Одиночество-12 - Арсен Ревазов

Ровно в 6.30 мы вышли из пожарного выхода гостиницы сели в подъехавшую «Скорую» (мне показалось, что рыжие усы шофера я где-то уже видел) и ровно через два часа, по дороге рассказав Ане о некоторых странностях, замеченных нами в Вероне, с невозмутимыми лицами, в шапочках и халатах входили в приемный покой «Белых Столбов». Аня предъявила охране какие-то бумажки и они махнули нам рукой. Мы поднялись на третий этаж и вошли в отделение. Сердце начало биться со всей силы. Под ложечкой засосало.

В отделении Аня со скучающим видом дала медсестре бумаги и неприкрыто зевнула. Толстая пожилая медсестра немедленно зевнула в ответ и заглянула в бумаги. Лицо у нее вытянулось

– Обладели вы там в своем ФСБ?! Пациент сбежал позавчера ночью, а вы сегодня хотите его на экспертизу переводить? Мне вообще сказали что вы за Пронькиным из шестой палаты приедете.

– Как сбежал?

Я не выдержал роли дебила и осторожно взглянул на Аню. Аня не реагировала.

– Говорят, вырезал оба стекла в окне и вылез по простыне. А лучше спросить вчерашнюю смену. Я только сегодня заступила.

Я взял себя в руки и воспроизвел интонацию из известного анекдота: «Папа, а ты с кем разговариваешь?».[104]

– Ыыы… а как это? А забор, ыы…?!

Я еще раз бросил взгляд на Аню. Аня не возражала против моих распросов. Ее безразличный взгляд упирался в стену.

– Разбирайтесь там сами, как он через забор перелез. Ловкий, наверно… Да вчера же ваши люди уже приезжали! Или они из милиции, были, что ли? Бардак! Откуда, скажите, в стране будет порядок, если милиция и ФСБ не могут между собой договориться?

– И не поймали его?

– Да у нас разве кого-нибудь поймают?!

– Ну, короче, нет пациента? Тогда мы пошли. – Аня взяла инициативу на себя. – Вещи его забрали?

– Забрали, голубушка, забрали.

– Извините нас. Бывает!

– Бывает. В нашей стране чего только не бывает!

Мы молча сели в машину и выехали за территорию больницы.

– Аня, как прокомментируют сложившуюся ситуацию представители спецслужб?

Я был горд за нашего Мотю, который смог освободиться сам, без всякой посторонней помощи. Израильская супервумен суперагент выглядела немного растерянной.

– Думаю, он, действительно, сбежал. Хаты могли бы его перевезти в любое место самым простым способом. Без лишнего шума.

Тут до меня начало доходить самое важное. Если мы срочно не найдем Мотю, то его найдут хаты. Мотя понимает это не хуже нас, поэтому ни к родителям, ни к финдиректриссе, ни в какое-нибудь еще засвеченное место лезть не станет. Ну а где в таком случае его искать?

Аня в ответ на мой вопрос покачала головой. Но Антон как будто ждал моего вопроса.

– Нам пора сходить на Mail.Ru.

Письмо, которое мы прочли в первом попавшемся под руку интернет-кафе было кратким и выразительным:

«Живу на чердаке дома № 7 по 4-ому Монетчиковскому переулку. Деньги на исходе. Холодно. Голодно. Вы – козлы.

– Надеюсь, что за козла он ответит лично и немедленно, – пробормотал Антон, вставая из-за компьютера.

Несколько случайных прохожих, проходивших спустя полчаса по вышеуказанному переулку и повернувших свои головы в нашу сторону, могли наблюдать за любопытной сценой «добровольная эвакуация бомжа с чердака жилого дома двумя санитарами-дебилами под руководством медсестры-вампа».

У Моти отросла рыжая борода из-за чего смотрелся он немного непривычно. В крошечном пиджаке, откуда по локоть торчали волосатые руки, в больничных тапочках и в больничных пижамных штанах Мотя хитро озирался и щурил от света глаза.

У меня отклеился кошачий ус и я был вынужден поддерживать его рукой. Второй рукой я вел под локоть Матвея. У Антона парик сбился на бок, отчего он стал походить на казака-блондина. У нашего дебилизма появился отчетливый привкус гебефрении: мы еле сдерживали улыбки.

Аня шла за нами делая вид, что она не имеет к нам никакого отношения. Ей бы все и поверили, когда б на ней не было такого же белого халата.

Алкаш, сидящий на бордюре и держащий бутылку портвейна у правой ноги с превосходством посмотрел выцветшими бело-голубыми глазами на Мотю и начал рассуждения на тему, что молодежь совсем жизни не знает, если места себе нормального найти не может. Мы не реагировали. Он покачал головой и обиженно замолчал.

«Живым не дамся!», – многозначительно крикнул он нам, когда мы влезали в Скорую.

Мы улыбнулись, и мне показалось, что шофер, оглянувшись на нас, тоже улыбнулся. И тут я вспомнил, где я его видел: это был шофер такси, подвозивший нас с Аней до ее дома в Иерусалиме.

Кажется, в моей жизни агентов спецслужб было больше, чем я подозревал.

– Лучше поздно, чем никогда, – сказал удовлетворенно Матвей, располагаясь на носилках и косясь на Аню. – С такими друзьями по миру пойдешь. Еще полдня, и на Курском вокзале стало бы одним бомжом больше. Я уже решил насобирать милостыней денег на билет в общем вагоне и отправиться к одной знакомой в Сочи.

Мотя скептически осмотрел себя. Мы в восторге смотрели на Мотю и молчали.

– Пацаны, мне как-то неудобно перед девушкой за костюм. Познакомили бы хоть, раз больше ни на что не способны.

– Это Аня. Он из израильской спецслужбы. Помогала нам вытащить тебя.

– Аня, вы в спецслужбе медсестрой работаете, да? Пацаны, а вы че, типа тоже на модную работу устроились? И тачка у вас клевая, кстати. В ней что хочешь можно делать… А куда мы, кстати, едем?

– Отличный вопрос. Аня, а куда мы, кстати, едем?

– В отель. Переодеться и поесть.

– Неплохо придумано!

– Да вообще жизнь налаживается! Мотя расскажи лучше, как дошел до жизни такой, что бомжевать пришлось? Пиджак кстати не жмет? Надеюсь, ты его не с ребенка снял?

– Не. С таксиста.

– Ну? Ты рассказывай, рассказывай.

– А че рассказывать? Упал-очнулся-гипс. Аня, а баньку нам никак нельзя устроить?

– Мотя, а вас разве в психушке не моют?

– Нас, Иосиф, везде моют. Я бы даже сказал, трут. Но хочется иногда помыться самому. Так что, Ань, насчет баньки и обеда? Кстати, и сто грамм не помешают? А, пацаны? Сто грамм-то помогут, да? Какие наши дальнейшие планы?

– Кажется, ночью мы летим в Стамбул.

– О, челночный рейс! Стамбул – это класс. У меня там есть знакомый барыга. Потом можно на недельку в Анталию… А Аня с нами полетит?

Аня с нами летела, и Мотю план Ани полностью устроил. Я, поверив, наконец, что уже завтра днем увижу Маши почувствовал, как из спины быстро и уверенно растут крылья. Антон никак не отреагировал на слова Ани, из чего мне стало ясно, что он с планом не согласен в самой категоричной форме, но почему-то не хочет это озвучивать.

– Постойте, – сказал вдруг Матвей (мне показалось, что он тоже заметил молчаливый протест Антона). – Так я не понял: мы воюем или прячемся?

– Похоже, что прячемся, Мотя – сочувственно сказал я. – Мы пообещали Ане полное подчинение в обмен на помощь в освобождении тебя. А она хочет, чтобы мы прятались.

– Ну тогда у нас есть все права извиниться перед Аней. Освободился-то я сам…

Мне очень не понравилась тема ответственности перед Аней, и я решил немедленно прервать ее.

– Расскажи, лучше, Мотя, как у тебя это получилось?

– Ха… Получилось. Откуда рассказывать?

– Рассказывай сначала.

– А вот начало я помню плохо. Меня месяц или около того пичкали какой-то дрянью через капельницу. Так что мне ни вставать, ни думать не хотелось. В голове было какое-то марево. Кто-то со мной о чем-то говорил… Хотя я тогда все больше спал. Потом капельницу сняли. Перевели на колеса.

– Но ты их, конечно, не жрал?

– Только пару дней. Потом стало легче и я начал соображать, что к чему. Зажимал колеса за верхней губой (под языком они проверяли), делал вид, что глотал, а потом в туалете выплевывал. Тут ко мне начал приходить твой кореш. Низкий такой. Ушастый. Неулыбчивый. С монотонным голосом и залысинами.

– ФФ?

– Он самый. Федор Федорович. Которого я в Риме на хер послал. Но он не обиделся. Рассказал, что ты от них сбежал, но что они тебя найдут. Обещал, что тебе ничего не будет. Что тебя простят. Просто ты им нужен по какому-то важному делу. И несколько раз по-хорошему спрашивал, не хочу ли я им, а заодно и тебе помочь?

– А ты его опять, как в Риме?

– Нет. Я ему так культурно говорю – «не могу». А как бы я мог? Откуда я знал, где ты?

– Ценю твою несообразительность.

– Ну а как же… Но он тоже так вежливо говорил, что они вынуждены меня тут держать, пока тебя не отловят. Вроде как я у них – заложник. Но обращались они со мной – отлично. Книги, кассеты, DVD, телевизор, прогулки, правда, в сопрвождении двух жлобов, спортзал, передачи от родителей.

– Как они, кстати?

– В порядке. До сих пор думают, что я в блатной клинике от белой горячки лечусь, а курс лечения такой, что встречи с близкими – крайне нежелательны, чтобы опять на старое не потянуло.

– Гуманно.

– Очень. Твои хаты – нормальные ребята. Жаль, что враги. Да… Так вот, лежу я, значит, жду, что вы меня вытащите. Вас, козлов, как второго пришествия Христа, нет и нет. Натурально, начинаю скучать. Думаю, пора сваливать самостоятельно. Но тут две проблемы. Первая так себе: ФФ сказал, что за попытку побега мне будет устроен фармакологический ад. Который хуже настоящего. А вот вторая – посерьезней: видеокамера в палате, небьющиеся окна, двор 24 часа патрулируется и забор пятиметровый с колючей проволокой. И денег у меня – ни копейки. Предки мне как-то пытались сто баксов в передачу засунуть – вышел скандал. ФФ пригрозил за вторую попытку весь кайф отменить и сделать из одиночной палаты одиночную камеру. Без сортира.