Валет червей - Филиппа Карр

— Понимаю, — сказала я.

— Было время, когда я боялась, что она может как-то навредить Дэвиду. Слишком уж много она возилась с Джонатаном. Так, будто пыталась настроить мальчиков друг против друга… и разумеется, против их отца. Если бы только…

Она просительно взглянула на меня.

— Лотти, — продолжила она, — если бы ты вернулась к нам, это означало бы, что мы все начнем новую жизнь. Именно этого мы и хотели — твоя бабушка и я. А вот твоя мать была против. Ты же осуждала Дикона, не так ли? Гризельда тебе что-то наговорила. А теперь ты уже не веришь ей, правда?

— Из дневника Изабел совершенно ясно, что именно произошло.

— Теперь ты понимаешь, что в отношении Дикона к Изабел не было никакого бессердечия. Он всегда был добр к ней. А уж то, что он не был влюблен в нее, так это не его вина.

— Я понимаю.

Она наклонилась ко мне и поцеловала меня.

Я рада, что ты теперь понимаешь это, — сказала она.

Я действительно понимала. Я ясно видела, что в этом отношении я возводила на Дикона напраслину.

Они продолжали завоевывать меня.

Через несколько дней Дикона вызвали в Лондон.

— Я буду отсутствовать не больше недели, — сказал он.

Я спросила Сабрину, какими делами он занимается в Лондоне.

Она колебалась.

— О, после смерти Изабел ему досталось довольно большое наследство.

— Я знаю, что она была очень богата и именно поэтому он на ней женился.

Она бросила на меня быстрый взгляд.

— Отец Изабел очень хотел этого брака. Как и сама Изабел. Между ними было заключено какое-то соглашение, и когда ее отец умер, большая часть имущества перешла к Изабел.

— А потом к Дикону, — сказала я. — Это как-то связано с банковскими делами?

— Что-то вроде этого, — ответила Сабрина. — Он часто ездит туда. Хотя в последнее время, пока ты здесь, он никуда не ездил. Но вообще он очень много разъезжает. А когда шла эта война в Америке, он вообще был страшно занят.

— Да, я заметила. Он ездил во Францию, ведь французы помогали колонистам.

— Он ездил во Францию встречаться с тобой, — мягко произнесла Сабрина.

Прошло всего два дня после отъезда Дикона, когда прибыл посыльный с письмом от Лизетты. Вскрывая его, я уже знала, что не все в порядке. Она писала:

«Тебе следует немедленно выезжать. Твоему отцу очень плохо. В бреду он постоянно зовет тебя, а когда приходит в сознание, говорит, чтобы не смели посылать за тобой, но мы решили, что тебя надо поставить в известность. Мне кажется, что, если ты хочешь застать его в живых, тебе нужно немедленно вернуться».

Сабрина, видевшая приезд посыльного, спустилась вниз, чтобы выяснить, что случилось.

— Мой отец, — ответила я, — в тяжелом состоянии.

— Ах, моя дорогая Лотти!

— Я немедленно выезжаю, — сказала я.

— Да… конечно. Вскоре вернется Дикон. Давай подождем, что он скажет на это.

— Я выезжаю немедленно, — твердо заявила я. Посыльный остановился у нас. Сабрина заметила, что он выглядит истощенным, и велела слугам проводить его на кухню и хорошенько накормить. А потом ему надо отдохнуть.

Уладив эти вопросы, она повернулась ко мне.

— Не думаю, чтобы Дикон одобрил твой отъезд. Он рассказывал мне о событиях во Франции и очень радовался тому, что ты наконец покинула эту страну.

— Дикон не имеет к этому никакого отношения, — возразила я. — Я собираюсь уезжать и отправляюсь завтра утром.

— Лотти, этого нельзя делать!

— Я могу и должна это сделать. Ах, Сабрина, мне очень жаль, но вы должны меня понять. Это мой отец. Я ему нужна. Мне вообще не следовало оставлять его.

— Ты сама говорила, что он хотел, чтобы ты уехала сюда, правда?

— Да, потому что…

— Я уверена, он считал, что здесь ты окажешься в безопасности. Он уверен… так же, как и Дикон…

Мне хотелось, чтобы она прекратила наконец говорить о Диконе. Я уезжала — это было решено. Я не могла оставаться здесь, зная, что мой отец болен… и, возможно, умирает и зовет меня.

— Я немедленно начинаю собираться, — сказала я. Она схватила меня за руку.

— Подожди, Лотти. Не спеши. Давай, я пошлю кого-нибудь в Лондон за Диконом.

— Это займет слишком много времени, и в любом случае Дикон ничего не может изменить.

— Он огорчится, если ты уедешь.

— Значит, ему придется расстроиться, потому что я уезжаю.

— Дети… — начала она.

Я заколебалась. И тут же приняла решение.

— Они могут остаться здесь, если вы не будете возражать. Они могут отправиться домой позже. Я поеду одна как можно быстрее.

— Дорогая моя Лотти, мне это не нравится. Мне это совсем не нравится. Дикон…

— Пойду, поговорю с посыльным. За ночь он хорошенько отдохнет, и назад мы поедем вместе. Мы отправимся рано утром.

— Если бы здесь был Дикон!

— Ничто не остановит меня, Сабрина. Детям здесь будет хорошо. Они могут остаться?

— Конечно, конечно.

— Возможно, Дикон и вы приедете вместе с ними и погостите у нас в замке.

Она взглянула на меня испуганно.

— Если ты действительно намереваешься уезжать, тебе следует взять с собой хотя бы двух слуг. Тебе понадобятся кое-какие вещи… И с ними будет безопасней. Тебе обязательно нужно это сделать. Я настаиваю.

— Спасибо, Сабрина, — сказала я и пошла на кухню, чтобы поговорить с посыльным.

ПРОЩАЙ, ФРАНЦИЯ!

Все-таки я надеялась, что Дикон успеет вернуться домой. Я знала, что он попытается убедить меня не уезжать, но если я проявлю настойчивость, то, скорее всего, решит меня сопровождать.

Мне очень хотелось, чтобы он поступил именно так. Я боялась того, с чем могла встретиться по возвращении во Францию, и упрекала себя за то, что оставила отца, хотя именно он хотел, чтобы я уехала.

Эверсли находился недалеко от Дувра, и путешествие было недолгим. Ла-Манш мы тоже пересекли без приключений, поскольку стояла прекрасная погода. Только ступив на землю по ту сторону пролива, я ощутила, как изменилась обстановка.

Июльское солнце палило немилосердно, воздух был неподвижен, словно сама природа затаила дыхание в ожидании решительных событий. Что-то неуловимое носилось и в атмосфере городов, через которые мы проезжали. На улицах собирались кучки людей. Они украдкой поглядывали на нас, когда мы проезжали мимо. Некоторые городки выглядели опустевшими, но мне чудилось, что из-за закрытых окон домов за нами наблюдают.

— Такое впечатление, что все как-то странно изменилось, — обратилась я к слуге. Он ответил, что ничего не замечает.

Мы прибыли в Эвре, и я вспомнила, как в свой первый приезд во Францию мы с отцом останавливались здесь. Теперь все выглядело иначе. В городке царил дух молчаливой враждебности, тот самый, который я уже почувствовала в городах и деревнях, через которые мы проезжали.