Солнечный свет - Робин Маккинли

– Усовершенствовал? Ты имеешь в виду эти, м-м… эти предметы? – прочие слова я проглотила, иначе получился бы бестактный намек на гостиную какого-нибудь знаменитого самоубийцы, вроде австрийского эрцгерцога. – Здесь что-то принадлежит тебе?

– Нет, ничего из того, что ты здесь видишь. Не люблю связывать себя с предметами. На эту тему у меня был спор с хозяином. Физическая форма имеет определенную прочность, которой более тонкая форма лишена, но я чувствую, что эта прочность – мнимая. Он думал иначе.

«И проиграл», – подумала я.

– Ты знаешь, какая у Бо… стратегия обороны? Пауза. И затем ответ:

– Почти все свои силы он вкладывает в свою банду. Это не поможет нам его обнаружить.

– Снова твое «вампиры-чувствуют-совсем-по-другому»? – Я вздохнула. Наверно, мне стоило рассказать ему о том, что я нашла в глобонете – как я впервые наткнулась на дурное Нигде, не-пространство, запредельное для человеческого сознания, и что еще там, кажется, имелось. Если «там» годится.

На, под, внутри, за, среди – предлогов ведь много. А про ООД мне рассказывать?

Нет, пока ничего рассказывать не стоит. Он не слишком-то торопится доставлять меня домой. Насколько далеко, если пользоваться мерками земной географии, это «подземелье» от дома Иоланды? Союзник он или не союзник, но мне бы не понравилось, если б мы оказались соседями.

– Бо – это его ненастоящее имя, верно? – спросила я. – Больше похоже на собачью кличку.

– Это сокращение от Борегард.

Я засмеялась. Вот уж не думала, что способна сейчас на смех! Вампир по имени Борегард. «Прекрасный взгляд» по-французски! Просто великолепно. Вряд ли это имя дал ему отчим – хозяин кофейни.

– Сколько у нас времени?

Я уже начинала чувствовать, когда он действительно думает над ответом на вопрос, а когда выбирает, как лучше ответить мне, самонадеянной человечишке. В этот раз он действительно думал.

– Я был не в курсе событий с момента нашей последней встречи. Не знаю. Но выясню.

– На том же месте, в тот же час, – пробормотала я. – Нет.

– Я не понимаю!

– Нам придется встретиться снова, верно? – спросила я. – У меня тоже есть о чем тебе рассказать. Кажется, у меня есть… собственная ниточка, ведущая к Бо.

Он кивнул. Не знаю, гордиться мне этим или обижаться. Может быть, он думал сейчас о том, что не зря сделал меня своим союзником. Равное партнерство с вампиром – звучит роскошно. Если только проживешь достаточно долго, чтобы этому порадоваться. Думаю, что «молодец, круто, так держать!» – все эти слова в вампирском лексиконе отсутствуют, этому его еще учить и учить, вместе с «может быть» и «наверное».

– Я приду к тебе, если позволишь, – сказал он.

– Лучше ты, потому что я сюда не вернусь, – я не хотела этого говорить, само вырвалось.

На долю секунды на его лице появилось удивление. Если бы в этот миг я не смотрела прямо ему в глаза, я бы этого даже не заметила, но это было.

– Ты можешь приходить сюда, если захочешь, я… – он замолчал.

Я знала, о чем он думал. Потому что сама думала о том же.

– Приходи. Я дам тебе знак.

Он легко скользнул в проход между барахлом (в моем лексиконе не нашлось лучшего слова для всех этих вещей; казалось, что все прочитанные мною страшные рассказы и мифы окружали меня сейчас и подбирались со всех сторон) и исчез в темноте. Проходя мимо перевернутого кубка, я бросила на него быстрый взгляд. Ночное зрение включалось, когда я смотрела на спину Кона, но не позволяло поддаться желанию рассмотреть подробнее все то, что скрывалось в темноте: гидры с бесконечным числом голов, Лаокоон с двумя дюжинами сыновей и двойным комплектом змей, заросли триффидов, колесница Бен Гура – застывшие в керамике, дереве или камне.

Кон остановился возле буфета. Причудливые рельефные узоры на дверцах напоминали рога сатиров, и что-то – похоже на самих сатиров – стояло по краям. Это и впрямь были сатиры. Их руки служили ручками буфета. Ух. Кон, касаясь рукой одной из дверец, посмотрел на меня.

– Почему кубок огорчил тебя?

Я пожала плечами. Разве это объяснишь?

– Это не просто любопытство. Я не хочу в будущем огорчать тебя.

По крайней мере, пока мы не победим мистера Бо. Светлячок, дай вампиру передышку. Он ведь старается изо всех сил.

Вряд ли я смогу это объяснить. Я и себе-то это вряд ли смогу объяснить. Вампиры ведь почти не связаны семейными узами, верно?

– Верно.

Да уж. И еще вампиры не улавливают иронию.

– Со мной это произошло из-за отца. Если я до сих пор жива, то это благодаря его наследству в моей крови, верно? Но… – я посмотрела ему в глаза, выговаривая эти слова, и решила, что его стандартное бесстрастие сейчас сместилось но шкале в сторону большей мягкости и понимания – так мрамор считается чуть помягче адаманта. – Мне малость не по себе из-за связи между нами, и при мысли, что… у нее имеется какая-то предыстория… что у твоего хозяина были какие-то дела с семьей моего отца… Мне это не нравится.

Не хотелось думать, что мой детский страх, прятавшийся под кроваткой, не просто оказался реальностью, но еще и был некогда не прочь пропустить кружечку пива с моим папочкой.

– И все мои тренировки, если их вообще можно назвать тренировками, сводятся к тому, что пятнадцать лет назад бабушка учила меня превращать цветы в перья, и сейчас я чувствую себя… уязвимой. Неготовой.

Я чуть не сказала «достижимой».

– Понимаю.

Мгновение Кон смотрел на уродливую дверцу, словно раздумывая, а затем открыл ее. За ней оказалось несколько рядов маленьких ящиков. Я услышала – ну, не тепло, и не запах, и не тихие голоса, но все это сразу. В ящичках было полно вещей. Они визжали, излучали, выделяли что-то вроде «Я! Я! Я!», как школьники, играющие в квача. Интересно, из чего сделан этот буфет. Но не настолько интересно, чтобы подойти и прикоснуться к нему самой. Ухмылки на рожах сатиров мне не нравились.

Кон выдвинул один из ящиков и достал тонкую цепочку. Все остальные голоски тут же смолкли, разочарованно фыркнув. Цепочка блестела в темноте, – рыжий свет от камина туда уже не доходил, – она была похожа на опал, если только из опала можно было бы изготовить крохотные звенья, подвижно соединенные между собой. Она издавала тонкое подобие звука, я пыталась разобрать мелодию, но мне не удавалось. Кон переложил ее из одной руки в другую – в его больших ладонях цепочка казалось паутинкой, – затем снова поднял, держа на пальцах таким образом, что она практически образовала круг. Звук изменился. Он становился до боли знакомым, как шум холодильника или треск помех в телевизоре. Знакомым: уютным и успокаивающим. Я чувствовала, что звук становится знакомым, потому что сам этого хочет, словно черная тень на другой стороне улицы, в которой неожиданно угадываешь старого друга в знакомом пальто, которое советовал ему выбросить давным-давно.