Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке - Альберт Мифтахутдинов

— Разве только те, что мы видели в долине, — уточняет Коля. — На вершине скал, где мы нашли растерзанного барана, волка быть не может. Волк по скалам не бегает.

— Тогда кто же? — спрашивает Борис.

— Росомаха, — пожимает плечами Николай. Он опытный охотник, и ему можно верить. — А скорее всего медведь.

И немного подумав:

— Скорее всего только медведь! Мы же видели там следы!

— Очень старые…

— Не имеет значения, — утверждает Николай. — Он мог уйти вниз по реке. Он сейчас на ягодной и травяной диете. Ждет кету. Оленей и коз оставил волку.

«Пожалуй», — думаю я.

— А не раздерет медведь наши лодки? — осторожно спрашивает Борис. — Когда мы будем спать, например?

— Не придет сюда медведь, — уверяет Николай. — Он далеко на юге.

Мы перетряхиваем содержимое наших рюкзаков, перепаковываемся, готовимся к завтрашнему дню.

— А хорош был волчара… — грустно вздыхает Николай.

Я понимаю его неудовлетворенную охотничью страсть. Еще когда летели сюда, в долинах реки Паляваама и Пехтымеля видели из иллюминаторов вертолета группки волков по две-три особи. И очень часто видели оленей. Дикие олени были в небольших стадах — по полтора-два десятка.

Реку Пыркываям по всему течению теснили высокие скалы с многочисленными кекурами. Одни кекуры напоминали развалины древних замков, другие — отполированные ветрами — были похожи на гигантских пеликенов[33], охраняющих тайны здешних мест. Горные козлы и бараны, услышав шум вертолета, стремительно убегали к самым вершинам скал. Вот уж где настоящая глубинка, вот где не ступала нога человека!

— Будет тебе белка, будет и свисток, то бишь, волк, — успокаивает Николая Борис.

Мы разбираем, сортируем и упаковываем наши геологические находки. Небольшие обломки импактитов, обсидиановая галька, кварц, щетка горного хрусталя.

Именно в пользу метеоритного происхождения озера говорит импактит (горная порода, переплавленная при ударе метеорита). А как же тогда обсидиан — вулканическое стекло? Или обсидиановая галька это все-таки махонькие окатыши импактитов? То и другое, между прочим, чукчи называют «йъэлкааныквын», небесный камень. Это название скорее бы подошло тектитам. Утихли ли споры ученых о происхождении озера? Нет.

Последняя научная экспедиция работала тут шесть лет назад. Это была комплексная экспедиция ученых Московского университета и ряда институтов Академии наук СССР. Одной из многочисленных задач этой группы специалистов было проверить гипотезу, высказанную американским ученым Робертом Дитцем.

А суть ее такова. Изучая космические снимки, он решил, что происхождение тектитов — кусочков оплавленного стекла, в изобилии рассеянных по азиатскому материку и Австралии, связано с гигантским выбросом из кратера Эльгыгытгын. То, что такой силы мог быть взрыв, сомнений не вызывало.

Анализ стекла показал, что чукотские тектиты могли образоваться только под действием сверхвысоких давлений и температур, достигающих нескольких тысяч градусов. При этих условиях порода плавится, преобразуется. Когда подсчитали количество энергии, необходимой для образования такой глубокой впадины, как Эльгыгытгын, вывод напрашивался сам собой: сюда вонзился мощный метеорит.

Но прав ли Дитц?

Возраст тектитов Азии и Австралии — 700 тысяч лет. А каков возраст чукотских тектитов и импактитов и вообще стеклянных камней?

Оказалось, что возраст австралийских и чукотских оплавин не совпадает. Чукотские «бомбы» старше — им пять миллионов лет. Следовательно, стеклянные брызги от удара Эльгыгытгынского метеорита надо искать не в Австралии, не в Океании, а в другом месте. Может, в Антарктиде.

Поиски продолжаются, а с ними рождаются очередные фантастические гипотезы. Так ли уж беспочвен этот интерес?

Известно, например, что многие впадины, образованные ударами метеоритов, стали месторождениями полезных ископаемых. Можно назвать структуру Садбери в Канаде — там немало полиметаллических руд. Кратер Рис в ФРГ дал отличный строительный материал. Балтышская метеоритная «яма» на Украине диаметром более 20 километров — это неисчерпаемые запасы горючих сланцев. Так, может быть, геологам есть смысл продолжать исследование озера и его окрестностей?

Сегодняшний день решено назвать «днем гольца, импактитов и волка». Все старательно готовятся к ночлегу. Понимаем, что в комфорте избушки мы последний день.

Виктор Шкловский однажды писал: «…И переплывали в плохих лодках хорошие широкие реки». Это была метафора на литературные темы. У нас же все конкретно — река не широкая, но своенравная, лодки не плохие, но хорошие. И мы понимаем, что хоть и были до нас тут экспедиции, все-таки в одну реку дважды войти невозможно, река каждый год, каждый месяц, каждый день разная, и на каждый час у ней могут быть заготовлены сюрпризы.

На завтрак поймали громадного гольца. Завтракать надо особенно основательно. Продукты мы не экономим.

— Предлагаю на вес находок съедать такое же по весу количество пищи, — предлагает Борис, — чтобы не увеличивать груз. Идет?

Что касается потребления пищи, то тут энтузиазм единодушный.

Николай уходит к озеру. Он достает горсть монет и швыряет их в воду. Хотелось бы знать, сбудется ли примета? Удастся ли еще раз в этой короткой нашей жизни увидеть это чудо?

Первым идет плот. Он непотопляем, поэтому на нем мы храним спальные мешки, документы, одежду, деньги, фотоаппараты, аптечку — все необходимое в ценное. На плоту Гена Есин и Боря Фрейлих, они новички сплава — на плоту безопасней. Но зато и мороки с управлением много.

Гена разворачивает флаг над плотом. Это морской сигнал, два белых квадрата и два красных. В переводе с морского кода означает — «Прекратите движение, вы идете к опасности. Следите за моими сигналами». Флаг мы выбирали еще в Певеке из большой коллекции Есина.

Вытекая из озера, река Энмываам сразу же разбивается на множество рукавов, которые потом, когда минуем равнинную тундру, опять соберутся в единое русло. Плот вынесло влево.

Спустя десять минут выходим мы с Колей. Я на веслах. ЛАС-5 в управлении надежна. Нас выносит вправо, тут основное течение.

Тихая безветренная погода. Теплое солнышко. Ни единого комарика. Вдалеке на левом берегу насчитываем больше двадцати диких оленей. К ним мы приблизимся часа через два.

И тут на фоне всеобщей идиллии Коля грустно вздыхает:

— Отправляться в путь надо в плохую погоду… лучше всего в дождь. Вот.

Я понял, что самую главную примету мы не учли.

— А если чайка всю дорогу сопровождает — это хорошо?

— Не знаю, — признается Коля.

Вот уже два часа нас сопровождает баклан. Он кружит над нами. Идти он будет за нами несколько дней, пока не попадет в зону обитания орлов. Мы его прозвали баклан Епифан.

По левому берегу через каждые 10–15 метров вырастают маленькие столбики. Это евражки. Они с любопытством смотрят на странные предметы на реке. Если им посвистывать, они отвечают и не убегают. Непуганые. Как и олени.

На привале в двадцати метрах от костра появляется одинокий олень. Ошарашенно смотрит на нас и не двигается. Мы свистим ему, и он стремглав прыгает в сторону и убегает за сопку. Оленя мы возьмем потом, у нас две лицензии, а сейчас охотничьи страсти не волнуют — еды вдоволь, и аппетит отменный. По этому поводу хочется привести выдержку из дневника штурмана Альбанова. Валериан Иванович Альбанов писал:

«Когда мы варим чай или похлебку, то обычно шутить не любим. Варить так варить, говорим мы, и закатываем и чаю, и похлебки по полнешенькому ведру… остатков от этих порций обыкновенно не бывает…»

Как видим, всех путешественников во все времена роднит аппетит. Но больше всех заинтересован наших привалах Епифан. Он ест мясо, хлеб, рыбу, галеты, выхватывая пищу чуть ли не из рук, — не боится.

На реке никаких сюрпризов. Течение сильное, но река идет по равнине, до гор еще далековато, поэтому тут много мелких мест, перекатов. Часто приходится тянуть лодку бечевой. Проходим в первый день тридцать километров, сверяемся по абрису, ищем возвышение на берегу для ночевки. Моросит мелкий дождь. Лицо Николая расплывается в улыбке. Наконец-то хорошая примета!

В дожде и лучах незаходящего солнца рождается радуга. Она перекинута с одного берега на другой. Рядом — точно такая же вторая радуга. Мы плывем по реке под двумя радугами, как под сводами двух арок. Никому из нас никогда не доводилось участвовать в таком природном действе. И решено четвертое августа назвать «днем двух радуг».

Мы спим в палатке. Борис и Геннадий — на плоту. Утром за чаем выясняется, что никому ничего не снилось. Знать, намаялись, спали богатырским сном. Варим кашу. Епифан тут как тут.