Вселенская пьеса. Дилогия (СИ) - Евгения Федорова

— Ты не вершишь моему слову?! — гневно вопросил Сатринг, и я вздрогнул. — Я призываю всех присутствующих быть свидетелями моего обещания. Ты принимаешь мои условия?!

— Нет! — отчаянно крикнул я.

— Почему?! — неожиданно выйдя из себя, заорал Сатринг. — Почему ты не хочешь спасти свою жалкую жизнь?!

— Потому что для тебя в этом выгоды нет, — рассудительно сообщил я. — Не надо со мной играть.

— Какой подвох, ты выродок горных камней?! — еще больше рассвирепел Сатринг. — Мое предложение прозрачно, как горный воздух! Какое тебе дело до моих собственных выгод?! Мне надоела безнаказанность, и я предпочту расправиться с ворами, чем с тобой. Ты мне всего лишь Ученик, купленный за немалые деньги, но все же лишь пять восходов назад. А с этими у меня давние счеты! Ты сам просил отпустить тебя, ты сам рассказывал Учителю Ри о своей несчастной, беззащитной Земле. Вот тебе удовлетворение твоих просьб! Иди отсюда на все шесть сторон пространства и дальше, лишь бы мои глаза тебя больше не видели!

Когда поток слов Главы Школы иссяк, я сказал, равнодушно глядя ему в глаза:

— Чтобы их убить, тебе не нужно мое согласие. Просто убей их, посади меня силой на челнок и выкинь в космос. Но нет, не лги сам себе, ты меня не отпустишь, так к чему весь этот балаган? Хочешь, чтобы я отказался он них, хочешь, чтобы я обменял свою жизнь на их? Две к одному?

Если ты отпустишь этих двоих, то никогда больше не увидишь их. Если ты отпустишь меня, еще не раз услышишь о землянах. Так о чем мы с тобой торгуемся, когда обоим ясно, каковы условия сделки?!

— Ты все верно говоришь, но ведь есть и еще что-то? — уточнил Сатринг.

— Конечно, — я кивнул. — Обещания не продаются ни за какую цену или выгоду. Я обещал Младшему, что они с братом будут жить.

— Зачем ты дал такое обещание?

— Из вредности, — съязвил я.

— И что же, все земляне считают обещание превыше собственной жизни? — уточнил Глава Школы.

— Не все. Так считаю я, и если что-то обещал, никогда не отступлю от своего слова.

— Что ж, будь по-твоему, — вздохнул Сатринг, а Младший внезапно кинулся вперед и, обхватив руками, прижался ко мне, беззвучно заплакав.

— Учись и ты будешь хорошим врачом, — шепнул я ему, наклонившись, и погладил по голове. — Ты будешь.

Я лежал на мягкой кровати, погрузившись в приятную дрему. Теперь я был абсолютно уверен, что почти здоров. Врач полностью восстановил разрушенные легкие, проверил все кости и лишь с моим несчастным плечом ничего не смог сделать.

Корабль Сатринга поражал воображение. Это был не только суровый, потрясающий своими размерами и военной мощью линкор, но и чудесный, благородный и удобный во всех отношениях корабль путешественника, любящего роскошь и красоту. Каюты удивляли просторностью и удобством. Повсюду в коридорах росли цветы, крепящиеся к стенам и полам широкими полосами металла. В каюте, где меня временно поселили, оказался даже собственный внешний иллюминатор — большой смотровой экран, закрываемый заслонкой из толстого куска обшивки. Настоящая роскошь.

Корабль стоял к Парлаку 15 боком, и я не мог видеть ни солнца с его бесконечными огненными протуберанцами, ни самой планеты. Лишь чернота космоса и тысячи тысяч звезд заглядывала в мое маленькое окошко.

Сатринг больше не предлагал мне выгодных сделок. Его механики за четверть часа починили челнок братьев, сменив все сгоревшие предохранители, восстановив контуры питания и внешние экраны. С выведенным из строя управлением пришлось повозиться, но, похоже, для тех, кто служил Главе Школы, и вправду не было ничего невозможного.

После починки корабля, Сатринг велел братьям взойти на борт и выпустил их на свободу. К этому моменту Старший окончательно пришел в себя и лишь хмуро опускал глаза, встречаясь со мною взглядом. Он не помнил того, что вытворял, но подозревал и от этого злился. Злился на меня и на себя, на брата и на Сатринга. Ему хотелось быть героем, он всегда считал себя храбрым и сильным защитником Младшего, но синяк, завоевавший половину лица брата и полностью затянувший глаз, говорил против него. И хоть, я уверен, Младший не признался в том, кто ударил его, Старшему не нужны были ответы — он и так все знал.

Стоило им обрести управление челноком, и братья, не задерживаясь, ушли в подпространественный прыжок, выбрав, наверное, самый простой вектор — лишь бы оказаться подальше от страшной участи, всю тяжесть которой они уже успели представить. Ладно, пусть себе живут.

Лежа на удобной кровати, я в тайне от себя самого мечтал о счастливом спасении пилота Рика, заброшенного несчастливым стечением обстоятельств на чужую планету; о том, как вернусь домой триумфатором, несущим Земле гарантии безопасности. Вот было бы здорово получить от Ванессы Вени чертежи подпространственной установки. Да, это явилось бы кульминацией всех восьми лет полетов!

Я мечтал… о том, как от огромного корабля андеанцев отделится одинокий челнок, как будет он стыковаться с Вороном, а мы все — экипаж земного корабля — будем ждать и верить: вот сейчас откроется люк и оттуда появится улыбчивый и живой Родеррик. Я мечтал и жил этими мечтами, находя в них утешение и надежду, прекрасно понимая, что питаю свое сознание отчаянными и несбыточными иллюзиями. И все же верить в добро было так сложно… и так здорово.

Я улыбнулся в полудреме и повернулся на другой бок. Сатринг дал мне время на отдых, и я испытывал к нему благодарность. Было ясно, что уже очень скоро он станет играть со мной, как играет кошка с еще живой мышью. Будет заставлять растрачивать свои силы, изживая тело. Будет заглядывать в мои мысли и искать там ответ: откуда в моем теле знания веронов, о которых я даже не знаю. Но как бы он не старался, тайны Черной Птицы даже без ТУСа спрятаны необычайно глубоко. Все это будет чуть позже, а сейчас есть время, чтобы отдохнуть.

Мне чудилось…

Мне снилось…

Сон наяву или явь во сне…

Гудели двигатели, и Ворон брал свой первый старт с Земли. И все мы, люди, которые никогда еще не покидали родной планеты, были друг перед другом равны. Каждый знал свое дело, но был совершенно чужд миру, шаг в которой он сбирался сделать. Каждым владели опасения, и я вместе с кораблем вновь переживал эти страхи, касаясь мыслей каждого.

Мы все боялись, что корабль не предназначен для полетов людей в космос, хотя Ворон и заверил нас всех в обратном. Мы боялись быть погребенными в теле корабля, боялись стать его пищей или умереть от радиации…

Я повернулся на другой бок, пробуждаясь от сонного бреда. Некоторое время мой разум старался бодрствовать, я даже пытался осмыслить увиденное, но потом вновь задремал.

Нежные женские руки обвили мою шею, и я испугался, что меня снова будут душить. Но руки стали ласкать, гладить волосы, лицо. Я почувствовал нежный и такой приятный аромат роз. Улыбаясь, я повернулся к той, которую любил…

Ванесса смеялась, неторопливо поправляя грудь, высвободившуюся из платья.

Я хотел, но уже не мог проснуться…

Вихрем несся обезумевший крейсер сквозь неведомое пространство. Он метался по просторам Вселенной, разыскивая меня. Он тосковал, и его тихая песня рвала мое сердце на части.

Он звал меня.

Ты не можешь умереть, — кричал его голос. — Ты — мой капитан.

Мне чудилось, что корабль решил покончить раз и навсегда с тоской, что овладела всем его разумом. Я видел перед собой огненный шар солнца, к которому стремительно и неотвратимо несся Ворон, желая лишь одного: кануть в обжигающе-ярких пучинах, раствориться в солнечном свете и самому стать светом, утопив горе утраты в чудовищном жару мирской печи. Я видел, как само солнце приветливо тянулось ярчайшими протуберанцами к кораблю, что быстро и решительно приближался к смерти.

Метались люди. Кто-то пытался погасить двигатели вручную. В назидание сошедший с ума корабль открыл двигательный отсек. В первые мгновения ничего не произошло, а потом оттуда мутным вихрем вылетела смерть. Жуткий, нечеловеческий наполнил коридоры. Тела людей начали падать и биться в агониях, и я видел, как их пальцы оставляют кровавые следы на металле пола и стен. Потом их кожа стала приобретать зеленоватый оттенок, разлагаясь на глазах. Я отворачивался, не в силах смотреть на этот ад.

Я зажимал уши руками, но все равно слышал ужасающие крики, от которых кровь стыла в жилах.

Куда бы я не смотрел, я везде видел темную, почти черную кровь. Словно сам корабль истекал соками жизни, охваченный горем утрат. А потом из уже мертвых тел людей стали вырываться зеленоватые облачка, и мне казалось, что умершие дышат. Что вот сейчас они встанут и побредут куда-то, словно зомби. Но ничего подобного не произошло. Биокомпоненты Ворона ушли в двигательный отсек и затихли до тех пор, пока им не понадобиться новая пища, чтобы производить энергию. А корабль все мчался к смертоносному огню, такому желанному и такому притягательному. Несся к смерти, уже переполнившись ею до самых кроев…