Свет в ночи - Вирджиния Эндрюс

– Я не ревную, – засмеялась Жизель. – Вряд ли можно говорить о ревности с моей стороны.

– Нет, ты ревнуешь. Ты в этом не признаешься, даже самой себе, но тебе тоже хочется кого-нибудь любить, только… никто не полюбит такую эгоистку.

– Ох, только не начинай свои проповеди, – захныкала Жизель. – Я устала. Знаешь, Джон очень хороший любовник, – добавила она с улыбкой. – Немного глуповат, но хороший любовник. Когда я притворялась такой беспомощной, это его здорово заводило. Видишь ли, это их всех возбуждает. Мужчинам нравится чувствовать ответственность, даже когда это не так. Я могу играть на нем, как… на флейте, – со смехом добавила сестра.

– Значит, ты собираешься продолжать притворяться калекой?

– До тех пор, пока мне это нравится. И если у тебя появилась мысль выдать меня…

– Мне на самом деле все равно, что ты делаешь, Жизель, пока ты не трогаешь никого из тех, кого я люблю, – ответила я. – Потому что если ты это сделаешь…

– Знаю. Ты свернешь мне шею. Единственная шея, которую тут свернут, будет твоей, когда родители Бо узнают, что он подарил тебе. Знаешь ли, тебе придется вернуть подарок. Тебе лучше к этому приготовиться. Спокойной ночи, дорогая сестра, и… Ах, да, счастливого Рождества.

Жизель закрыла дверь и оставила меня в коридоре. Меня трясло. Я подумала, что она ошибается. Жизель наверняка ошибается. Кроме того, завтра утром я покажу кольцо Бо Нине и попрошу ее составить заклинание или найти ритуал, который защитит нашу любовь.

Я отправилась спать, убаюкивая себя воспоминаниями о нашей близости с Бо. Память и ощущения были еще настолько свежи, что, казалось, он все еще рядом со мной. Я даже протянула руку, воображая, что Бо здесь.

– Спокойной ночи, Бо, – прошептала я. – Спокойной ночи, мой дорогой Бо.

Его поцелуй все еще горел на моих губах, мое наполненное любовью сердце унесло меня в теплую темноту.

15

КУПЛЕНО И УПЛАЧЕНО

Даже я долго спала на следующее утро. В детстве я ненавидела часы сна между встречей Рождества и рождественским утром. Было мучением дожидаться восхода солнца, когда я могла спуститься вниз и развернуть подарки. Неважно, насколько бедным оказывался прожитый год, бабушка Катрин всегда ухитрялась приготовить для меня что-нибудь замечательное. Да и ее подруги обычно мне что-нибудь приносили. Всякий раз находился один таинственный подарок, без имени на карточке, указывавшей на того, кто его прислал. Мне нравилось представлять себе, что он от моего загадочного папы. Может быть, бабушка Катрин позволяла мне воображать это, чтобы я продолжала верить – у меня есть отец и он ждет меня где-то там. Она предвидела будущее и предвосхищала день, когда я отправлюсь на его поиски.

Теперь, когда со мной не было ни бабушки Катрин, ни папы, возбуждение и радость рождественского утра стали меньше. Оно превратилось в обычное утро. Я подумала, что Жизель должна чувствовать то же самое, правда, по другим причинам, несмотря на то что она перед всеми хвасталась горой подарков под елкой, предназначенных для нас. У нее было столько всего – тонны одежды в шкафах и ящиках, горы косметики, реки духов, королевское количество драгоценностей и множество красивых часов. Если их менять каждый час, не хватило бы и суток. Я не представляла, что еще ей можно подарить и что может доставить ей радость. Я не сомневалась, что Жизель чувствует себя так же, и ни солнечный свет, ни звон часов не выведут ее из ступора. Я знала, что сестра страдает от похмелья после всего выпитого накануне.

Я лежала с открытыми глазами, думая только о Бо и о тех обещаниях, что мы дали друг другу. Как мне хотелось перешагнуть через годы и оказаться на нашей свадьбе, которая вырвет меня из нашей распавшейся семьи и перенесет на порог новой жизни, наполненной надеждой и любовью. Я представила себе стоящую в сторонке Жизель, глядящую на нас завистливыми глазами. Эта зависть изогнет ее губы в кривой, безрадостной усмешке, когда я буду клясться в моей любви и верности Бо, а он скажет о том же мне. Я подумала, что Дафна просто обрадуется, что сбыла меня с рук.

Поток моего воображения прервался, когда я неожиданно услышала громкие возгласы «о-хо-хо!» и звон колокольчиков.

– Ну-ка, сони, поднимайтесь, – раздался с лестницы голос Брюса. Я встала и выглянула за дверь. Бристоу нарядился Санта-Клаусом, не забыв про фальшивую бороду. – Нам с Дафной очень хочется, чтобы вы развернули ваши подарки. Давайте, просыпайтесь. – Он подошел к двери в комнату Жизель и сильнее потряс колокольчиками. Я услышала ее стенания и проклятия и рассмеялась про себя, представив, что эти звуки должны были наделать в ее голове при таком похмелье.

– Иду, – крикнула я, когда Брюс проделал то же самое около моей комнаты.

Я умылась, надела белую шелковую блузку с кружевным воротником и манжетами и крестьянскую юбку. Завязав волосы шелковой лентой в тон, даже я почувствовала некоторое возбуждение и поняла, что мне хочется спуститься. Марту Вудс послали поторопить Жизель, но в тот момент, когда я вышла и направилась к лестнице, она стояла у моей сестры под дверью, ломая руки и бормоча:

– Ах, Господи, Господи.

Я заглянула к Жизель. Та калачиком свернулась под одеялом, наружу выглядывали только пряди волос.

– Просто скажите им, что Жизель не интересуется своими подарками, – сказала я достаточно громко, чтобы меня услышала сестра. Она тут же сбросила одеяло.

– Ты ничего такого им не скажешь, – закричала Жизель и тут же застонала. – Ох, да что это я так ору? Руби, помоги мне. Мне кажется, что у меня в голове туда-сюда перекатываются шары для боулинга.

Я знала, что у Нины есть рецепт эликсира, излечивающего тяжелое похмелье.

– Начинай одеваться, – посоветовала я, – а я принесу кое-что, что тебе поможет.

Жизель села и с надеждой посмотрела на меня.

– Принесешь? Обещаешь?

– Сказала же, принесу. Давай, одевайся.

– Марта, заходи, – приказала Жизель. – Почему ты не достала мои вещи?

– Ох, да что же это такое? Сначала она велит мне убираться вон, а теперь кричит, чтобы я вошла, – пробормотала горничная и торопливо прошла мимо меня в комнату.

Я спустилась вниз и прямиком отправилась на кухню. Там Нина готовила рождественский завтрак.

– Счастливого Рождества, Нина, – приветствовала я ее.

– И тебе счастливого Рождества, – ответила она с улыбкой.

– Нина, мне нужно две вещи, если ты будешь настолько добра, что сделаешь это, – сказала я.

– Что ты хочешь, дитя?

– Во-первых, – начала я с гримасой, – у Жизель во-от такая голова, – я сопроводила эти слова красноречивым жестом, – оттого что она выпила слишком много рома.