Цикл: Рохля - Наталия Ипатова

- А, магия!

Это ведь всегда все объясняет, не так ли?

- Я могу брать любые книги? - уточняет Соланж, скорее потому, что не пропадать же приключению, раз уж оно наклюнулось. - Совсем-совсем любые? Даже с верхних полок?

На самом деле это контрольный вопрос. «Да-да, конечно, если ты захочешь книгу с верхней полки, позови меня, и я достану ее тебе!» Тут-то Соланж развернется и уйдет, потому что это… ну, вранье. Откуда мне знать, хотеть ли мне книгу, пока я ее не пролистаю? А ты что, так и будешь стоять ожидаючи, пока я выбираю тут?…

- Там на стеллажах лесенки есть, так что без проблем. Меня зовут Хлое.

Соланж помедлила, переминаясь с ноги на ногу.

- Вы меня будете куда-то записывать?

От этой нудятины никуда не денешься: всюду ты изволь отбарабанить домашний адрес, как зовут твоих родителей и где они работают, и пока они все это запишут, тебе уже ничего не хочется. Как говорит мама: удовольствие ниже среднего, а перспективы сомнительны.

- Ничего не надо, - говорит Хлое. - Выбирай, сколько влезет, садись, куда хочешь. Тебе не обязательно видеть меня, а мне - тебя. И, да, говори мне «ты».

Она снова берет тряпочку-заготовку в форме полумесяца и втыкает в нее иглу. Разговор закончен. Все это настолько странно, что Соланж в задумчивости отправляется за стеллажи посмотреть, на что это будет похоже.

Тут не нашлось ни кресел, ни парт. «Садись куда хочешь» значило, вероятно, что садиться можно на пол, прямо на ковер, который тут как лужайка в темном лесу. У окон широкие подоконники, на них матрасики и подушки, и выходят они, окна, почему-то совсем не на ту улицу, пустую и раскаленную в полуденный час. Они выходят на мокрый сад с черным прудом, окруженным цветами, с искалеченной мраморной нимфой на низком постаменте: ее почти и не видать, тем паче стекло сплошь исчерчено струйками дождя. Тут никого нет, кроме нее, Соланж: она специально проверила, блуждая меж стеллажами, поставленными так и этак, друг к дружке под углом, чтобы выделить в своей чаще укромные полянки. Соланж берет со стеллажа книжку потоньше, но даже та тянет ее руки вниз. Сбрасывает сандалии и забирается с ногами на подоконник-скамью. Сначала она посмотрит картинки.

Соланж не ожидала, что родители поймут. Книги не играли особенной роли в их семье: мама читала то, что нужно по работе, и этого нужного было так много, что «на просто так» не оставалось ни времени, ни сил. Такая-то я и сама себе книга, иногда говорила мать, подразумевая, очевидно, свой внутренний монолог. Отец работал в полиции, начальником участка, и у него времени на чтение не было совсем, ни на какое, однако Соланж время от времени слышала от обоих родителей, что лучше бы она почитала что-нибудь, чем бесцельно носиться по улицам на велосипеде, ища себе приключений в компании сверстников.

Когда день стал короче, а похода испортилась, таинственное пристанище стало настоящим спасением. Мать только несколько раз спросила: «ты куда»? «В библиотеку!» - гордо ответствовала Соланж, и когда она так ответила и два, и три раза, ей показалось, что на нее посмотрели с уважением и - что гораздо важнее! - предоставили самой себе.

В библиотеке она сначала долго перебирала книги на полках, а потом устраивалась с добычей либо на скамейке-подоконнике, либо на полу у подножия стеллажа, и тогда ей казалось, что полки с книгами уходят ввысь, как деревья, окружающие поляну в зачарованном лесу.

А на страницах сходились в морских битвах корабли; в грохоте пушек и звоне абордажных сабель творились великие приключения; отважные исследователи прорубались сквозь джунгли, и наградой им были древние города, где обитали только змеи и обезьяны, а подземелья были полны сокровищ. В темноте кто-то ревел из кустов так, что пригибались и кусты, и библиотечные стеллажи, и сама Соланж зажимала уши и утыкалась лицом в колени и в книгу, лежащую на них.

С другой стороны посмотреть, не только книга была ее добычей, но и сама Соланж была добычей книги. Ведь если они живые, то они должны что-то есть? Допустим, они едят твое время. Ну и мысли, ты ведь думаешь про них? Или, может быть, наоборот, они питают твой разум: ведь у тебя, если ты читаешь, появляется много разных вещей, о которых надо подумать. А если разум кормить, он будет расти, так говорит дядя Реннарт, а тот мудр. Тоже сам себе книга. Только на пенсии дорвался до чтения и обнаружил, что многое мог бы порассказать тем, кто их пишет, про то, как в жизни все устроено.

Он вообще-то тролль.

А вот другой папин друг, Альбин Мята, тот человек книжный. Он журналист, ему положено. Он должен сечь в магии начертанного слова. Правда, он шутит, что слово, начертанное им, живет до завтра, а завтра надобно начертать уже другое слово, ибо природа не терпит пустоты.

Он вообще-то эльф.

- Почему я одна сюда хожу? - как-то спросила Соланж у Хлое.

Та подняла глаза от своего неизменного шитья и бровями выразила удивление.

- Почему одна? Вовсе нет!

Соланж озадачилась надолго. Она бы зуб молочный поставила на то, что кроме нее никто не сидит на заповедных полянах, скрючившись у лампы, поставленной прямо на ковер, словно у костра, без которого пропадешь. Если кто-то есть, его слышно! Хоть «здравствуйте» он бы Хлое сказал на входе. Ну и дыхание, падение сумки, шорох ткани… И ведь слабый интригующий свет пробивался бы с чужой «поляны»!

Соланж преисполнилась решимости раскрыть эту тайну. В самом деле, приключения не приходят к тем, кто от них отворачивается! Приходя в библиотеку каждый день, она садилась меж стеллажей, как в засаду. Книги, конечно, вовсю старались ее отвлечь: черные буквы струились со страницы на страницу, каждая следующая история была увлекательнее, и это она, Соланж, скакала верхом на добром коне по ночному лесу, преодолевала реки вплавь, сражалась с порождениями мрака, убирала в бурю паруса, разгадывала загадки, ценой которых была чья-то жизнь… Было бы вовсе неудивительно, если бы однажды Хлое подошла на ее, Соланж, зачарованную полянку, и нашла бы там только лампу и раскрытую книгу, а саму Соланж - только написанной на этих страницах.

Интересно, кабы так, смогла бы она перетекать из книги в книгу, или на этот счет для написанных существуют свои правила, непреложные, как жизнь и смерть для живых?

И все-таки она засекла момент, когда колокольчик у входа звякнул, и чей-то - взрослый! - голос произнес сакраментальное «здравствуйте».

И еще он спросил:

- Все готово?

Соланж вырвалась из цепких объятий сюжета и на цыпочках подкралась к краю своей поляны, а потом пошла по тропе меж стеллажами. Мир вокруг казался столь зыбким, что она касалась руками темных стен по обе стороны от себя, и прильнула к последнему стеллажу, откуда уже видна была конторка.