Бездна голодных глаз - Генри Олди

Большая Тварь, проклятие Меченых Зверем, вышла из-под контроля.

Утром он попытался покончить с собой, но зверь и тут оказался сильнее. Ящер не хотел умирать, а человек хотел — но не мог!

Несколько дней он бессмысленно кружил по лесу, с гулкой пустотой в сознании, втайне надеясь свалиться с какого-нибудь обрыва, разбиться, разорвать это ненавистное двойное тело… Но этого не произошло, и тогда он понял, что должен делать.

Он должен предупредить остальных Пустотников. Пусть не все звери столь чудовищны, как Большая Тварь, но они опасны для людей. И вдвойне — для тех людей, которых они любят… Они — Пустотники; когда еще могут любить…

У Пустотников не будет потомства. Они живут долго, очень долго, но они в конце концов смертны — и умрут бездетными.

Пустотник-волк внимательно выслушал исповедь Большой Твари и долго молчал. А потом тихо и печально произнес:

— Ты опоздал.

— Опоздал? Значит, и ты…

Волк молча кивнул.

— А она… тоже погибла?…

— Нет. — Ответ прозвучал глухо и отстраненно. — Но теперь при виде меня или другого Пустотника она впадает в истерику. И я ничем не могу ей помочь.

— И ты ушел…

— И я ушел.

Некоторое время оба собеседника боялись говорить. Но говорить было надо.

— Ты не пытался предупредить остальных? — заставил себя разлепить губы тот, который был Большой Тварью.

— Пытался. Но тоже опоздал. Лишь у двоих все прошло более или менее благополучно. Первый сумел сохранить контроль. А второй… Он — пардус, но они с женой любят друг друга…

Больше говорить было не о чем.

— Значит, у нас не будет детей… Что ж, это и к лучшему.

Тот, который был волком, как-то странно глянул на собеседника.

— К сожалению, ты и здесь ошибаешься. Или — к счастью… Мы не можем иметь детей в человеческом облике. Но у наших Зверей мощный инстинкт продолжения рода, а в лесах достаточно самок. Самок-животных. Так что дети не только будут, но и уже есть. У меня. И не только у меня…

Тот, который был Большой Тварью, грузно поднялся.

— Возможно, ты и прав. От судьбы не уйдешь. Но если это неизбежно — дети Пустотников от зверей, мы должны сделать все, чтобы они выросли людьми.

Тот, который был волком, согласно кивнул. Пустотник шагнул к двери, но задержался на пороге.

— Это выход, — сказал он. — Но он — не для меня. В этом мире, кроме нас, нет Больших Тварей. Да и нас после Сифского побоища осталось совсем немного… Я не могу убить себя — но я ухожу в пустыню. У меня не будет детей. И у таких, как я.

Дверь за тем, кто был Большой Тварью, тихо закрылась. Тот, который был волком, долго сидел за столом задумавшись. В доме было темно и пусто.

— От судьбы не уйдешь… — наконец пробормотал он. — Даже в пустыню. В пустыню, где водятся песчаные вараны… до трех метров в длину… От судьбы не уйдешь…

…Тому, который был волком, было тяжело со своими детьми. Ведь он видел в них прежде всего людей — пусть оборотней, Изменчивых, как он сам звал их, — но ЛЮДЕЙ!…

И когда несмышленые волчата время от времени превращались в вопящих, беспомощных малышей — они страшно пугались, и мать-волчица неодобрительно рычала на них, что не нуждалось в переводе… «Ну вот, все в отца, опять непонятно чем занимаются…» К его изменениям она успела привыкнуть, но дети, ее дети!…

Пустотник все свое время проводил с детьми, и постепенно они поднялись на две ноги, в глазах начало проскальзывать осмысленное выражение; и волчица почувствовала, что дети все больше отдаляются от нее. Ну что ж, дети растут, это так естественно…

В два с половиной года они заговорили. И в тот день он плакал и не стыдился своих слез. И что главное — не стыдился своих детей.

Изменчивых.

…Прошло тридцать лет. Тот, который был волком, успел забыть о давнем разговоре с тем, кто был Большой Тварью. Большие Твари исчезли, их никто и нигде не видел. Они ушли. Сдержали слово…

Число же других Изменчивых росло, у Пустотников успели появиться внуки — сами Изменчивые; по совету отцов они старались вступать в брак только друг с другом, но хватало исключений. Лесные поселения разрастались, но многие Изменчивые предпочитали вести практически звериный образ жизни, а их дети от зверей плохо говорили и не любили принимать человеческий облик. Пустотникам становилось все труднее справляться с этой быстро дичающей ордой. И тогда они забеспокоились всерьез, стараясь удержать, сохранить остатки человечности или хотя бы цивилизованности…

…По поселку медленно шел тот, который был Большой Тварью. Рядом с ним шел молодой мужчина в таком же синем плаще и с такими же отрешенными, чуть присыпанными пылью глазами. Взгляд его был не менее тяжел, чем взгляд Пустотника.

Змеиный мудрый взгляд. И тот, который был волком, понял.

— Здравствуй, брат.

— Здравствуй. Это мой сын. Ты был прав тогда. Но он полностью контролирует своего Зверя и никогда не выпустит его наружу. Об этом мы с ним договорились.

— Это хорошо. А у нас все обстоит совсем не так гладко…

— Знаю. Ваши дети не способны сдерживать себя сами… Им нужны пастыри. Сыновья Больших Тварей помогут Изменчивым остаться людьми. Но у них самих никогда не будет потомства. Они бесплодны. Это необходимо.

— Они будут людьми… Наши дети, — тот, который был волком, твердо взглянул в глаза Большой Твари, — они ни в чем не уступят детям бессмертных. За двумя народами — Изменчивыми и Девятикратными — будущее этого мира.

Тот, который был Большой Тварью, не ответил. Он достаточно знал людей, чтобы не заглядывать в будущее. Оно так быстро становится прошлым, и тогда больно говорить: «За нами — будущее…» Ведь оно действительно ЗА нами, причем далеко позади…

Его сын стоял чуть поодаль. За все время он не произнес ни слова, но толпящиеся вокруг Изменчивые под его взглядом умолкали и вели себя неуверенно и тихо.

Гораздо тише, чем обычно. Как и положено вести себя в присутствии Сына Большой Твари.

Тварьца.

8

…В то утро они решили сделать передышку. Многочасовое сидение перед живыми сталагмитами утомило обоих, головы салара и Изменчивого раскалывались от обилия новых знаний, кричащих и плохо ладящих друг с другом; так что сегодня — отдых. Окончательно и безоговорочно.

Даймон по-прежнему угрюмо бродил по залу, время от времени надолго застывая то у одной, то у другой статуи, и был мрачен, как никогда. Стар был Пустотник, чудовищно стар, много повидал на своем веку, который не один век насчитывал, — и теперь призраки прошлого терзали его израненную, мятущуюся душу, и силилась вырваться на волю из стареющего тела Большая Тварь… а Пустотник устал, очень устал от этого бесконечного поединка, потому что он все-таки был человек, и значит, ничто человеческое…