Доктора флота - Евсей Баренбойм

— Нет, самому не пришлось.

— Видела баба, как суседка рожает, да больно не было, — мрачно пошутил командир. — Отставить операцию. Наблюдайте за больным.

— На М-184 тоже аппендицит был, успели вернуться и в госпиталь сдать, — задумчиво произнес старпом. — Может быть, и наш поправится.

Через сутки Калнину стало заметно хуже. Он побледнел, осунулся, черты лица его заострились, глаза запали, губы потрескались и стали сухими. Он лежал на откидной койке, прикрытый синим шерстяным одеялом, держась рукой за правый бок. Было видно, каких больших усилий ему стоит не стонать.

Командир и старпом подошли к нему. Старпом весело стал рассказывать, как ему вырезали аппендицит.

— Везут на коляске в операционную, я весь трясусь, думаю — последний раз небо в окошке вижу. Зарежут, дьяволы. Потом женщина подошла, молодая, красивая. Фиалками от нее пахло. Стала нежно по лицу гладить, зубы заговаривать, а проснулся — все, говорят. Веришь, ничего не почувствовал.

Андрей наполовину латыш. Его правильная фамилия Калнынь. Когда его отцу Адаму исполнилось семнадцать, он вслед за средним братом уехал в Петербург и устроился работать на механический завод Мартенса. Спокойный, добросовестный Адам с привыкшими к работе руками вскоре стал на заводе механиком. В 1913 году немецкий император Вильгельм, узнав, что великая русская княгиня Ольга готовится стать матерью, прислал ей в подарок новейший родильный стол. Из царского дворца попросили у Мартенса механика для сборки стола. Адам собрал стол за один день, продемонстрировал его царице и получил из ее рук медаль «300-летие дома Романовых». Царица приказала накормить умелого мастера. В ту пору на огромной кухне Зимнего дворца проходили стажировку слушательницы Зиминского института, готовившего горничных и поварих для самых высокопоставленных петербургских семей. Девушка, которая кормила Адама, понравилась ему. Она была служанкой из дома Безбородко. Вскоре они поженились. А в 1924 году средний брат, занимавший к тому времени крупный хозяйственный пост в Восточной Сибири, вызвал Адама к себе. Там и родился Андрей.

На третий день акустику стало заметно хуже. У него появился жар, пульс сделался частым, приступообразные боли в животе не прекращались ни на минуту. Страдания его, видимо, были столь нестерпимы, что он тихо попросил Васю:

— Сделай, браток, что-нибудь. Больно жгет, язви его в душу.

Утром, после бессонной ночи, Вася доложил Макарееву:

— Хуже ему, товарищ командир. Разрешите сделать операцию пока не поздно.

Брови Макареева нахмурились, брезгливо опущенные вниз уголки рта поползли кверху, пальцы забарабанили по стеклу репитера гирокомпаса. Все это были признаки принятия командиром важного решения.

— Не разрешаю, — медленно, словно продолжая додумывать, произнес он. — Вы, Петров, личность на лодке случайная. Какой с вас спрос? Зарежете человека. А с меня потом голову снимут. Мне эти неприятности ни к чему.

Вася стоял перед ним, чувствуя, как румянец заливает сначала лицо, потом и шею. Воздух в центральном посту внезапно стал душным, горячим.

— Выходит, пусть человек погибает! — неожиданно дерзко и громко выкрикнул он, и все стоявшие в центральном посту офицеры и матросы с удивлением повернулись к нему. Так разговаривать с командиром на лодке не позволял себе никто, даже замполит и старпом. — Прорвет отросток, наступит заражение брюшины и тогда уже ничего нельзя будет сделать.

— Довольно демагогии, товарищ курсант, — резко сказал Макареев. — Я здесь командир и мне решать. Вам я не доверяю. Можете гарантировать, что не зарежете человека?

— Сам профессор Мызников говорил, что в хирургии ничего нельзя гарантировать. Всякое бывает.

— То-то и оно, — с видимым облегчением произнес Макареев. — Подождем еще немного.

…С позиции вернулись около часу ночи. Сегодня стреляли по транспорту и снова мимо. Какое-то фатальное невезение преследует их.

После приборки и проветривания раздалась команда вахтенного офицера:

— Личному составу ужинать.

Время приема пищи на лодке понятие условное. Если лодка занята преследованием противника или другими важными делами, еда переносится на другой час. Иногда бывает и в три ночи, и на рассвете.

К койке акустика подошел командир.

— Как дела? — тихо спросил он у сидящего рядом Васи.

Вася жестом показал, что дела плохи.

Командир молча постоял у койки. Даже непосвященному было видно, что состояние Калнина заметно ухудшилось. Дышал он тяжело и хрипло, то и дело по лицу его пробегала мучительная гримаса. Вася смотрел на командира и думал, что, наверное, и его можно понять. Кто он, Васятка, на лодке? Случайно прикомандированный курсант третьего курса Академии. По сути говоря, никто. И вообще, насколько ему известно, еще не было случая, чтобы делали полостную операцию в море на малых или средних лодках…

Капитан-лейтенант все еще стоял у койки, раздумывал и осторожно покашливал, глядя на больного.

— Ладно, — наконец, сказал он и чувствовалось, что принятое решение ему самому принесло облегчение. — Оперируй, Петров. Другого выхода не остается. Химик будет тебе помогать. Он кое-что в медицине кумекает?

— Как сказать, — уклончиво проговорил Вася. — Расскажу, что надо. Он сообразительный.

Трудно найти место, менее подходящее для хирургической операции, чем небольшая подводная лодка. Все ее существо, вся внутренняя суть, казалось, восставала против медицины, была направлена против нее. Немыслимая теснота. Изолированные друг от друга герметическими переборками, заставленные десятками приборов, торпедами, моторами, имуществом отсеки. Крошечная кают-компания размещается над аккумуляторной ямой и отделяется остального отсека маленькой ширмой. Ширма мешает ходить вокруг стола. Стол в кают-компании расположен у полукруглого борта, и стоять с одной стороны возле него можно лишь согнувшись. Окружают стол кресла, прочно прикрепленные к палубе талрепами. Правда, механик утверждает, что талрепы можно отпустить и кресла на время операции убрать. А размер стола увеличить за счет траверзных досок. Свет от плафона матовый, не резкий, но слишком тусклый для того, чтобы видеть переплетения сосудов и нервов в ране. И конденсат. С подволока и бортов непрерывно капает на стол вода. Она попадает в суп, за ворот свитера, на лицо. Попав в рану, конденсат почти наверняка внесет в нее инфекцию. Но самые большие опасения внушает Васе сам больной. Если бы командир разрешил операцию раньше, все было бы по-другому. Калнин очень отяжелел за последние дни. Его с трудом можно узнать, так запали у него глаза, щеки, заострился нос.

В большой кастрюле на камбузе Вася прокипятил инструменты из малого операционного набора, разложил их на выступе буфета вестового, предварительно подстелив под них стерильную простыню, поставил биксы. Борта и подволок прикрыл от конденсата и пыли простынями. Вылил в стакан из ампул новокаин, приготовил ранорасширители, кетгут, шелк. Электрики установили два софита. Они светили ярко, но от них шел нестерпимый жар. Лодка погрузилась метров на тридцать и замерла неподвижно на плотном слое воды. Все, кажется, было готово к операции. Вася доложил командиру, что больной на столе.

— Приступайте, Петров, — сказал Макареев. — Экипаж надеется на вас.

Несмотря на то, что Васятка на всякий случай еще раз перечитал по учебнику ход операции и твердо знал, что и в какой последовательности надо делать, несмотря на то, что он много и успешно ассистировал, а доцент Малышев даже предостерегал его от излишней самоуверенности, теперь, когда дело дошло до самостоятельной операции, он неожиданно ощутил в себе непривычную робость, почувствовал, как пересохло во рту. Васятка на миг зажмурился, как бы внутренне собираясь перед опасным и рискованным делом, успел подумать: «Хирург должен быть смелым, иначе какой, к черту, он хирург», — и сделал косой разрез в правой подвздошной области. Он боялся, что при местной анестезии Калнин будет вести себя беспокойно и мешать ему. Но эфирный наркоз давать было нельзя. В подводном положении вентиляторы не работали и распространение паров горючего вещества по всему отсеку было опасно.

Вопреки опасениям, все шло прекрасно. Больной вел себя спокойно, не стонал, не шевелился. Едва Вася вскрыл брюшину, как увидел толстый, как большой палец, синюшно-красный отросток. Судя по его виду — истонченной, почти прозрачной, стенке и цвету, было ясно, что промедли они с операцией еще, могла наступить катастрофа — перфорация отростка и гнойное заражение брюшины. Довольно часто отросток лежит атипично — за брюшиной, в правом подреберье, в малом тазу. Искать его всегда неприятная задача для хирурга. А ему повезло — аппендикс оказался в самом типичном месте. Его и искать не нужно. Нет, совершенно очевидно, что он везучий.