София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

мы появимся в другом месте. Мы вознесемся на Панча-Гири, как и сказал брамин Джагатанта.

— Ладно, Джанапутра, веди меня туда, — вздохнул старец. — Разум мой не такой острый, как прежде. Знать бы еще, что это за Пятигорье, куда, как ты выразился, мы с тобой вознесемся.

Собравшись с духом, Джанапутра перешагнул через зеркальную жидкость, но никаких изменений с ним не произошло, если не считать того, что зеркало сиддхов теперь оказалось у него за спиной.

— Довольно странно, но я ничего не почувствовал… — поделился он своим впечатлением, вернее, полным отсутствием такового.

— Ты хочешь сказать, Джанапутра, что мы уже прошли через него? — уточнил старец, зрение которого не позволяло ничего разглядеть в темноте пещерного храма.

— Именно это я и хотел сказать, — ответил Джанапутра, поднимая глаза кверху, потому что старческая медлительность Пурусинха начинала его тяготить.

— Ну, хорошо, значит, идем дальше, — прозвучал в темноте невозмутимый голос.

— Пурусинх, позволишь спросить?

— Спрашивай, Джанапутра, ты можешь спрашивать меня о чем угодно. Но должен тебя предупредить, это не означает, что я смогу ответить на любые твои вопросы.

— Почему твое сознание не исчезает? Как ты обратился человеком, а до этого был ягуаром? Как тебе удалось переместиться в тело попугая? Я воочию видел, как твое тело проглатывал Гуаттама! Ни одно существо в подлунном мире не способно к таким превращениям.

— А ты очень наблюдательный, — похвалил его старец. — Взгляни себе под ноги, Джанапутра. Ты видишь тень под своими ногами?

— Разумеется, нет, мы же в полной темноте! — Джанапутра махнул на двойника рукой.

Похоже, мысли в голове у старика уже путались, и он не мог связанно отвечать на сложные вопросы. Так что Джанапутра решил больше ничего у него не спрашивать.

— Ты не замечаешь связи, — продолжал размышлять Пурусинх, — что тень твоя так же связана с тобой, как мой ответ связан с твоим вопросом. Тело совершенно необходимо для существования тени. Без тела не может быть никакой тени, не правда ли? Тело первично — так думает тень, раз тело необходимо для ее существования, и с ней бесполезно спорить. Понимаешь ты меня — нет?

— Если честно, то нет.

— Ну, это же тень, Джанапутра! Какие мысли могут быть у тени? Плоские, только плоские… и у всех джива-саттв, как правило, одни и те же плоские мысли. И даже когда они думают о Боге, они думают о Нем как о первичном Теле, от которого зависит их существование. О чем бы ни спорили между собой тени, они всегда будут спорить об одном и том же Теле — о том естественном пределе, к которому стремится всякая плоскость. Знаешь, что я тебе скажу? Не ввязывайся в споры этих теней, ибо сознание теней темно.

— Хорошо, только твои слова ничего не объясняют, — заметил Джанапутра. — Для тебя все существа этого мира вроде отражений или теней, даже я. Так получается? Но все джива-саттвы обладают собственной волей, они почти всегда действуют независимо от более высокого сознания, от сознания наставника, учителя или йогина, наподобие тебя. По-твоему, выходит, тени могут действовать по собственной воле?

— О, тени могут расти, сокращаться, становиться ярче или бледнее! Они могут искажаться, могут совершать множество разнообразных кармо-движений, и даже исчезать. Существуют очень небольшие промежутки времени, когда тень может мыслить независимо от Тела, повторяя его движения не сразу. И когда тень складывает такие промежутки в своем плоском уме, то ей начинает казаться, что она сама принимает все решения. А если Тело осветить с разных сторон, у него окажется сразу несколько теней! Это так, Джанапутра, и каждая — каждая тень будет думать, что она действует независимо! Но самое любопытное происходит с тенями ночью…

— А разве ночью тени не исчезают?

— Хе-хе, — то ли кашлянул, то ли по-стариковски усмехнулся Пурусинх. — Ночью весь подлунный мир становится одной великой тенью. Тени всех существ, зверей и птиц, тени дворцов, храмов и хижин, тени всей земли сливаются в одну неразличимую тень. Познав тончайшую сущность этой неразличимой тени, ты поймешь, что между всеми существами, четырьмя лунами и звездами вселенной, между всевозможными мирами, локами пространства и кальпами времени пролегает одна великая бесконечная тень.

Когда ты увидишь эту тень и ее движение, ты осознаешь, Джанапутра, что перемещается вовсе не тень, а это ты — ты всегда перемещаешься между светом и тенью. Тебе может показаться, что сиддхическое сознание перемещается из одного тела в другое, но в действительности все существа для него слиты в одну тень, которая существует не благодаря Телу, а благодаря Свету. Да-да, не удивляйся! Всякое тело существует благодаря свету любви. От света любви падает всякая тень, и только светом любви всякая тьма озаряется. Взгляни себе под ноги, Джанапутра, я спрошу тебя еще раз. Так ты видишь тень под своими ногами?

— Пурусинх, ты… ты просто невероятен, — признался Джанапутра, догадавшись, что темнота в храме и была той тенью, о которой он спрашивал. — Знаешь, без тебя ведь ничего бы этого не было, я бы прожил жизнь изгоем, так и не узнав о госпоже Падмавати. Ты в самом деле позволил мне увидать недостижимую мечту, вернул веру в нечто большее, чем я был готов принять, а я тебя даже ни разу не поблагодарил.

— Брось, Джанапутра, это без тебя ничего бы этого не было, — ответил Пурусинх. — Посмотри-ка! Мне кажется, или в храме действительно стало светлее?

На стенах пещеры заблестели разноцветные блики изморози, а из темноты вдруг проступили очертания колонн, покрытых толстым слоем льда. Поскольку расстояние между колоннами постепенно расширялось, храм казался короче, чем было на самом деле. Царь Джанапутра и его астральный двойник продолжали идти и идти по залам, напоминающим теперь волшебные гроты ледяной пещеры. Так они подошли к высоким заиндевевшим воротам, из которых пробивались ослепительно белые лучи и веяло прохладным сквозняком.

— Ты был прав, по-моему, это горы, — согласился Пурусинх, кивая седой головой.

Не произнося ни слова, Джанапутра вышел из храма, обозревая грандиозную, невиданную им никогда широту снежных склонов. Над ущельем, которое разверзлось у них под ногами, пламенели ярко-синие костры горных хребтов, застланные дымкой облаков. Вдали за ними громоздились багрово-палевые ледники, переливавшиеся на солнце чистым пурпуром, но даже они, эти неприступные и гордые гиганты, преданно склоняли свои головы перед слегка обнажившими себя вершинами Панча-Гири, вздымавшими нежно-лунные груди прямо к небесам.

— Мне так долго пришлось тебя ждать… — эхом отозвался чей-то звучный благородный голос.

Хрустя по снежному насту, к престарелому двойнику Джанапутры подошел крылатый барс с лицом как у человека. Почти такие же крылатые барсы, только из камня, когда-то украшали