Битва за космос - Том Вулф

– По правде говоря, Нэнси, я пропустила эту часть. Я очень устала, потому что встала рано утром и долго задергивала занавески, чтобы люди с телевидения не совались в окна.

– У вас, наверное, стоял в горле комок размером с теннисный мяч?

– Да, примерно такого размера, Нэнси. С теннисный мяч.

– И, наконец, Примли, я знаю, что самая важная молитва в вашей жизни была услышана: Скуэрли благополучно вернулся из космоса. Но может быть, у вас еще есть какое-нибудь заветное желание?

– Конечно, Нэнси, я мечтаю о вакуумном пылесосе «Электролюкс» со всеми насадками…

И они покатывались со смеху при мысли о том, что за простофиля это Благовоспитанное Животное. И все же… от этого не становилось легче, когда приходила ваша очередь.

Полет Гордо должен был продлиться тридцать четыре часа, то есть Труди ожидала самая продолжительная осада из всех, что когда-либо устраивало Животное. К ней прибыли две группы жен. Луиза Шепард привезла в своем кабриолете супруг «первых семерых». Позже прибыли несколько жен «следующих девяти»: Мэрилин, жена Джима Ловелла; Пэт, жена Эда Уайта; Джен, жена Нила Армстронга; Барбара, жена Джона Янга. Они все пытались слушать радиопереговоры Гордо по высокочастотному приемнику, который Труди одолжил Уолли Ширра. Этот приемник находился в капсуле Уолли во время его полета. Но они почти ничего не слышали, кроме помех. Женщины устроились на заднем дворе, где их не могло видеть Животное, смотрели трансляцию полета и ели пироги. Соблюдая негласные традиции, подруги и соседки принесли много еды. Во время девятого витка, который начался примерно в 19.30, Гордо должен был поспать несколько часов, и Труди решила, что ей и двум ее дочерям, Джен и Кэм, тоже не помешает немного отдохнуть. Наутро Гордо все еще находился в космосе – он провел там уже двадцать четыре часа, – Животное по-прежнему караулило за дверью, а чувство опасности стало еще сильнее. Примерно в полдень, когда Купер пошел на свои последние четыре витка, из телевизионных репортажей выяснилось, что в капсуле возникли какие-то проблемы с электричеством. А во время предпоследнего витка они усилились. Теперь казалось, что Гордо придется выравнивать капсулу перед вхождением в атмосферу вручную, без какой бы то ни было помощи автоматической контрольной системы. Труди позвонил Дик Слейтон. Он сказал, что ей и детям не стоит беспокоиться, потому что Гордо отрабатывал ручное вхождение в атмосферу множество раз на тренажере.

– Именно это ему всегда хотелось сделать во время полета, – сказал он.

Что ж, Гордону скучать не придется. А Труди оставалось лишь готовиться к следующему шагу. Если Гордон начинает вхождение в атмосферу, то очень скоро… она выйдет за дверь, столкнется с Животным, его камерами и микрофонами и пройдет через пресс-конференцию…

Тем временем дела у Купера пошли не лучшим образом. Сразу после взлета он сказал Уолли Ширре, который был диспетчером:

– Чувствую себя отлично, старина… Все системы работают.

Ученых, которым наконец позволили провести во время полета несколько экспериментов, интересовали пределы приспособляемости к невесомости. Они надеялись увидеть, каково Куперу будет там спать, хотя и не были уверены, что им удастся это узнать за время тридцатичасового полета – из-за высокого возбуждения астронавта. Но они зря беспокоились. Старина Гордо заснул уже на втором витке, даже несмотря на то, что его костюм перегревался и постоянно приходилось регулировать температуру. Одним из его заданий было собирать образцы мочи через определенные интервалы. И Купер покорно это делал. Так как в состоянии невесомости было невозможно переливать мочу из приемников, шарики жидкости начали плавать по всей кабине; у Гордо имелся шприц, чтобы переливать мочу из приемника в контейнер. Но шприц подтекал, и вскоре вокруг астронавта уже плавали зловонные янтарные шарики. Он периодически пытался согнать их в один большой шар, а затем вновь приступал к заданиям, включавшим эксперименты со светом и фотографией, вроде тех, что были у Карпентера. Гордо действительно держался прекрасно. Он вел себя гораздо спокойнее, чем Ширра, и никто не верил, что такое возможно. Время от времени Купер выглядывал в окно и читал людям на земле небольшие лекции в своем стиле.

– Внизу Гималаи, – говорил он.

Казалось, ему нравится само звучание этого слова. В оклахомском произношении Гордо оно выходило очень потешным.

На девятнадцатом витке (оставалось сделать еще три) величина перегрузки стала нарастать, словно капсула начала вхождение в атмосферу. Более того, капсула стала вращаться, как при спуске в атмосферу для увеличения устойчивости. Автоматическая контрольная система начала производить операции спуска, хотя капсула по-прежнему находилась на орбите и ничуть не уменьшила скорости. Электрическая система давала сбои. На следующем, двадцатом, витке пропали все показания положения. Это означало, что Купер должен был выравнивать капсулу вручную. На предпоследнем, двадцать первом, витке автоматическая система полностью вышла из строя. Куперу теперь предстояло устанавливать угол атаки капсулы вручную, ориентируясь по горизонту, кроме того, надо было сохранять устойчивость капсулы по трем осям – крена, вращения и рыскания – с помощью ручного регулятора, а также вручную включать тормозные двигатели. Тем временем из-за электрических неполадок что-то случилось с кислородным балансом. В капсуле, а также внутри скафандра и шлема Купера начала накапливаться двуокись углерода.

– Да, дела немного ухудшились, – прокомментировал ситуацию астронавт.

Это был тот самый старый добрый тягучий говорок. Гордо произнес эти слова, как пилот пассажирских авиалиний, который, только что чудом избежав двух неизбежных столкновений и оказавшись наконец в поле зрения радаров и диспетчерской вышки, говорит по внутренней связи: «Леди и джентльмены, мы приближаемся к Питсбургу и хотим воспользоваться возможностью поблагодарить всех летающих американцев. Надеемся вскоре увидеть вас снова». Это был Йегер второго поколения. Купер чувствовал себя неплохо. Он знал, что внизу все сходят с ума от беспокойства. Но разве не этого всегда хотелось ему и другим парням? Им хотелось полностью осуществить вхождение в атмосферу вручную, стать настоящими пилотами проклятой капсулы, тогда как инженеры всегда содрогались при одной лишь этой мысли. Что ж, теперь у них нет выбора, а у него имеются еще рычаги управления. Кроме того, во время последнего витка ему придется держать капсулу под нужным углом на глаз, на ночной стороне Земли, а затем, вскоре после того, как он выйдет на свет над Тихим океаном, включить тормозные двигатели. Ничего страшного. Просто прибавится немного спортивного духа, вот и все. И Гордо выровнял капсулу, нажал кнопку включения тормозных двигателей и приземлился на воду даже ближе к авианосцу «Кирсейдж», чем Ширра.

Никто не мог отрицать это… Братья, старые или новые, не могли этого не видеть: когда подули злые ветры, старина Гордо продемонстрировал всему миру нужную вещь в чистом виде.

Следующую неделю Купер был самым знаменитым из всех астронавтов, за исключением разве что самого Джона Гленна. Старина Гордо, которого собратья всегда считали замыкающим шествие… Он ехал на заднем сиденье лимузина, а парад следовал за парадом. Гонолулу, Какао-Бич, Вашингтон, Нью-Йорк… И какие это были парады! Один из крупнейших в Нью-Йорке, где его забрасывали серпантином: того же размаха, что и чествование Гленна, с транспарантами вдоль дороги, на которых было написано что-нибудь вроде «Гордо Купер – просто супер!» – буквами высотой в три-четыре фута. Более того, он выступал на объединенном заседании Конгресса, как Гленн. «Образцовый полет» вроде полета Ширры оставался эталоном, но в нем не было ничего от фильма ужасов, что могло бы захватить воображение. А Гордо был, кроме того, первым американцем, который провел в космосе целый день и сравнял счет в игре с Советами. Звание героя поединка казалось теперь гораздо почетнее, чем когда-либо.

Глава пятнадцатая

Пустыня

Во время полета Гордона Купера на военно-воздушную базу Эдварде вернулся Чак Йегер. Ему было всего тридцать девять – столько же, сколько Уолли Ширре и Алану Шепарду, и на два года меньше, чем Джону Гленну. На голове Йегера больше не было той шапки черных вьющихся волос, которую все видели в Эдвардсе на фотографиях, изображающих Чака выходящим из Х-1 в октябре 1947 года. И на лице у него появилось больше морщин – весьма типично для военных пилотов его возраста, и виной тому были не столько тяготы службы, сколько солнечные лучи, которым летчики подвергались двенадцать месяцев в году на взлетно-посадочных полосах. У Йегера была все та же красивая мускулистая фигура. Он летал на сверхзвуковых истребителях, как любой полковник военно-воздушных сил. За те десять лет, что прошли после его последнего рекордного полета здесь, в Эдвардсе, когда он достиг скорости 2,4 Маха на Х-1 А, Йегер действительно не слишком-то изменился. Чего никак нельзя было сказать о самом Эдвардсе.