Князь Диодор - Николай Басов

Только одно и удивляло князя, что они мало все же встречали на дороге проезжих. Он спросил о том графа, и Семпер, кутаясь в свой не слишком плотный дорожный кафтан, объяснил:

– Сам же видишь, кня-яс, какой снег ныне удался! Ни пройти, не проехать, что поделаешь – стихия… Вот и сидят все по домам, все равно же пути нет.

– Как нет? – удивился князь. – Замечательная дорога, а что снежка немного нападало, так это даже и коням в радость.

– Положим, мне-то не в радость, – продолжал хмуриться граф, – это только вам, северным медведям, в радость оказывается… В общем, греются все, а не по дорогам шастают, так уж у нас снега встречают.

Князь еще разок про себя подивился изнеженности феризов, но больше об этом не заговаривал. Да и говорить-то теперь с графом было мудрено, он после этих пробежек едва больше чем в шесть-семь десятков верст так уставал, что сразу же после вечерней трапезы в какой-нибудь гостиничке или даже вовсе в придорожном трактире, засыпал каменным сном.

Как ни легка и быстра была эта дорога, все же пять дней она у них потребовала. Князь бы уложился быстрее, но граф не мог большего, и пришлось на то согласиться. Диодор даже пожалел, что взял графа с собой, все же и его следовало бы отправить в Парс с гвардейцами, тем более, что странноватое ощущение, что следует торопиться, как возникло тогда, в Венсене, так и не оставляло его. Вернее, конечно, князь и сам был торопыга, каких поискать, и привык гнать по делу или без дела, но на этот раз он очень уж отчетливо знал, что время может быть упущенно, и знал, по давней своей склонности, что не простит себе, если действительно куда-то опоздает. Токмо было бы неплохо знать, куда именно он должен успеть, но это, как и многое другое, оставалось пока непонятно.

Хотя и зависело только от него самого. Ему и никому другому следовало обо всем догадаться и все сообразить, но он понимал, что мало еще обо всем понимает и знает мало, хотя кое-какие мысли все же его одолевали, причем, некоторые были таковы, что о них он не сказал бы не то что Густибусу, но и батюшке Ионе.

В Натен приехали под вечер, и граф даже не сдержал напавшей на него говорливости, видно, в предчувствии близкого и долгого, как он полагал, отдыха. Они миновали город, и лишь тут, подивившись про себя такому-то собственному же быстрому обучению привычной для местных секретности, Диодор задал графу вопрос, что ему известно о Натенском епископе.

– Так вот к кому мы ехали, – подивился вслух граф, но тут же стал отнекиваться, мол, ничего определенного ему не известно.

Князь попробовал настаивать. И граф Семпер добавил:

– Всем известно, что в подвалах местного аббатства уже лет четыреста делают отличный, очень известный по всей стране, сладкий и вкусный ликерчик.

С такой-то информацией князь и приехал к монастырю, расположенному на берегу реки, чуть в стороне от старого города, больше напоминавшему замок или небольшой, провинциальный мирквацкий кремль.

Монастырь был расположен на холме, возвышающейся надо всей этой ровной местностью, по сути, уже эстуария немалой по местным меркам реки. Сама Лура темной, незамерзающей полосой протекала одним из своих рукавов под холмом, а вокруг расстилалось пространство, лишь кое-где перебитое кучками домов или кущами. Все выглядело бы неуютно, если бы князь не понимал, что это вынужденно, потому что сильные ветры с близкого уже океана, который отчетливо чувствовался за западной грядой песчаных валов, были едва ли не постоянны, и способны оказывались не только искривлять сосны, но и выглаживать всю окрестную местность.

В самом монастыре, несмотря на павшие на землю сумерки, еще чувствовалась незатихшая жизнь. Кто-то прохаживался у ворот, освещенных неровно горевшим факелом, кто-то сбоку покрикивал на мулов или другую скотину, зашедшую или затащившую телегу в снег, да и в домах еще горели там и сям огоньки, что для провинции было делом необычным, потому что укладываться на сон местные привыкли, конечно, очень рано.

Маячившая перед воротами фигура оказалась не привратником, а служкой в рясе, который должен был, по идее, продавать какие-то бумажные отпущения грехов. Почему он стоял тут так поздно, князь не понял, он вообще не одобрял этой практики вселенской церкви отпускать грехи за деньги, без подлинного покаяния, но… не его это было дело. Он спросил у служки, который был худ, как-то особенно нечесан и все время дрожал от холода:

– Мне следует встретиться с епископом, брат.

– Епископ, поди, уж не примет, – отозвался монашек, почему-то старательно отвернувшись, делая вид, что разглядывает что-то в дальней темноте.

– Все же прошу доложить о нашем прибытии, мы здесь не по блажи оказались, а есть у нас к епископу послание.

– Ты вот что, брат, не дури, – вмешался куда более резким тоном граф тет Нестелек. – Вызови-ка привратника, да пусть он передаст епископу о нашем приезде, как было тебе сказано, да пусть для нас приготовят места в странноприимном доме, как и стойла для коней.

Резкий тон графа оказал действие, и дальше все прошло куда быстрее, чем можно было ожидать по первому разговору. Графа с князем впустили внутрь стен, они спешились, коней их приняли люди в рясах, а потом куда-то тут же увели, что для них было самым лучшим. Потом обоих путешественников провели в высокий зал, в котором гуляли такие сквозняки, что иногда из какого-то темного угла раздавался едва ли не гул, как из каминной трубы.

И тут же появился какой-то человечек в рясе из плотной небеленой шерсти, который с поклонами проводил гостей по нависшим высоко над землей открытым переходам в другое строение. На этих переходах, пусть они и были устроены с крышей, поддерживаемой искусно резанными столбиками, князь и сам почуял, как тут холодно и сыро. Странное дело, ехали – не замечали, а вот постояли немного, и сразу стало так зябко, так противно, что они оба с графом почти сразу же бросились к огню, жарко горевшему в камине епископской приемной.

Монах в небеленой рясе постоял, и ушел, буркнув, что епископ сейчас будет. И он действительно появился, большой, тучный, с губами, измазанными жиром после той трапезы, от которой его оторвали. Но если его и можно было заподозрить в недовольстве от помехи, которую ему учинили двое нежданных посетителей, он этого никак не выражал, а может, и в самом деле был даже рад приезду гостей из столицы королевства.

Епископ был один, он тут же проверил огонь, потом они представились, и оказалось, что сан совсем не уменьшает необходимых тут раскланиваний, по крайней мере, со стороны мирян. Епископ же просто уселся на высоко сделанный стул неподалеку от огня, и протянул руку для поцелуя, перекрестив князя и графа на вселенский манер. Граф не преминул воспользоваться этой возможностью, князь Диодор остался в стороне.