Многорукий бог далайна - Святослав Логинов

У Ай не было земли и никаких прав, да она и не смогла бы работать на земле. Даже здесь, в сытой стране Ай перебивалась чавгой. Таких как Ай вообще было решено не пускать в страну, но Шооран однажды нарушил закон и теперь был наказан привязанностью уродца, похожего на странного двуногого зверька. Если бы не Ай, всюду ковылявшая по его следам, Шооран за этот год мог бы сделать гораздо больше. Он слишком поздно обнаружил, что если сказать уродинке, что идет по делам и скоро вернется, то Ай остановится и тихонько пошлепает в обратную сторону.

Что Ай может выдать его, Шооран не опасался. Даже если бы она увидела создание оройхона, вряд ли она смогла связать чудо с его творцом. А другие, более догадливые люди ничего не узнали бы от нее, хотя бы просто потому, что один лишь Шооран знал, что Ай умеет говорить. При посторонних она не произносила ни слова.

Прокормить Ай не составило бы труда, если бы она согласилась на это. Но когда Шооран предлагал ей нормальную еду, Ай подцепляла грязным пальцем немного каши, причмокивая, жевала тонкими бесцветными губами, потом трясла головой и убегала собирать чавгу. Зато порой она сама подходила к Шоорану, произносила скрипучим голоском:

— Я ва-зьму хле-еба… — и, сорвав несколько гроздьев хлебной травы, исчезала. А на следующий день потчевала Шоорана горькой, замешанной на чавге кашей.

Так шла жизнь. Целый год.

На третий день мягмара — всеобщий день рождения — Шооран охранял границу. В этот день семьи стараются не отпускать из дому именинников-мужчин, и службу в основном несут неженатые. Так Шооран попал в отряд, которым командовал Маканый.

Обычно такие случайные встречи проходили радостно. Приятели болтали, делились незначащими воспоминаниями, рецептами холостяцкой жизни и молчали о главном. Но сегодня Маканый был не в духе. Он отмалчивался и часто вздыхал, отчего пластырь на щеке вздувался пузырем.

Шооран, не выдержав, спросил, что случилось.

— Жубы болят, — ответил Маканый.

— Так они у тебя давно в далайне, — попытался поддержать разговор Шооран.

— Вот в далайне и болят.

В конце концов Шооран отступился от Маканого и, устроившись возле костяной баррикады, стал смотреть в дымное марево мертвой полосы. Теперь в мире оставалось совсем мало мертвых болот, Шооран позаботился об этом в первую очередь, так что и от царства вана, и от добрых братьев государство изгоев отделяло лишь по одному непроходимому оройхону. А вся западная часть далайна, еще недавно самая большая, превратилась в два узких, шириной в один оройхон, залива, отделяющих страну изгоев от старых земель. Ёроол-Гуй не заплывал в эти шхеры, но тем страшнее он свирепствовал на открытом побережье.

Заливы и крошечные кусочки огненных болот Шооран сохранял специально, чтобы не разжечь еще одну войну и не погубить не успевшее окрепнуть государство изгоев.

Мягмар — время, когда особенно тяжело пересекать огненные болота, но даже в это время к засекам прорывались люди, бегущие в счастливую страну. Они шли, хотя знали, что здесь больше нет свободных земель, и скорее всего их просто не пропустят через границу. Гнать прочь неудачников — именно это и должен был делать Шооран.

В дыму замаячила тень, вскоре Шооран различил фигуру с трудом бредущую узкой тропой между огнем и горой еще не вполне издохших тварей. Лица идущего было не видно под слоем намотанных тряпок, фигура скособочилась от завернутой в жанч ноши, но все же что-то заставило Шоорана, задохнувшись от предчувствия, спрыгнуть с баррикады навстречу пришельцу. Секунду они стояли друг напротив друга с укутанными лицами и глазами, спрятанными в чешуе, в надвинутых капюшонах, позволяющих не узнать друг друга. Потом Яавдай глухо произнесла:

— Пропустите нас. Если надо — я согласна быть сушильщиком. Я знаю это ремесло.

Это была ложь, а вернее — полуправда. Шооран успел заметить, что на правой руке Яавдай не осталось ни одного пальца, и, значит, она соглашалась, если потребуется, всего-лишь умереть возле авара.

Шооран молча помог Яавдай перелезть через заграждения, махнул рукой, чтобы она уходила дальше от дыма. Ему казалось, что он слышит, как хрипит, задыхаясь, укутанная в материнский жанч девочка.

Сам Шооран остался у заграждения, чтобы не видеть, как Яавдай станет разворачивать дочь. Маканый подошел к Шоорану.

— Жачем ты их пропуштил? — спросил он. — Их вше равно будет негде пошелить.

— Это она, — сказал Шооран. — Та женщина, которую я искал, когда мы с тобой встретились в первый раз.

— Жначит, нашел.

— Нет.

Шооран помолчал, собираясь с мыслями, и сказал, словно отдавая приказание, словно не он Маканому, а Маканый подчинялся ему:

— Посели их на моей земле, только пусть они не знают этого. И пусть они не гонят Ай, она не объест их. А мне придется уходить. Подержи их здесь с полчаса, девочку покорми, а я сбегаю домой, заберу кое-что и уйду. Видишь, как вышло. Но это хорошо. Я не пропаду, а они бы пропали. Спасибо тебе. И прощай.

— Подожди, — прошамкал Маканый. — Тебе не обяжательно уходить. Я ведь понимаю, почему это. Подожди, утряшетша…

— Нет, — сказал Шооран.

— Ну, как жнаеш, — согласился Маканый. — Я шделаю по-твоему. И ты тоже прошшай.

Шооран бегом вернулся к дому, в несколько минут собрался, взяв одежду, оружие, на день еды. Потрепал по голове Ай (бледная кожа просвечивала сквозь жидкие волосенки), подавив стыд, выдавил условную фразу:

— Я ухожу по делам, но скоро вернусь, — и быстро ушел.

Пробираясь краем мокрого оройхона он увидел, как по поребрику с важным видом шагает Маканый с Бутай на руках, а следом идет Яавдай. Покалеченную руку она прятала в пройме жанча, и Шооран увидел лишь лицо, густо испещренное точками от сгоревшего харваха.

Шооран проводил их взглядом и, когда они скрылись, пошел дальше уже не прячась и не останавливаясь.

Ну, вот и все. Переделаны дела, розданы долги. Хотя, у него никогда не было долгов — сначала никто не давал, потом он сам не брал. И все же, долги отданы. Даже на границе он отстоял свой срок до последней минуты, не убежал как Шооран на час раньше. А потом пошел и выполнил просьбу Шоорана — поселил женщину с ребенком на освободившейся земле. Сначала хотел на выбор предложить им два участка, но потом решил, что Шоорану будет приятнее, если сушильщицу поселят на его земле. Любит Шооран сушильщиков… хотя это как раз понятно — память матери. А может быть, это и в самом деле та женщина, девчонка-то словно слита с Шоорана, родство не скроешь. Но тогда получается, что женщина появилась в тот самый день и чуть ли не в тот час, когда Шооран решил бежать. Хотя, не все ли равно, отчего бежит Шооран? Даже если он не знает о вчерашних событиях, все равно ничего не меняется.