Сотворение мира.Книга третья - Закруткин Виталий Александрович

Андрей Ставров каждый день пропадал в саду. Если бы не война, он распорядился бы, чтобы была оборвана эта ранняя преждевременная завязь. Но теперь, когда огненный прибой войны неотвратимо приближался, накатывался грозным валом и Андрей знал, что ему вот-вот доведется уйти на фронт, очень хотелось увидеть в саду первые плоды, которых он так ждал.

Сад по-прежнему сторожил Егор Иванович Ежевикин. Андрей успел привязаться к этому живому, неунывающему старику, который умел, казалось, делать все на свете: вырезать из липовых плашек ложки, отбивать косы и сапки, ловить рыбу, варить уху. Вечерами Егор Иванович чинил в садовой сторожке свои рыбацкие снасти, а днем бродил меж деревьев с медным опрыскивателем за плечами. Он не признавал привезенных из района ядохимикатов и уговаривал Андрея:

— Ты, дорогой агроном, плюнь на энту свою химию. Она сничтожает не только вредителей, но и дерево портит, заражает его всякой пакостью. Плод от химии будет горьким, прямо-таки отвратным. Деды наши завсегда сад лечили травяными отварами, разными настоями и урожай собирали такой, что дай бог… Каждое растение свою силу имеет. Скажем, отвар горькой полыни или же помидорной ботвы очистит дерево от любой гусеницы, а настоя картофельных листьев не выдержит, к примеру сказать, ни паутинный клещ, ни тля…

Нахлобучив старую соломенную шляпу так, что из-под нее торчал только крючковатый орлиный нос, Егор Иванович не спеша шагал от дерева к дереву, хищно высматривая на коре яблонь яйца или гусениц плодожорки. Андрей любил наблюдать за этой его работой и частенько сам помогал ему: черпал из кадушки и подносил ведра с приготовленным настоем, острым кривым ножом счищал больную кору или удалял сухую ветку.

По воскресеньям в сад приходила Наташа. Как только началась война, она поступила на курсы медсестер при районной больнице, устроилась там в общежитии. Но каждую субботу вечером, отвязав лодку, упрятанную в поросшей камышом протоке, переправлялась через Дон и приходила домой, чтобы искупаться, взять харчишек, отдохнуть. При этом Наташа скрывала от всех, а больше всего от самой себя, что не харчи и не отдых влекли ее в Дятловскую, а главным образом желание хоть один раз в неделю увидеть Андрея. С этим желанием она не могла бороться.

Дома Наташа, расчесывая гребнем мокрые, потемневшие после мытья волосы и рассказывая матери обо всем, что видела за неделю в больнице, как бы невзначай спрашивала:

— Андрей Дмитриевич совсем перешел жить в сад или как?

Федосья Филипповна разводила руками:

— Кто его знает, доченька. Часом забежит, спросит, чи не было ему писем, возьмет газеты и опять уходит в сторожку к дядьке Егору. Днюют и ночуют вместе.

— Вы бы, мама, сготовили что-нибудь вкусное, — задумчиво говорила Наташа, — я утром отнесу им. А у дяди Егора свежей рыбки возьму, вы же любите рыбу…

Утром она надевала праздничное свое платьишко и, провожаемая насмешливыми взглядами станичных девчат, спешила с корзинкой в сад.

Вслед ей неслось:

— Поглядите, девки, Наташка Татаринова до агронома побегла.

— Чего доброго, отобьет его у жинки.

— Прямо стыд потеряла, бежит до женатого середь белого дня…

Девчата, однако, злословили напрасно. Никакой осознанной цели у Наташи не было. Она знала, что Андрей привязан к своей красивой жене, что он тоскует в Дятловской. Но, сама полюбив Андрея, не могла совладать с собой. Чувствуя, что может стать посмешищем для всей станицы, ругала себя, давала себе слово не ходить больше в сад и снова — в который раз! — безвольно шла к садовой сторожке, чтобы увидеть того, без которого уже не могла жить…

После принесенного ею завтрака Андрей и Егор Иванович обычно заводили разговор о войне. Егору Ивановичу вспоминалась война гражданская, служба его в частях Червонного казачества под началом Виталия Примакова.

Андрей при этом ронял невесело:

— То была совсем другая война — тачанки, сабли, а теперь танки да авиация.

— Ты, Митрич, не боись, немец и с танками до своего достукается, попадет нам на мушку, — уверял Егор Иванович.

Наташа в их разговор не вмешивалась. Только однажды, перебрасывая с ладони на ладонь подобранное под деревом недозрелое яблоко, вдруг сказала задумчиво:

— Так мне, должно быть, и не придется попробовать яблок из нашего сада.

— Это ж почему? — удивился Егор Иванович.

— Потому, дядя Егор, что на фронт уйду скоро.

Андрей пристально посмотрел на девушку. За последний год она как-то незаметно повзрослела, движения ее обрели мягкость, небольшая ладная фигура окрепла. Любуясь ею, не удержался от шутки:

— Как только ты, Таша, появишься на фронте — Гитлер пропал.

Она исподлобья взглянула на него:

— Напрасно вы смеетесь. Ничего смешного нет.

Андрею стало неловко. Он шагнул к Наташе, коснулся ее локтя:

— Извини, Ташенька. Не обижайся. Всем нам, видно, одна дорога — на фронт…

Довольно часто вместе с Наташей в сад приходил секретарь парткома Володя Фетисов. Как-то они притащили сюда новую мелкокалиберную винтовку.

— Что это вы вооружились? — усмехнулся Андрей.

— Да вот хотим попросить Егора Ивановича, чтобы он поучил нас стрелять, авось пригодится, — ответил Володя.

А Наташа вытащила из корзинки картонные коробочки с патронами, протянула их садовому сторожу:

— Командуйте, дядя Егор.

Егор Иванович был единственным в Дятловской охотником. Стрелял он отлично и очень гордился этим.

Все они спустились тогда к реке. В крутом склоне высокого берега Володя руками сделал подобие ниши, поставил туда пустую консервную банку, отмерил от нее двадцать пять шагов.

— Бери, дочка, винтовку, — приказал Егор Иванович. — Будешь стрелять первой. Начнем с положения лежа.

Он объяснил, как надо держать винтовку, как совмещать мишень с мушкой и прорезью в прицельной рамке, каким образом плавно, легко, без дерганья, нажимать на спусковой крючок.

Наташа легла на живот, уперлась локтями в горячий песок, слегка раскинула ноги, прижимая коленями юбку, я старательно стала целиться. Трое мужчин стояли в стороне, молча наблюдая за ней. Наконец раздался сухой щелчок выстрела. Жестяная банка подпрыгнула и скатилась вниз.

— Молодец! — в один голос закричали мужчины.

— Для первого раза куда лучше, — одобрительно сказал Егор Иванович, — только целишься ты, доченька, дюже долго. Будто молоко везешь. Немец не станет дожидаться, покедова ты его выцелишь.

Поднимаясь, Наташа украдкой взглянула на Андрея и сразу же отвела взгляд. Щеки ее разрумянились от радостного возбуждения, и Андрей тоже похвалил ее за удачный выстрел.

С каждым воскресеньем учеников у Егора Ивановича прибавлялось. К Наташе присоединились многие из дятловских парней и девчат.

А положение на фронтах все осложнялось. Миллионы новых бойцов влились в действующую армию. Тысячи людей уходили в народное ополчение. И все-таки после ожесточенных боев были сданы Минск, Львов, Рига, Кишинев, Смоленск. Кровопролитные бои разразились под Таллином, на подступах к Ленинграду, под Одессой. Вражеская группа армий «Юг» устремилась к Киеву. Горели созревшие хлеба на полях, горели города и деревни, черные тучи дыма днем и ночью висели над землей. Запрудили дороги беженцы — дряхлые старики, женщины, дети. Колхозные пастухи гнали по степи и полям тысячные стада коров, свиней, бесчисленные овечьи отары. Стали эвакуироваться в глубь страны огромные заводы. Железнодорожные станции были забиты эшелонами с заводским оборудованием, а над ними кружили немецкие бомбардировщики, с леденящим душу воем и грохотом пикировали вниз, сбрасывая бомбы, ведя огонь из крупнокалиберных пулеметов.

В один из жарких августовских дней появились первые беженцы и в Дятловской — три женщины с детьми, жены командиров-пограничников. Напуганные бомбежками, они вздрагивали и оглядывались при каждом громком звуке.

Слушая их страшные рассказы о зверствах гитлеровских солдат и офицеров, всматриваясь в почерневшие, изможденные лица беженок и детей их, Андрей представил на минуту в таком же положении свою Елю с Димкой, и сердце его сжалось от боли. «Надо что-то предпринимать, — решил он, волнуясь, — банды убийц и мучителей приближаются к ним. Обязательно надо что-то делать».