы! И смешивались вражеские полки, не ведая, куда бежать, и как спасаться, и откуда ждать следующего удара. Русы настигали полки по отдельности, брали в коло и либо уничтожали, если они сопротивлялись, либо брали в полон. А Тьмутороканьский воевода зарослями и мочажинами бежал к реке, бросался в неё, переплывал и спешил укрыться в Фанагории. И с ним воинов только одна тысяча, а шесть осталось лежать в поле.

Никто в пылу сражения не обратил внимания на гелиаду – греческую рыбацкую ладью, что отошла от пристани и направилась в сторону Пантикапеи, или, по-русски, Корчева. В гелиаде среди загорелых рыбаков стоял, глядя на удаляющийся град, человек, схожий одеянием на купца.

– Что ж, Сффентослаф, снова ты победил. Только борьба не закончилась, главные наши сражения ещё впереди, – блистая очами, зло шептал средних лет купец с небольшой, тронутой проседью бородой. И слова его уносились свежим морским ветром, смешиваясь со скрипом корабельного дерева, пеньковых канатов и резкими вскриками чаек.

А купец всё глядел на удаляющийся берег, на котором ему столько раз удавалось обмануть смерть. Первый раз в Саркеле, когда неистовый князь россов подходил к городу, затем в сражении на волжском берегу. Потом Итиль, Семендер. После Семендера, наоборот, Святослав уходил, а он, стратигос Каридис, шёл по следу князя россов и уговорил, вернее, подкупил, рискуя головой, вождей койсогов и яссов выступить против Святослава. Теперь, похоже, Таматарха расплатились за это, только бы не пошли скифские мечи гулять по греческим метрополисам.

Святослав повелел не жечь Тьмуторокань, а разить и брать в полон только тех, кто против русов выходил с оружием. Казну да храмовые ценности брать как добычу.

Горе горькое приспело земле Тьмутороканьской! Не дождалась она помощи от железных латников, и ведут в плен её жителей воины славянские.

И поставил грозный князь русов в Тьмуторокани своего тиуна с воинами, а сам, протрубив сбор, немедля отправился с дружиной в погоню за ускользнувшими в Фанагорию. А пешие танаисские рати отправил на захваченных у морского причала больших лодиях к Фанагории с моря, наказав им ни единого греческого корабля ко граду не допускать, а тех, кто попытается покинуть змеиное логово, топить без пощады.

Не успели фанагорийские врата затвориться за последними тьмутороканьскими беглецами, как под стены пришли тьмы русов. Вечер уже окрасил море в дивные розовые цвета вечерней зари, когда славянские тьмы обложили град не только с суши, но и с воды, преградив стоявшим у причала греческим кораблям выход в море. А когда наступила ночная тьма, узрели русы необычное: заполыхали на стенах и на причалах медные треножники большие и малые, горевшие так ярко, что невозможно было подойти к стенам незаметно.

– Пошлите в град гонца с моим словом: «Пусть фанагорийцы выдадут тиуна Тьмутороканьского и воев его, что в граде схоронились, а коли не отдадут, так мы град сей с землёю сровняем».

А пока ждали возвращения гонца, стал думать Святослав с темниками, как же под покровом ночи к стенам и воротам незаметно подобраться. В это время со стороны моря послышался треск, и вознеслись к небу яркие языки пламени. Ночное море озарилось огнём – заполыхала одна из лодий. Вскоре с моря на лёгкой лодке прибыл сотник от танаисской тьмы и поведал, что небольшой корабль греческий пытался в море уйти, а когда переняли его, то фанагорийцы стали метать горшки с горящим огнём и одну русскую лодию вмиг подожгли.

– Тогда уж и мы осерчали, метателей тех наши лучники положили, и корабль греческий взяли, троих, что внутри хоронились, выволокли, допытали и узнали от них, что корабль в Корчев послан за помощью, потому как боятся фанагорийцы, что не устоят перед Святославом.

– Ага, забегали хитрые лисы, – злорадно ухмыльнулся Притыка, – вот тебе, княже, и причина град взять.

– Верно, – вторил Мечислав, – тиуна Тьмутороканьского и воев его не отдают, да ещё лодию нашу сожгли, сами первые начали.

– Добре, темники! – тряхнул оселедцем Святослав. – Что гонец наш, не возвернулся?

– Вернулся, княже, – пробасил Притыка, – не желают они беглых врагов наших выдать, да ещё грозятся, что ежели нападём на них, то Василевс нам того не спустит…

– Василевс далече, а мы тут, будем готовиться к приступу, братья-темники, – решительно заключил Святослав.

– Когда ещё с князем Игорем мы прошли по этим местам, то Василевс тоже осерчал, даже дань Руси перестал платить, – добавил Притыка. – А как пошли мы на Царьград, про дань напомнить, то греческим огнём корабли наши пожёг. Пришлось вдругорядь идти, чтоб вернуть грекам память про должок и что всегда Визанщина Руси дань платила. Так что обидится Василеве или нет, а огня этого проклятого его лишить надо… Тут, княже, у танаисцев есть мысли, как помочь с моря взятию града. – И Притыка поведал задумку сотника.

– Что ж, добре придумали, – согласился Святослав. – За дело, братья-темники!

Заскрежетало, застучало в ночи там, куда не достигал свет от горящих греческих треножников, затюкали топоры, и вжик-вжик вторили им пилы. Такой же стук и вжиканье слышали осаждённые и с кораблей русов, преградивших выход из гавани. Внимали со страхом греки тем непонятным звукам, зная, что ничего доброго сие им не сулит.