Русские плюс... - Лев Аннинский

Тут я уточнил бы: дает, пока он — приусадебный участок. Надо еще ухитриться раздать участки и чтобы люди удержали их в этом качестве. Когда это дело срывается, мы говорим: «не дают!» А что, если «не берут»? Если рискнувшие «взять» — разоряются через два сезона? Если их жгут и калечат соседи? И погорельцы идут по миру калеками, каликами, а то и калигами, потому что заработать фермером нельзя, но можно — наемником.

А дороги, дороги-то, по которым туда-сюда ходят, они что, тоже «от соседа к соседу» торятся, с нуля? Или все-таки их надо строить и защищать государственным образом?

Но ведь это — «имперский хомут»! Это, так сказать, русификация. Интересно, что при этом вы ждете, когда же «федеральные власти» станут отвечать за «порядок на местах». Сбрасываете хомут? Сами и отвечайте. Но и готовьтесь: в одном месте будет один порядок, в другом месте — другой.

На Украине — четыре церкви… и все дерутся. Да еще этот бермудский треугольник: либералы — националисты — коммунисты. Да еще коммунисты теперь — все разные. Черт ногу сломит. «Хаос»! Как в «хаосе» взаимодействовать? Тут и объясниться-то — проблема.

А не сделать ли — как в Швейцарии? Двадцать три кантона, и всем хорошо.

Хорошо-то хорошо… да в Швейцарии — сколько государственных языков? Три. А сколько должно быть в Российской Федерации, если делать все «по-швейцарски»?

В Осетии «нет ни одного ученого или писателя, который знал бы адыгский, армянский или аварский язык». Чего же удивляться, что и «деятели русской науки, чьи интересы были „нацелены на Осетию“», не умели объясниться по-осетински? Слишком много языков «смешалось» на просторах родины чудесной. Тут тремя, по швейцарской системе, не обойдешься.

«Ну и что? — полагает К. Бязарти. — В многонациональном государстве „все (все! — Л. А.) языки должны быть языками межнационального общения“». Хорошо как образ, но смутно как образ действий. Сколько языков способен выучить средний человек, живущий в нашем «хаосе»? Не логично ли предположить, что практически установится один (ну два, максимум три — как в Швейцарии). Не вследствие «лингвистической экспансии» а в силу лингвистического здравомыслия и ограниченности человеческих возможностей.

Вовсе не обязательно это должен быть русский. Русскому было не на роду написано «межнациональное общение». Просто исторически так вышло. И русский язык не так уж хорош для такого общения: труден, эмоционально заражаем и в то же время архаичен. Хорош для художественного самовыражения, но не для протоколов и параграфов. Английский, наверное, более практичен в качестве «вездехода»… хотя и это не факт: латынь, может, еще лучше; недаром же эсперантисты во время оно плясали не от английской, а от новолатинской печки. Но я ведь не о том, какой язык станет языком общения на этническом чресполосье. Я о том, что какой-то все равно станет. Потому что иначе всем придется сделаться толмачами. А мы ведь хотим, чтобы человек выращивал еще и помидоры на приусадебном участке и не лез в «стандартные многоэтажки». В Вавилонской башне языки, положим, все равно смешаются. А «при усадьбе» придется уж какой-то один, «межнациональный», освоить плюс к своему кровному.

Естественно, и «калига», пристроившийся к месту, должен будет местный язык освоить плюс к своему «имперскому», «римскому» (номер Рима не важен; второй, третий или десятый — законы естества едины).

Это, конечно, верно, что «империи всегда распадаются». Но верно и другое: на месте распавшихся конгломератов и союзов рано или поздно («всегда») возникают новые. И они опять распадаются. Иначе не пришлось бы присваивать порядковые номера тому или этому Риму. Разумеется, ничто никогда не повторяется в истории точно, а попытки что-либо повторить оборачиваются карикатурой и фарсом, и тогда, по известной формуле, человечество смеясь расстается со своим прошлым. Чтобы в будущем использовать его как точку отсчета или отталкивания. Ощущение того или иного общего культурного контекста все равно неизбежно — для любой нации, хоть трижды титульной, независимой и суверенной. Мы все зависим от контекста, в котором созданы, и все являемся наследниками того общего, что создали мы и что создало нас.

Если речь о России (и о Российской Империи, и о Советском Союзе), то никакой исходно «чистой» русской субстанции, которая навязала себя племенам и народам, не было — разве что пара варяжских конунгов, спустившихся по Днепру и окрестивших место, до которого доходил в скифские времена знавший Христа палестинский рыбак Андрей, именем своей дружины: «Русью». Не было никакой «прарусской» имперской идеи (если не считать того, что идея «вселенскости» вообще носится в воздухе то в татарском, то в тевтонском, то в славянском исполнении), а то, что называется «Российской империей» и даже просто «русской сверхнацией», усилиями и волей разных племен и народов сложилось, это результат общей драмы и общих попыток выбраться из драмы, а какой национальный ярлык оказался закреплен на «империи»: русский, литовский или татарский, — это с точки зрения вечности вопрос почти частный. Я не знаю, какой «ярлык» выдумается для этой общности в будущем, но без общности не выжить никому.

Хотя, конечно, всякая «общность» драматична по отношению к «малой родине», к историческим корням и национальному (региональному) самоощущению. Грек, живущий в Новороссии будет разрываться душой между Гомером и Пушкиным, а Владикавказ никак не дождется мэра-грека. И это нормально. Осетин, получивший высшее образование в Москве или в Ленинграде, будет раздваиваться чувствами между тем, что ему пришлось получать это образование на неродном языке, и тем, что Осетия так и не закрепилась на европейских высотах. Украинец же будет решать головоломку: если именно Россия когда-то помогла собраться Украине воедино (под имперской эгидой), то как теперь ухитриться сохранить эту часть имперского (и советского) наследия и избавиться от всего прочего?

И если завтра «более культурная Украина» пошлет в Россию «государственных мужей и деятелей культуры», — что мы сделаем? Да примем как родных. Будем считать, что блестящий экономист, прибывший к нам из Львова, просто продолжает традицию, взращивая свое «яблоко» на наших политических подзолах. Как почитатель Явлинского я, конечно же, претендую на него как на «украинское наследие» и с полной уверенностью его себе «присваиваю». «Странствующий экономист» лучше «солдата», гуляющего по дорогам «империи». Да дороги-то те же самые.

И калика, может быть, вовсе и не из латыни к нам пожаловал. Может, он из тюркских сфер, где kalyk означает «народ».

Народы торят дороги друг к другу. По дороге, конечно, может пойти и солдат. А может — «архангельский мужик», учиться в Славяно-греко-латинской академии. А может — горец: учиться в университете «Северной Пальмиры». Варяг пойдет в греки, грек — в варяги. Пойдет не только солдат, но и вероучитель, паломник, просветитель. В башмаках.

А все — калика.

НА ЧЬЕЙ СТОРОНЕ?

Гегемоном Европы будет тот, на чьей стороне окажется Украина.

Рванулись «на ту сторону». Прочь от Москвы! Куда угодно: да хоть к Карлу ХII! Только бы от великодержавной русификации. А лучше всего так: Украина — для украинцев! Для тех, кто живет в Украине и говорит по-украински. Модель абсолютно логичная.

Быстро, однако, бежит время на рубеже тысячелетий. Десяти лет не прошло — стала оббиваться модель о реальность. Разве страну втиснешь в один этнос, в одну мову! Это же страна-мозаика, где «галицийские полонизмы» перекликаются с румыно-венгерскими мелодиями Закарпатья… а русифицированное Левобережье, а «феномен Крыма», а Одесса…

Хочешь, не хочешь, надо усложнять модель. Пусть же будет независимая Украйна родной матерью всем народам, которых бабка-история поселила тут!

Слово «мать» побуждает нас вернуться на тысячу лет в прошлое… и тут мы попадаем в ловушку: Киев никогда не был началом «Украины» (каковой тогда еще не существовало ни виртуально, ни реально), он был началом того, что изначально называлось «Русью».

Очищая исток, некоторые незалежные историки выплескивают с мутной водой мифа и такого замечательного ребенка, как Киевская Русь. «Это химера! — говорят они. — Такого названия не существовало. Как и названия Древняя Русь».

Что верно, то верно: русичи, жившие на Днепре тысячу лет назад, действительно не называли себя «древними», им это в голову не приходило. Но Русью они себя все-таки считали.

Далее — две возможные версии. Одна такая: на Киевскую Русь наваливается монстр, невесть как оказавшийся на ее границах. «Псевдо-Рим». Медведь. Насильник. Версия, бывшая в большом ходу десять лет назад, когда Киев освобождался из-под чужого ига.

Как, однако, имперский медведь завелся в заповедных и дремучих, страшных Муромских лесах? Что тут свое, а что чужое? Если черниговские дружины идут в брянские леса, они какую идею, какую энергию, какую весть несут на кончиках своих топоров? Киевскую? Русскую? Ах, это одно и то же.