Лучше подавать холодным - Джо Аберкромби

Пролом был не более чем в сотне шагов от них, чёрный рваный клок ночи выдранный из городской стены и залатанный напирающим талинским войском. Они переползали как муравьи через кошмар рухнувшей кладки и сломанных брёвен, что искромсанным валом преграждали путь на выгоревшую площадь с краю города. Может быть, когда докатился первый натиск сражение и было упорядоченным, но теперь оно расплылось в бесформенную, бешеную схватку, защитники грудились на набросанных перед распоротыми зданиями баррикадах, нападающие неловко торили свой путь, свой путь сквозь пролом, поставляя в бой свою безмозглую массу, и в бойню свои бездыханные тела.

Лезвия мечей и секир блестели и вспыхивали, пики и копья качались и скрещивались, над давкой криво свисала пара оборваных флагов. Болты и стрелы взлетали и падали — со стороны толпящихся за стенами талинцев, от защитников на баррикадах, из покорёженных башен по бокам пролома. Пока Дружелюбный глядел, громадный кусок каменной кладки завертелся вниз с верху стены и попал в кипящее месиво под ней, пробив в нём зияющую дыру. Сотни людей, бьющихся и умирающих под адским блеском горящих факелов, горящих петард, горщих домов. Дружелюбному с трудом верилось, что всё это на самом деле. Всё выглядело насквозь фальшивым, притворным — постановкой для написания зловещей картины.

— Виссеринская брешь, — прошептал он про себя, заключая руками в рамку эту сцену и воображая, что она висит на стене какого-нибудь богача.

Когда двое намерены убить друг друга, существует определённая структура. Если чуть больше двух, то всё то же самое. Даже если дюжина. В тех ситуациях Дружелюбному всё было привычно. Есть уклад, которому ты следуешь, и если окажешься быстрее, сильнее, жёстче — выходишь живым. Но здесь всё по иному. Бездумная толкотня. Кто бы мог определить, когда тебя, лёгким движением тех, кто сзади толкнут прямо на пику? Чудовищная игра случая. Как бы мог ты предугадать стрелу или болт или камень сверху? Это одна колоссальная азартная игра, где на кону твоя жизнь. И как в азартных играх в Доме Удовольствий Кардотти — при множестве партий подряд игроки всегда в проигрыше.

— На вид горяченько! — Прокричал под ухом Коска.

— Горяченько?

— Со мной бывало и пожарче! Пролом в Мурисе выглядел скотобойней, когда мы закончили!

Дружелюбный наврядли был способен к беседе, так у него кружилась голова.

— С тобой бывало… такое?

Коска махнул рукой, мол расслабься. — Пару раз. Но если только ты не псих, тебе скоро это надоест. На вид может быть и забавно, но джентльмену здесь не место.

— Откуда они знают, кто на чьей стороне? — выдохнул Дружелюбный.

Усмешка блеснула на перемазанном сажей лице Коски. — В основном, угадывают. Пытаешься держаться в нужном направлении и надеешься, что… ах.

От основной схватки отделился фрагмент и поплыл вперёд, ощетинившись оружием. Дружелюбный не смог бы даже ответить, были ли это осаждающие или осаждаемые, они вовсе не выглядели как люди. Он развернулся, чтобы увидеть стену копий надвигающуюся вдоль улицы с противоположной стороны, изменчивые отблески высвечивали тусклый металл и каменные лица. Не отдельные люди, не личности, но единая машина для убийства.

— Сюда! — Дружелюбный почувствовал, как его хватают за руку, вталкивают сквозь полуразрушенный проём в завалившейся стене. Он поскользнулся и навернулся, стукнувшись боком. Полусбежал-полусъехал вниз по огромной куче обломков, сквозь облако пепла и упал на живот рядом с Коской, всматриваясь в уличный бой над ними. Мужчины сталкивались, убивали и умирали, бесформенная разъярённая каша. Поверх их криков, их гневных воплей, ударов и скрежета металла, Дружелюбному послышалось что-то ещё. Он огляделся. Коска перегнулся через свои колени и трясся в плохо сдерживаемом веселье.

— Ты смеёшься?

Старый наёмник протёр глаза испачканым в золе пальцем. — А что ещё остаётся?

Они оказались в некой затемнённой ложбине, забитой обломками. Улица? Осушенный канал? Отстойник? Сквозь мусор продирались оборванцы. Невдалеке лицом вниз валялся мертвец. Над трупом склонилась женщина с ножом наголо, в разгаре отрезания ради колец пальцев со скрюченой руки.

— Отойди от тела! — Шатаясь, выступил Коска, вытаскивая меч.

— Оно наше! — Тощий мужчина со спутанными волосами и дубинкой в руке.

— Нет, — Коска предъявил клинок. — Оно наше. — Он шагнул вперёд и помойник, запнувшись, повалился в опалённые кусты. Женщина наконец-то преодолела ножом кость, стянула кольцо и запрятала в карман, а затем с градом брани швырнула палец в Коску и скрылась во тьме.

Старый наёмник поглядел им вслед, взвешивая в руке меч. — Это талинец. Стало быть, его амуницию!

Дружелюбный оцепенело переполз туда и начал расстёгивать мертвецкие доспехи. Стащил спинную пластину и засунул ей в мешок.

— Шустрее, друг мой, пока не вернулись те помойные крысы.

Дружелюбный и не думал мешкать, но у него тряслись руки. Он не знал точно из-за чего. Обычно они не тряслись. Он стащил поножи воина и его нагрудник, всё это загремело в мешок. Будет четыре комплекта.

Три плюс один. Ещё три и у них хватило бы на каждого. Затем, наверно, они бы убили Ганмарка, и завязали, и он смог бы вернуться назад в Талинс и осесть в притоне Саджаама, считая деньги во время карточных игр. Какими счастливыми казались те, старые дни. Он потянулся и выдернул из шеи солдата арбалетный болт.

— Помогите. — Едва ли громче чем шепот. Дружелюбный не знал, не пригрезилось ли ему. Затем заметил широко открытые глаза солдата. — Помогите.

— Как? — прошептал Дружелюбный. Он расцепил крючки и застёжки на отороченой куртке того и, нежно, насколько смог, освободил его от неё, осторожно продевая сквозь рукав сочащиеся обрубки отрезанных пальцев. Он уложил одежду в мешок, затем тихонько перекатил того обратно лицом вниз, в точности каким его и обнаружил.

— Отлично! — Коска указал на выгоревшую башю, опасно накренённую над сорваной крышей. — Может туда?

— Почему туда?

— Почему бы и не туда?

Дружелюбный не мог двигаться. Его колени дрожали. — Не хочу идти.

— Понимаю, но мы должны держаться вместе. — Старый наёмник повернулся и Дружелюбный вцепился ему в руку, из его рта начали выплёскиваться слова.

— Я теряю счёт! Я не могу… я не могу думать. Какое число у нас по плану? Какое… какое… я сошёл с ума?

— Ты? Отнюдь, мой друг. — Коска улыбаясь похлопал Дружелюбного по плечу. — Ты совершенно здоров. Вот это. Всё это! — Он смахнул свою шляпу и обвёл ею вокруг. — Вот оно — безумие!

Пощада и трусость