451° по Фаренгейту. Повести. Рассказы - Рэй Брэдбери

госпожа Боулз. – У меня двое детей, и мне оба раза делали кесарево сечение. Нет никакого смысла идти на родовые муки ради ребеночка. Но ведь, вы понимаете, мир должен воспроизводить себя, человеческая раса обязана продвигаться вперед. Помимо всего прочего, детки иногда выглядят совсем как вы сами, это просто прелестно. Да, сэр, два кесаревых – и вся недолга. О, конечно, мой врач говорил мне: «В кесаревых сечениях нет необходимости, у вас хорошие бедра, все в норме», – но я настояла.

– Кесарево там или не кесарево, но дети – это катастрофа. Вы просто не в своем уме, – сказала госпожа Фелпс.

– Я закидываю детей в школу на девять дней из десяти. Так что они остаются со мной всего три дня в месяц, когда приходят домой на побывку; не так уж это и плохо. Загоняешь их в гостиную и щелкаешь выключателем. Это как стирка: загружаешь белье в машину и хлопаешь крышкой, – хихикнула миссис Боулз. – Они могут поцеловать меня, а могут дать пинка. Слава богу, я могу ответить тем же, мой пинок не хуже.

Женщины расхохотались, вывалив языки.

Несколько секунд Милдред сидела молча, а затем, увидев, что муж все еще стоит в дверях, захлопала в ладоши.

– Давайте поговорим о политике, чтобы развлечь Гая!

– Звучит неплохо, – сказала госпожа Боулз. – На прошлых выборах я голосовала, так же как и все, и рискнула поставить на Президента Ноубла. Я думаю, он один из самых симпатичных мужчин, когда-либо становившихся президентами.

– Ох, а что вы скажете о мужчине, которого выставили против него?

– Не очень, правда? Маловат ростом, невзрачный, да еще и брился нечисто, и причесывался кое-как.

– Чего это оппозиции взбрело в голову его выдвигать? Так не годится – выставлять подобного коротышку против высокого мужчины! К тому же он мямлил! В половине случаев я не могла расслышать ни слова. А те слова, что я все-таки расслышала, были абсолютно непонятны!

– Он еще толстый и не умеет скрывать это одеждой. Неудивительно, что Уинстон Ноубл одержал такую сокрушительную победу! Даже фамилии сработали. Поставьте рядом хотя бы на десять секунд: Уинстон Ноубл и Хьюберт Хоуг[14], – результат становится ясен сразу.

– Черт возьми! – закричал Монтаг. – Да что вы знаете о Хоуге и Ноубле!

– Как это что? Мы же недавно видели их на стене в гостиной, еще и шести месяцев не прошло. Один все время ковырял в носу, я чуть не взбесилась!

– Ну же, господин Монтаг, – сказала госпожа Фелпс, – неужели вы хотите, чтобы мы голосовали за такого человека?

Милдред просияла:

– Знаешь, Гай, смойся куда подальше от двери и не нервируй нас больше.

Но Монтаг уже исчез, а через секунду вернулся с книгой в руке.

– Гай!

– Будь все проклято! Проклято! Проклято!

– Что это у вас там, уж не книга ли? А я думала, что в наше время всякие специальные знания даются с помощью фильмов. – Госпожа Фелпс заморгала. – Вы читаете по теории пожарного дела?

– Теория, черта с два! – буркнул Монтаг. – Это поэзия.

– Монтаг! – Шепот.

– Оставьте меня в покое! – Монтагу казалось, будто он несется в гигантском круговороте рева, гула, гама…

– Монтаг, постойте, не надо…

– Вы слышали? Вы слышали, как эти чудовища толкуют про других чудовищ? Бог ты мой, это же надо так трещать о людях, о своих собственных детях, о самих себе! Так рассуждать о своих мужьях, нести такую чушь про войну! Черт подери, я стою здесь – и ушам не верю!

– Должна вам сказать, я и слова-то о войне не молвила, – возмутилась госпожа Фелпс.

– Что до поэзии, то я ее ненавижу, – заметила госпожа Боулз.

– А вы когда-нибудь стихи слышали?

– Монтаг! – Голос Фабера еле пробивался в его мозг. – Вы все погубите! Заткнитесь! Вот дурак!

Все три женщины поднялись с мест.

– Сядьте!

Они сели.

– Я ухожу домой, – с дрожью в голосе объявила госпожа Боулз.

– Монтаг, Монтаг, пожалуйста, ради бога! – умолял Фабер. – Что вы замыслили?

– Почему бы вам не прочитать вслух какое-нибудь стихотворение из вашей книжки? – Госпожа Фелпс кивнула на томик. – Я думаю, это было бы очень интересно.

– Так не годится, – взвыла госпожа Боулз. – Этого нельзя делать!

– Но вы только посмотрите на господина Монтага! Ему же хочется почитать, я знаю, что хочется. А если мы будем хорошо слушать, господин Монтаг развеселится, и тогда мы, наверное, сможем остаться и поделать что-нибудь еще.

Госпожа Фелпс нервно обвела взглядом протяжную пустоту стен, окружавших их.

– Монтаг, еще немного в этом духе, и я отключусь, я брошу вас. – Маленький «жучок» уколол его в ухо. – Какая от этого польза? Что вы докажете?

– Напугаю их до смерти, вот что я сделаю! Напугаю так, что им белый свет не мил будет!

Милдред уставилась в воздушную пустоту.

– Интересно, Гай, с кем это ты разговариваешь?

Серебряная игла пронзила его мозг.

– Монтаг, послушайте, есть только один выход. Скажите, что вы пошутили, загладьте все, сделайте вид, что больше не сердитесь. А затем – подойдите к стенному мусоросжигателю и бросьте туда книгу!

Предчувствуя, что может произойти, Милдред сказала дрожащим голосом:

– Раз в год, милые дамы, каждому пожарному разрешается принести домой одну книгу, из тех, что описывают старые времена, и показать семье, как глупо тогда все было устроено, как эти книжки заставляли людей нервничать, просто делали их психами. Сегодня вечером Гай приготовил сюрприз: он прочитает вам один образчик и продемонстрирует, какая тогда царила неразбериха, чтобы впредь мы никогда не забивали наши старенькие головки этим мусором, не так ли, дорогой?

Монтаг стиснул книгу в руках.

– Скажите «да».

Его губы повторили вслед за губами Фабера:

– Да.

Милдред со смехом выхватила книгу.

– Вот! Прочитай это стихотворение! Нет, дай-ка сюда, вот, это совсем смешное, ты сегодня уже читал его вслух. Дамы, вы не поймете ни слова! Там сплошь – турурум-пум-пум… Давай, Гай, читай на этой странице, дорогой!

Монтаг взглянул на раскрытую страницу.

Мушка в его ухе нежно затрепетала крыльями:

– Читайте!

– Как называется, дорогой?

– «Дуврский берег»[15].

Губы Монтага онемели.

– Только читай хорошеньким ясным голосом и медленно.

Комната была для Монтага огненным пеклом; он весь горел, он весь леденел; дамы сидели посреди голой пустыни, где было три стула и он, Монтаг, который стоял, покачиваясь из стороны в сторону, он, Монтаг, который стоял и ждал, когда госпожа Фелпс кончит поправлять кромку платья, а госпожа Боулз уберет пальцы от своей прически. Затем он начал читать – низким прерывающимся голосом, который креп по мере того, как Монтаг переходил от строчки к строчке, и голос этот