Доктор Есениус - Людо Зубек

Есениус действительно не был готов отвечать на этот вопрос.

Но быстро нашелся:

— Ваша милость, чехи не находятся в состоянии войны ни с кем, а если нет войны, невозможно заключить мир. У нас спокойствие и порядок, в нашем королевстве царит полное единство.

Форгах едва заметно наморщил лоб. Однако тут же овладел собой и ответил равно приветливо, но с некоторой насмешливостью в голосе:

— Дефенестрация господ императорских наместников, как видно, одно из доказательств мира и единства, царящих в Чешском королевстве… Но будем говорить по существу. Какое средство вы считаете наиболее действенным для того, чтобы успокоить эту бурю?

— Если позволите, ваша милость, я отвечу на ваш вопрос как врач, который занимается удивительными и тяжелыми человеческими болезнями: все королевство и религиозные общины мира подвержены таким же недугам, что и мы, люди, и так же, как и людям, им можно вернуть здоровье. Опытный врач лечит человеческие болезни трояким путем: первый — диетой, при которой больному дают вместо лекарств домашние средства или отвар из простых трав; второй — больного лечат различными снадобьями, приготовленными в аптеке, лекарства эти горькие; третьим средством пользуются цирюльники, когда неизлечимо больные члены отсекают железом, прижигая их предварительно огнем, и это с превеликой болью для страдающего, который вместе с болезнью может погибнуть или же остаться, скажем, хромым до смерти. Обычно же врачи, по учению Гиппократа, начинают с мирных средств, используя сильные только в тех случаях, когда другого выхода нет. И если Венгрия от недавней своей немочи[41] излечилась только диетой, то есть ей помогли искренние союзники, то о недуге королевства Чешского нечего и сомневаться, он намного легче. Если же домашние средства оказались бы бессильными, мы смогли бы прибегнуть к более сильному средству, то есть к курфюрстам Священной Римской империи, к некоторым или ко всем. Прибегнуть сейчас к оружию — средство неверное, и оно противоречит латинскому изречению: «Ignera gladio ne fodito» — «Огонь мечом не затушишь». Лучше и безопаснее следовать Цицеронову совету: «…Двояко люди действуют в отношении себе подобных — порой по-дружески или используя правовые процессы, а порой путем насилия, и первым способом пользуются люди разумные, другой же более подходит к лютым зверям, этим способом можно пользоваться лишь тогда, когда первый вовсе непригоден». Если ваша милость позволит, я выскажу эти соображения славному сейму.

Форгах решительно рассек рукой воздух, как будто взмахнул саблей, и ответил сухо:

— Сейм подробно информирован об этом деле из самых надежных источников. Выступление такого рода на сейме вам может позволить лишь император. Подождите в гостинице решения его императорской милости. Я немедленно пошлю известие в Вену.

Этим разговор окончился.

Палатин приказал Есениусу не выходить из гостиницы и ждать дальнейших указаний. Есениус подчинился и два дня не трогался с места. У отворенного окна, из которого открывался прекрасный вид на городскую крепость, он писал свое послание сейму.

Но 1 июля, в день коронации Фердинанда II венгерским королем, Есениус нарушил свое домашнее заключение. Такое редкое событие, как коронация, пропустить нельзя. Итак, в этот солнечный летний день, когда площадь, окружавшая прешпоркский собор, и окрестные улицы были переполнены любопытными, которые ожидали процессии, Есениус смешался с толпой.

Обряд коронации длился более трех часов, и Есениусу все это порядком надоело. Он выбрался из толчеи и зашел в трактир.

Задумчиво сидел он над чаркой и размышлял о судьбе своего посольства. Склонить на свою сторону поодиночке ведущих протестантских деятелей ему не удалось, на сейме говорить ему не позволили, а после коронации сейм разойдется. Надежда погибла. Остается последняя искра: второй разговор с Палатином — после коронации. Если и это не удастся…

И к горечи неудавшегося поручения примешивалась еще и личная обида — надежды, которые на него возлагали, он не оправдал.

Его назвали по имени.

— Янко! — Кто-то с силой хлопнул его по спине.

Есениус с неудовольствием взглянул на смельчака — и лицо его прояснилось. Вскочил со стула:

— Даниель! — воскликнул он радостно.

И братья обнялись.

Даниель Есенский прибыл на коронацию в свите эрцгерцога Фердинанда. Он был теперь его егермейстером. Никто не мог сравниться с ним по части меткой стрельбы и устройства охоты. И за это эрцгерцог полюбил Даниеля и назначил на столь высокий пост, несмотря на то что Есенский был протестант; все остальные должности при дворе занимали исключительно католики. Даниель Есенский умел везде отыскать какое-нибудь развлечение для своего господина. И он всегда находился в свите эрцгерцога. Так вместе с Фердинандом он попал в Прешпорк.

— Я уже второй день ищу тебя, — сказал Даниель. — У меня к тебе важное дело. Но сначала давай выпьем за счастливую встречу.

Когда они выпили, Даниель огляделся, не слушают ли их, а потом сказал вполголоса:

— Уезжай скорее из Прешпорка, Янко! Ты в опасности. Они хотят посадить тебя в тюрьму.

Есениус удивленно посмотрел на брата.

— Меня посадить? Но ведь у меня охранная грамота сословий, как посол я личность неприкосновенная… Отчего же…

— Тебя обвиняют в предательстве и в оскорблении императорского величества. Палатин Форгах послал гонца в Вену и потребовал согласия императора на твое заключение. Говорят, новая метла хорошо метет, Форгах хочет выслужиться перед императором. И я думаю, новому королю тоже не будет неприятно, если еще один протестант получит урок.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я пил вечером вместе с людьми из канцелярии палатина, и вино развязало им языки. Я вытянул из них все, что мне требовалось. Правда, я обещал хранить тайну. Не раздумывай, Янко, переоденься и уезжай…

Есениус молча смотрел перед собой. Неужели палатин Форгах способен на такую подлость — посягнуть на неприкосновенность посланника? Будь что будет, он не предаст того, что ему доверили.

— Нет, Даниель. Если бы я уехал, это можно было бы счесть доказательством того, что я сам чувствую себя виноватым. Я ведь здесь не частное лицо, а посланник народа, и лучше смерть, чем такой стыд. Благодарю тебя за предупреждение, Даниель, только я остаюсь. Да исполнится воля божия.

Даниель вздохнул:

— Делай как знаешь.

На другой день Есениус отправился во дворец требовать аудиенции у нового короля. Он представился как венгерский рыцарь, долг которого — пожелать счастья и божьего благословения его милости по случаю столь торжественного события. Он думал так: если они хотят арестовать меня, пусть это произойдет скорее.

Ему пришлось долго ждать ответа.

Наконец пришел камергер и объявил, что его примет гофмейстер.

Согласился ли король на аудиенцию?

В покое, куда ввел его камергер, было двое господ: гофмейстер и канцлер.

Они весьма вежливо ответили на его приветствие, и канцлер проговорил:

— Ваша магнифиценция, по приказу его королевской милости, мы имеем честь объявить вам: его милость король Фердинанд. который от многих венгерских господ наслышан о вас и вашем великом искусстве, весьма к вам благосклонен. Если бы его королевская милость не была занята неотложными делами, несомненно вам была бы дана аудиенция. Но ввиду сложившихся обстоятельств выслушать вас поручено нам.

Есениус поклонился в знак благодарности и ответил:

— Я прошу благородных господ передать его королевской милости мою почтительнейшую благодарность за такие милостивые слова. Я за счастье почитаю, что такой государь, как его милость король Фердинанд, изволит быть столь благосклонным к моей скромной особе. С верноподданнейшей почтительностью желаю его милости благословения божия и процветания по случаю его второй коронации. И, если я могу чем-нибудь служить его милости, пусть располагает мною и моим искусством.

— Мы передадим ваши слова его милости, — ответил гофмейстер. — Если вам угодно добавить что-нибудь связанное с вашей миссией, мы выслушаем вас столь же охотно.

— Да, я хотел бы сказать следующее. Как во время оно их императорским величеством Рудольфу и Матиашу я служил в качестве врача, так я служу в качестве посланника — ныне сословиям королевства Чешского, принимающим святое причастие под двумя видами. По силе и праву, данным этим сословиям блаженной памяти императором Рудольфом II над консисторией[42] и академией пражской, выбрали меня ректором академии и облекли меня этим посольством. Моей миссией является поставить сословия королевства Венгерского в известность, в силу каких неизбежных причин должны были чешские сословия занять нынешние свои позиции.