Кинжал и яд - Жюльетта Бенцони

— Мы должны найти пристанище на эту ночь, — сказала Луиза. — Госпоже герцогине необходимо обсушиться.

Это было нужно не только ей, и, стуча зубами от холода, беглецы вновь углубились в скалы в поисках хоть какого-нибудь приюта.

Они обрели его в доме священника. Кюре Пурвиля, сжалившись над продрогшими до костей женщинами и не задав ни единого вопроса, предоставил им свой очаг и скудные съестные припасы. Впоследствии герцогиня де Лонгвиль в памятный для нее день ежегодно и до самой смерти посылала этому святому человеку щедрое пожертвование для приходских бедняков.

Утром беглецы вновь отправились в путь, и в течение двух недель гордая герцогиня де Лонгвиль бродила по дорогам, находя убежище у крестьян, пока не добралась до Гавра, где нашла корабль, готовый перевезти ее. Оказавшись в Роттердаме, она вступила в переговоры с испанцами, владыками Фландрии, побуждая их вступить во Францию с целью захватить Пикардию, Шампань и Иль-де-Франс. Так мятеж против ненавистного министра перерос в государственную измену…

Однако Анна-Женевьева была способна и на худшее. Через Фландрию она проникла в крепость Стене на реке Мез. Это было владение Конде, в котором стояли тогда войска маршала Тюренна. Герцогиня превратила в приманку свою красоту, ставшую отныне губительной. Вскоре маршал, желая понравиться ей, перешел на сторону мятежников и предал тем самым своего короля. Но мадам де Лонгвиль ничуть не заботилась о том, что Франция может погибнуть из-за ее оскорбленной гордости. Мазарини должен был заплатить за арест Конде и прочих — если же пострадают регентша, маленький король и вся страна, тем хуже для них!

Именно с берегов Меза герцогиня вступила в переписку с Франсуа де Ларошфуко. Ей стало известно, какие славные дела он совершил в Пуату, сколько затратил усилий и денег, чтобы поднять на бунт свою провинцию и доказать, что достоин ее любви. И она написала ему.

«Клянусь вам, что ваши подвиги не остались втуне, и мое сердце более, чем когда-либо, принадлежит вам. Я постоянно думаю только о вас!»

Окрыленный Франсуа вновь обрел надежду на счастье. Впрочем, ничего другого ему и не оставалось: 17 августа королевские войска разрушили до основания его замок Вертей, уничтожив достояние предков, создаваемое в течение многих веков. Это причинило Франсуа невыразимые муки. Отныне, как и Анна-Женевьева, он помышлял только об одном — свести счеты с ненавистным врагом. Пока же он с нетерпением ждал встречи с любимой.

Этот момент приближался. Осаждаемая со всех сторон, Анна Австрийская вынуждена была освободить узников Венсенского замка. Мазарини пришлось бежать в Кельн, а семейство Конде, бесстыдно пользуясь плодами измены, с триумфом вступило в Париж 13 марта 1651 года. С особым восторгом непостоянные горожане приветствовали герцогиню де Лонгвиль. Брат с сестрой упивались победой над Мазарини и регентшей, которая теперь сама оказалась на положении пленницы в собственном дворце.

В своем торжестве Анна-Женевьева не знала меры. Она оттолкнула от себя многих дерзкой надменностью и жестокостью и совершила массу оплошностей, буквально раздавив тех, кто не выказал ей должной верности. Все это тревожило Франсуа. За мстительность герцогиню прозвали Черным ангелом Фронды, и он не узнавал более любимую женщину. К тому же она явно стремилась преуменьшить его роль в успехе восстания. В глазах Анны победа принадлежала Крнде — и только им одним!

Однако мадам де Лонгвйль так и не удалось превратиться в настоящую королеву. Лидеры Фронды прекрасно умели разрушать, но были неспособны созидать и тем более управлять. Они растратили все свои преимущества в тщеславных играх и пустых радостях удовлетворенной гордости. Дипломатия Мазарини даже и в изгнании оказалась сильнее: мало-помалу кардиналу удалось развалить коалицию чрезмерно амбициозных вельмож.

Бои возобновились, и Франсуа де Ларошфуко отправился сражаться на берега Шаранты. Тем временем мадам де Лонгвйль перебралась в замок Монрон к своему брату Конде, который держал там блестящий двор, направо и налево раздавая высокие должности в своей армии. Все жили очень весело и несколько преждевременно полагали, что победа у них в руках. Что касается Анны-Женевьевы, то она встретила здесь мужчину, который заставил ее забыть о Франсуа де Ларошфуко.

Ему было двадцать семь лет, он носил титул герцога де Немура и считался самым красивым дворянином королевства. У Немура была любовница — прекрасная смуглянка Изабелла де Монморанси, герцогиня де Шатийон, двоюродная сестра Анны-Женевьевы. Они когда-то воспитывались вместе, но при этом от души ненавидели друг друга. Мадам де Лонгвйль затаила злобу на кузину после того, как Изабеллой де Шатийон слишком уж заинтересовался великий Конде. Именно поэтому она с наслаждением отбила Немура у соперницы.

Когда об этом сообщили Ларошфуко, он подумал, что умрет от горя и досады, — но умерла только его любовь. Он так и не простил мадам де Лонгвйль этого предательства, и многие из его знаменитых «максим» несут отпечаток пережитой горечи.

Впрочем, Анна-Женевьева заплатила за эту измену дорогой ценой. Для Немура связь с ней стала лишь проходной интрижкой. Вскоре он вернулся к мадам де Шатийон, из-за которой впоследствии бессмысленно погиб на дуэли с герцогом де Бофором. Кроме того, фрондеры терпели одно бесславное поражение за другим. Некогда безумно влюбленный в Анну-Женевьеву Тюренн вспомнил о своей чести и двинулся на Конде во главе королевской армии.

Решающее сражение происходило под стенами Парижа, перед самой Бастилией. Мазарини и юный король наблюдали за ходом битвы с ближайшего холма, и если бы не приказ стрелять по войскам Тюренна из пушек

Бастилии, Конде был бы разбит наголову. Однако Тюренн проиграл сражение — но не войну. Париж и вся Франция безумно устали от безжалостных кокеток, разоривших страну и заливших ее потоками крови. Повсеместно люди выражали желание, чтобы король одержал верх. Это означало гибель Фронды.

Между тем Франсуа де Ларошфуко, который, казалось, искал смерти под стенами Бастилии, был тяжело ранен мушкетным выстрелом в голову. Кровь заливала ему лицо, он почти ослеп… Любой другой не пережил бы подобной раны, но сила духа спасла его. Ларошфуко выздоровел, и зрение вернулось к нему, хотя до конца жизни видел он очень плохо. Но ему удалось навсегда перевернуть эту мучительную страницу своего существования. Отныне никакой политики, никаких авантюр! Он целиком посвятил себя мемуарам, «максимам» и нежной дружбе с прекрасными женщинами — сначала это была мадам де Сабле, затем мадам де Лафайет. Но, конечно же, не о них думал Ларошфуко, когда писал: