Бесконечность, плюс-минус (СИ) - "22 Слоя"

— Интересно приключилось. Я ведь, если подумать, первый человек, которого ты встретила на своём пути. Когда мы с тобой м-м… расстались, Мия, когда ты просто не вернулась, я заподозрил неладное. Но я и подумать не мог, что тебя занесёт так далеко. Нет. Думал, что рыщешь в переулках Мейярфа в поиске лучшей жизни. А ты стала вон какой… Хочешь, скажу свободной, вы ведь так грезите этим словом. И как, нравится? Скажи честно, нравится, к чему привела тебя свобода?

Прошли месяцы, а она до сих пор была ему неровня. Запинающаяся девчонка даже смотрелась жалко на фоне Заужа, тем более сейчас. Теперь этот человек воспринимался не как отдельная личность, а как часть того огромного лика, наблюдающего за всей столицей и гремящим своим голосом так, чтобы слышал каждый. Зауж перед ней был или был бы сам Матиас Мендакс — всё это одно и то же. Лица стоящих позади людей отличались, но каждого из них связывал один разум. Противостоять одному Заужу было невозможно, ведь сейчас она говорила не только с ним. Лицом к лицу Мия находилась с тем единым Покровителем, что ни на секунду не спускал глаз со столицы.

И этот цельный образ напоминал чудовище, нацепившее на себя костюм человека. У чудовища этого не было большой пасти, оно не выглядело уродливым, но казалось непомерно прожорливым и непобедимым. В нём ощущалась и сила, и умение находить лучшие из слов, но никакого чувства равенства, ведь чудовище по определению было намного выше. На Мию смотрело не что иное, как самая могущественная сторона Мейярфа.

— Я никогда не пойму тех людей, с которыми ты пришла. Для меня они неисправимо больны с самого начала, и я бы даже не стал тратить слова, чтобы до них достучаться. Но вот ты, Мия, другая. Тебя я видел здоровой, потому хочу понять, где же та точка невозврата. В какой момент тебя пронзила мысль, что ты веришь этим людям? Что ты готова попрощаться с жизнью, готова потерять себя, лишь бы оказаться с ними здесь?

— Зауж, вы не…

— Отвечай мне. Не перебивай и ни о чём не проси. Отвечай.

— Когда, наверно… Наверно, когда они дали мне выбор. — Мия покачала головой и ей было стыдно от того, насколько уязвимо звучали эти слова. — И когда рассказали, что это для них такое, жизнь. Тогда я и поставила на кон свою.

— Не жалеешь? Только искренне.

— Не жалею.

Услышав ответ, Зауж вынул оружие из внутренней стороны плащёвки и положил ей на колени. Она тут же узнала это произведение искусства, сплетённое из стебельков и страсти. Перед ней лежала «Оттепель», целая и невредимая. Стебли не были сломаны, а значит, одна-единственная пуля не нашла свою цель. Увидев оружие у себя на коленях, а не в руках Кейтлин, почему-то стало совсем тоскливо. Оно ассоциировалось с замком, с их тренировочной площадкой и неспешным круговоротом дней. Перед ней лежал единственный друг, живой или нет, но совершенно чуждый этому месту, как и она. Их общий дом находился невероятно далеко.

— Зря не жалеешь, Мия. Потому что люди, которым ты поверила, сами пошли на верную смерть, не забыв захватить с собой молодую девушку, которая вообще ни при чём. Вереску удалось подавить дебош, и пока мы с тобой говорим, трёх человек прямо сейчас казнят на площади. Смертный приговор для остальных заговорщиков — вопрос нескольких десятков минут. — Сперва Зауж говорил с неприязнью, но в какой-то момент его речь стала походить на нравоучение. — Ты пойми, это ведь даже не сражение правых и неправых. Вся затея больше походит на спичку, что бросили на цемент, чтобы его поджечь. И сейчас эта спичка просто-напросто погасла. Но я хочу поговорить не о преступлениях, а о другом. О важном и для тебя, и для меня.

Он ходил вокруг, но ни на секунду не отдалился. Руки поочерёдно касались то спинки стула, то неподвижных плеч.

— Я могу быть тебе неприятен, но скажу как есть. Уже не как молчаливой девочке, что таскает чемоданы, а как человеку, который окунулся достаточно глубоко, чтобы знать правду. Ты направила свой потенциал в ошибочное русло. Тебя окружили люди, которые злоупотребляют силой, что у них есть. За этим… добродушием, что они тебе показывали, скрывается неуважение и жажда раздора. Я, признаться, слегка чёрствый человек: вот тебе дом, вот еда, чемоданы в руки и вперёд. Беспринципно, но честно. А есть искусители. Они назовут себя друзьями и будут улыбаться так часто, что начнёшь привязываться к ним. Они откроют тебе пустяковый секрет, выдав это за сокровенную тайну, и попробуют нащупать что там у тебя внутри. А потом зародят в твоей голове какую-то разрушительную идею, обязательно обозвав её притягательным словом. Любовью, мечтой, свободой, бесконечностью или выбором — не важно.

Мия не подымала головы и смотрела на револьвер у себя на коленях.

— Они представились тебе как последователи добродетели, но подумай, что, если они разрушители? Этот город — механизм, работа которого отточена до идеальных мелочей. И эта работа должна сохраниться любой ценой. — Нравоучительный тон сменился на более мягкий, будто Зауж ни в чём никого не винил. — Я, признаться, тебя недооценил и не разглядел весь потенциал. И вижу, что просто таскать чемоданы — ну не твоё. Поначалу я этого не увидел, да. Но ты человек многограннее, и я хорошо понимаю, как хочется куда-то деть свой потенциал. Вот только ты отличаешься от них. Отличаешься тем, что ты совершила ошибку, а они — преступление. И я не хочу наказания для тебя, Мия. Не с ними на петле тебе проводить последние секунды жизни, так я думаю. Потому больше никаких чемоданов и пыльных комнат. Сейчас, видя твой потенциал, я тебе это обещаю.

И больше ничего не осталось. Как бы ей ни был нужен хоть малейший намёк на надежду, хоть одна бабочка, залетевшая в окно, ничего не происходило. Только пойманый человек и револьвер на его коленях. Единственным, казавшимся близким в эти секунды, стало средство, предназначенное для убийства людей. Мия всё смотрела на него, а стебли блестели ей в ответ.

— Подумай, ради кого тебе стоит жить. Посмотри на это со стороны взрослого человека. Пойми, что мы не придумываем правила, которые не нужны. Никаких прихотей, Мия, никакого сумасбродства. Мы хотим создать прочных людей, взрослых и ответственных. Такие умеют отказаться от своей забавы ради благополучия нашей столицы. Ведь мы отбираем у людей не еду, а то, чем они могут отравиться. И в то же время подумай о том, под какую черту тебя подвели те, кого ты называешь друзьями. И если ты действительно сможешь посмотреть на всё это глазами взрослого и здорового человека, то каждый из нас тебя поддержит. Я ищу в тебе не предательство маргиналов, которые притворяются твоими друзьями. Я ищу желания стать лучше. Желания перестать быть ведомой. Разве тебе не хочется перестать, наконец, спотыкаться и падать, скажи мне? Поэтому подумай о том, Мия, ради кого тебе хочется жить. Ради целого здорового организма, где ни одна, ни одна клетка не причинит тебе зла, потому что её жизнь напрямую зависит от твоей, или ради тех людей, которые пытаются взрастить из тебя вредителя?

Мысли зациклились на разных образах, в которых умирает человек. Взрослый и молодой, он умирает быстро или мучительно долго. Мия была уверена, что в наличии у неё есть минимум два варианта быстрой смерти — как ни крути, а уже свобода выбора. Если она сейчас согласится, то умрёт мгновенно, даже не вставая со стула. Решение, вызванное примитивным страхом, станет концом для человека, которым она себя считала. Который прожил всего ничего. Она будет ходить неотличимая внешне, но станет частью того зверя, что сейчас стоит перед ней. Её голос будут слушать люди, её слова станут для других судьбоносными. Она будет говорить о высоких вещах и принципах, понятия не имея, где оставила свои.

Или публичная казнь. Здесь всё было проще, и от этой мысли просто кидало в дрожь и холод. Первозданный страх, с которым ничего не поделать, сколько не готовься. Но если будет выбор как умирать, пусть она исчезнет так же, как появилась и её утопят в крови. Эти мысли казались глупостями, потому что о таком виде казни ей слышать не доводилось. Но будь у неё последнее желание, именно этого она и попросит.