Автономный рейд - Андрей Таманцев

— Вам удобно? — с усталой иронией спросил президент. — Я вас не стесняю?

— Спасибо, все в порядке, — вежливо ответил один из телохранителей, спасший президенту жизнь во время предыдущего покушения, и велел водителю:

— Поехали, генацвале.

Кортеж Бабу, резко взяв с места, вылетел в город. Череда машин быстро миновала проспект Руставели и через пять минут свернула по набережной Сталина к улице Вахтанга Горгасали.

Скорость согласно инструкции держали около ста километров.

Впереди кортежа шла обычная полицейская машина с мигалками, за ней сразу — «мере» президента, за ним — два джипа с охраной. Когда справа оказался сквер на Сеидабадской возвышенности, оттуда открыли огонь.

Афганский способ: вначале трассеры, показавшие всем стрелкам главную цель, а потом гранатометы. Всего гранатометчики выстрелили около пятнадцати раз, полностью обездвижив полицейскую машину и оба джипа охраны. Бронированы последние были кустарно в попытке сэкономить толику денег и без того чахлому бюджету.

Только три гранаты попали в «Мерседес-600». Две по касательной и одна — в центр капота.

После прямого попадания гранаты в капот сразу был убит охранник, сидевший на переднем сиденье, и тяжело ранен водитель. Осколки и кинжальный огонь автоматов тяжело ранили охранников сзади. Но они сразу вдавили президента в сиденье и навалились на него спинами. Точно по инструкции. Их тела приняли предназначавшиеся президенту пули и осколки, пропущенные хваленой немецкой броней. Президент остался невредим, но парализован шоком, контузией и тяжестью умирающих телохранителей.

«Мерседес-600» с развороченным передком, изорванными шинами и умирающим водителем, еще жмущим на бесполезную уже педаль газа, несся вперед по инерции. Подбитые машины охраны остались там, где их настигли гранаты, и охранники оживленно отстреливались, прячась за джипами. Свет прожектора возле сквера так бил охране в глаза, что она даже не смогла рассмотреть, куда подевался президентский лимузин. В первые мгновения охранники ожидали, что по ним ударят и слева по ходу движения, где чернели заросли сквера, столь удобные для засады. Но поскольку огонь вели только справа, охранники из джипов повернулись к скверу спинами, делая то, что могли и должны были: принимали огонь на себя. Но они не сделали кое-что, что должны были в такой ситуации — они забыли проверить: а действительно ли «Мерседес-600» с президентом ушел от террористов?

Но и террористы тоже проигнорировали проехавший мимо них и вставший в ста метрах от кортежа «мере».

Измочаленный лимузин, имевший теперь такой вид, будто его вскрывали огромным консервным ножом, замер посреди дороги, ярко освещенный мощным прожектором. Не обращая на него внимания, засевшие справа от дороги бандиты одиннадцать с половиной минут, лихо переговариваясь по-русски, увлеченно перестреливались с охранниками, не давая им выйти из-за джипов. И те, и другие будто забыли о президенте и целиком сосредоточились на перестрелке, полностью отдавшись азарту боя.

Хороша афганская метода, хороши как бойцы и моджахеды, инструктировавшие чеченцев, воевавших с русскими. Но уничтожать колонны с живой силой противника, зажатые на горных дорогах, и грабить их затем — не совсем то же, что охотиться на президентов. Однако свою роль засевшие справа от дороги террористы выполнили: они вывели из строя лимузин президента, они остановили и сковали огнем его охрану, выставив объект в полном и беззащитном одиночестве напротив того места, где по плану располагалась вторая, подстраховывающая группа.

Это так много — одиннадцать с половиной минут.

690 секунд.

Это настолько долго, что один из террористов, расстреляв по охранникам весь свой боезапас, заскучал и написал на стене кровью по-грузински: «Мы вернемся». Рядом с надписью осталось лежать тело, у которого в кармашке бронежилета был российский паспорт.

По меньшей мере 150 секунд из этих 690 «Мерседес-600» с Бабу, с умершими и истекавшими кровью охранниками стоял посреди дороги, в ста метрах от кортежа и нападавших.

150 секунд он подставлял свои уязвимые теперь не то что для гранатомета или подствольника, но и для любого пистолета бока и дыру на месте лобового стекла. Искореженный «мере» стоял в десяти метрах от кустов, за которыми была по плану боевая позиция Барсика и Ларисы (позывной Кура), вооруженных автоматами «каштан». Каждый «каштан» за 150 секунд с учетом времени, необходимого на смену магазинов, выпускает тысячу сто пуль и три выстрела из подствольного гранатомета. В семнадцати метрах от позиции Барсика и Куры по плану располагалась позиция радиоуправляемого, снабженного компьютерным наведением ПТУРСа — противотанкового управляемого ракетного снаряда.

Две тысячи двести пуль из двух «каштанов» на дистанции десять метров способны превратить в кровавый фарш двадцать человек.

Полуторакилограммовая боеголовка ПТУРСа, выпущенного прямой наводкой с расстояния двадцать семь метров, превращает в облако металлической пыли и ошметков средний танк.

Так что жалкий, замерший посреди ярко освещенной дороги искореженный «Мерседесс-600» и его единственный живой к тому моменту пассажир уцелеть не имели ни малейшего шанса.

690 секунд — огромное время. Однако из кустов сквера, возле которого так немыслимо долго торчал развороченный «мере», из кустов, за которыми располагались боевые позиции Барсика, Куры, Катка, Чары и прочих, не раздалось ни одного выстрела .

Сквер был пуст, как и полагается порядочному скверу в феврале в мрачное время на стыке суток...

За 690 секунд при скорости сто километров в час автомашина проходит по прямой девятнадцать километров сто шестьдесят семь метров. Поэтому этих секунд с лихвой хватило, чтобы случайно оказавшийся поблизости тбилисский гаишник Гарик Симонян подъехал к «мерсу», помог оглушенному и контуженному президенту пересесть в свою гаишную машину и отвез его в резиденцию.

Полиция подъехала уже после того, как напавшие на кортеж террористы, оставив труп с российским паспортом и многообещающую надпись, рассосались по горбатым улочкам.

Потом в Тбилиси объявили повышенную боевую готовность.

Спецназ оцепил город в радиусе километра от места покушения.

Заставы перекрыли пути на горные тропы, ведущие к отрогам Триалетского нагорья.

Руководители охраны президента вынуждены были признать: «Это была профессионально организованная диверсионно-террористическая военно-штурмовая операция, проведенная хорошо подготовленной группой командос. Сила и точность прицельного огня, при котором каждый движущийся объект уничтожается автоматически, превосходили все известные нам до сих пор примеры. Столь же четко были произведены отход и „растворение“ на местности».

Ну еще бы! Чем лучше нападавшие, тем незаметнее тот факт, что обучавшиеся спецами из ЦРУ и ФБР охранники, увлеченно перестреливаясь с террористами, бездарно забыли о президенте. Великое счастье, что гаишник, как всегда, оказался там, где ему нечего было делать.

Окажись Барсик на месте, он бы смог даже подискутировать с Бабу.

Например, о проблеме независимости Абхазии, откуда сам был родом.

Но Барсика, как и всех прочих, там не было.

Их там не было, в сущности, по той простой причине, что там не захотелось быть некоему Мухе.

Правда, Муха оказался не одинок в этом своем желании держаться подальше от грязного дела...

Итак, о том, почему сквер, прилегающий к трассе президентского кортежа, оказался пуст, а Барсик так и не вступил в дискуссию с президентом...

Возвращаюсь к тому моменту, когда Каток объявил, что ловить мне больше нечего и ничего не остается, как позорно отправляться на заклание в ночной Тбилиси. Следом в блиндаже, расположенном сбоку от считавшейся заброшенной запасной взлетно-посадочной полосы, произошли два события. Впрочем, событиями случившееся в свете дальнейшего и называть-то неудобно.

Так, скорее два эпизодика.

Первый начался, когда, вежливо дав Катку договорить, подполковник-летчик отодвинул пустую миску, поднялся из-за стола и сказал:

— Ну я к экипажу. Готовим машину?

— Да-да, — рассеянно подтвердил Каток. — Я скоро подъеду.

"Вот оно! — подумал я с досадой. — Каток сам не намерен здесь задерживаться. Да, славно было бы, отключив всех этих влюбленных в Девку фанатиков, смыться отсюда на его самолете! Эх, если бы только здесь были наши ребята! И дернуло же меня, дурака, отколоться от своих...

Это я к тому, что хоть мне и случается по-глупому ошибаться, но я всегда готов признать свои ошибки. Особенно я к этому готов, когда ничего иного мне не остается.

Летчик вышел, неплотно прикрыв дверь отсека, и забухал унтами по ступенькам лестницы.

— Эх, Муха, Муха, — самодовольно сказал Каток, — как ты не привыкнешь: я ничего не делаю без подстраховки. Ты еще только...