Антиглянец - Наталия Осс

Я не успела утонуть в роскоши, только отхлебнула маленький глоточек… В самолете я летела с бедной Настей, в вертолете я везла Настю, в его доме меня встречала Настя.

Удовольствие – тогда удовольствие, когда оно отделено от других функций, например, от функции обслуживания. А я была призвана в олигархические чертоги как обслуга – спасти прекрасную принцессу от французской полиции. Так что не надо меня спрашивать, что я думаю про его деньги. Может, стоит спросить у шофера Абрамовича, получает ли он удовольствие, когда рулит его «Майбахом», или у капитана Абрамовича, нравится ли тому управлять яхтой Extasea? И какое еще чувство примешивается к этому? Зависть, раздражение, желание все взять и поделить? Или ревность – как в моем случае?

Мне хотелось понять, какую роль сыграли деньги в том, что наши отношения разрушились. Или они вообще были обречены? Меня волновал вопрос – каким бы был Канторович, если бы не был богатым? Каким он вообще был, пока не стал богатым? Вот что важнее! Все это время я искала и находила в нем черты того человека, который еще не знал, во что превращаются люди в итоге приватизации.

А может, все не так. И я сижу и вру себе. Я нормальная, такая же, как все, корыстная сука. Как сказал кто-то умный – деньги самый сексуальный объект в современном мире. Вот поэтому олигархи, а не нищие. Что любят женщины? Власть, талант, деньги. В нем был талант властвовать над деньгами. Три мужские доблести, за которыми все охотятся так же, как и я.

– Ну, на чем мы остановились? – Обновленная Олейникова явилась из ванной с чистыми руками. И приступила к прерванной операции.

– На теме «если бы он не был Канторовичем».

– Нет, ты не путай меня! Мы про деньги. Я тебя понимаю, хочется уверенности и гарантий, а их дают деньги. Ты просто попалась.

– Нет. Я попалась, потому что он – это он, – сказала я, пересчитывая сигареты в пачке. Осталось всего четыре.

– Не ври. Хоть сама себе не ври! Ты опять по кругу ходишь.

– Нет, Свет. Я же видела и других – разных, всяких. А тут совпало. Все совпало.

– Алена, это не лечится! Я тебе объясняю из учебника политэкономии – это классовая борьба. Помноженная на межполовую, – говорила Светка, заливая в себя остатки вина.

– Почему борьба? Мужчина и женщина – это любовь, а не борьба.

Несмотря на сегодняшнее, я настаивала на этом!

– Ты совсем у меня дурочка. Это всегда борьба. В браке борьба – кто главный. За детей борьба – кого больше будут любить, маму или папу. До самой смерти будем воевать – кто раньше умрет и кому достанется наследство. На родителей своих посмотри. Или на моих. Что, разве не так?

– Не согласна. Зачем тогда вообще выходить замуж?

– Затем, чтобы тебя родить, такую умную! И экономику никто не отменял. Вдвоем жить экономичнее. Это я тебе как маркетолог говорю. А если ты богатая, вообще не надо замуж. Заметь, твой Канторович так же думает. Почему, спрашивается, он не женится?

– Он женится на Насте, – сказала я, отчаянно пытаясь переломить ее логику. Чтобы опрокинуть эту систему убийственной аргументации, пришлось рвануть глубинную бомбу, которая тут же разорвала мне внутренности.

– Опять расчет! Она же член клана. Это просто слияние капиталов. Я не уверена вообще, что там какая-то любовь. У девки этой связи, папа – лауреат Госпремии или чего там, дача на Рублевке. На голоштанных им не надо жениться.

– Да почему? Наоборот, деньги дают свободу жениться на ком хочешь. Он свободен выбирать.

– Ален, ты вроде не идиотка и книжки читала. Деньги – наоборот, тотальная несвобода. Ничего нельзя выбирать. Выбор – в пользу денег всегда, понимаешь? Всегда с точки зрения денег. Он деловой человек, а не барышня с соплями, как ты. Он все уже посчитал. И он раб капитала. Как Карл Маркс тебе говорю.

– И все равно!

Я не верила и Карлу Марксу.

– Все, с тобой бесполезно! Хочешь страдать – страдай! А лучше скорректируй ожидания – завтра же явится нормальный мужик. Хочешь, я тебя с Мирским сведу? У меня на дне рождения был, помнишь?

– Ужасный зануда. Пафосный и глупый.

– Он не дурак. Не такой умный, может быть, как твой Канторович. И не олигарх. Обычный менеджер среднего звена. Или такой не подходит?

– Он дурак. С психологией среднего звена.

Светка вскинулась:

– А чем плоха психология среднего звена?! Нормальная бюргерская психология. Хорошая карьера, большая компания! Не то что твой голоштанный гламур! Мирский ипотечный кредит, между прочим, оформляет…

– Ага, и страховку. И в выходные на грядку.

– Да, и что? А тебе надо в Канны? Между прочим, это самый лучший вариант для мужа – повязан кредитом. Обязательствами. Полная предсказуемость.

– И управляемость!

– Да, и стабильность!

– И все за тебя решает начальник, да?!

Я, кажется, пережала. Олейникова обиделась.

– А что?! Это плохо? Четко ограниченный круг обязанностей – это комфортная психологическая ситуация. Дольше проживешь. А твой Канторович умрет от инфаркта. Года в пятьдесят два.

– С ума сошла? Плюнь, сейчас же плюнь и постучи по дереву!

– Хорошо, тьфу-тьфу.

– И скажи: дай бог ему здоровья!

– Дай бог ему здоровья, Александру свет Канторовичу! Олигарху всея Руси. Но при такой жизни, я тебе точно го­ворю…

– Света, прекрати!

– Почему?! Ты же хотела правду? Или посадят его. Этот ваш список «Форбс» – это же расстрельный список. То, что журналисты пишут про них, – считай, уже приговор. Прокуратуре дело облегчают. Ты там не спрашивала его, когда будет пересмотр итогов приватизации?

– Да что с тобой, Свет? Ты у нас вроде никогда не боролась за социальную справедливость.

Теперь мы с Олейниковой были как два борца на ринге в программе Соловьева. Она – коммунист, а я защитник преступно нажитого капитала. Только Олейникова была сотрудником капитала, преступно продающего сигареты, а я – уволенным голоштанником.

– А ты никогда не спрашивала, что я на самом деле думаю! А я думаю, что он урод. Все они уроды, подонки и воры! А ты просто хочешь перепрыгнуть из эконом-класса в бизнес. За его счет.

– Света, мы поссоримся, если ты так будешь продолжать…

– Пожалуйста! Давай поссоримся! Я вообще тебя не узнаю в последнее время! Ты стала как они. Королева гламура – так ты себя называешь?!

– Никогда я себя так не называла. И меня уволили, если ты забыла! Так что твой пафос излишен.

– Уволили… И куда ты пошла после того, как тебя уволили, – в Третьяковку?! И мне рассказывала сейчас про бриллианты. Они тебя заразили этим, понимаешь?! Отравили. Ты даже не замечаешь, какой ты теперь стала сноб! Посмотри, какие платья, какие кольца – ты только об этом и говоришь! А я родителям дачу достраиваю. И шмотки на распродаже в МEXX покупаю. И я должна с тобой обсуждать твою сумку!

– Можешь не обсуждать. Нечего уже обсуждать, – я докурила пачку, и теперь выжигала сигаретой узоры на пластиковой обертке.

– Ты на день рождения мне принесла мешок косметики с работы. Я потом пошла в магазин, узнала, что в продажу эти кремы еще не поступали, продавщицы сказали, что у меня тестеры. Ты что, думаешь, я бедная, нищая, что ли?!

Я онемела. Да что с людьми происходит?

– Ты… как ты можешь? Ты просила сама… Я лучшее, что было, собрала.

– Лучшее, что было на халяву! Такая же, как твой олигарх. Я зря тебя отговариваю. Ты уже готовая олигархическая жена. И про твои страдания надоело мне слушать! Ах, бедная, она летит в частном самолете и рыдает! Ах, какой он подлец, разбил «Бентли» и чуть не умер от страха! Ах, боже мой, она не знает, делать ли ей пластическую операцию у хирурга, который режет звезд? – Она меня передразнила. – Хватит!

Да, точно. Хватит.

– Тебе лучше уйти! – сказала я.

– А я уже ушла! – Она резко встала, стакан опрокинулся. Олейникова натягивала сапоги, пальто. Почему я теряю людей, одного за другим? Она же подруга, мы столько лет… Даже если я и правда сволочь…

– Извиниться не хочешь?

– Не имею такого желания! Все, живи своей жизнью! – она хлопнула дверью.

Я забралась на диван, обхватила колени руками и завыла.

Третий день я валяюсь в постели, ем, сплю, смотрю телевизор, выползаю на кухню, чтобы покурить и достать что-нибудь из холодильника, который уже почти пуст. А еще я читаю журнал Vogue. Библию успеха. В ней собраны статьи про прекрасных женщин, которые заняты бизнесом, искусством и дизайном, если верить подписям под фотографиями, но при этом ежедневно проводят пять часов в салоне, перед тем как высунуть нос на люди. Так высок градус неуверенности, что ли? Корреспондент журнала повторяет их светлый путь, ставит на себе эксперимент и делает вывод – это трудно! Надо готовиться. Надо выезжать за сутки, чтобы добраться к вечеру до Третьяковского проезда, войти в двери бутика Chopard и попасть в виде фотографии 2x3 см на страницу журнала Vogue. И так каждый день.

Вот мне интересно: я обслуживала гламурный бизнес, сидя на работе каждый день по десять часов. Я выучила, чем отличается лифтинг от пилинга, но никогда не успевала делать ни тот, ни другой. Как же люди, так плотно погруженные в гламур, успевают рулить своим изящным бизнесом?