Цвет и крест - Михаил Пришвин

Безрукий. Вон Голова, богатый купец, пойдемте к нему наниматься.

Плотники. Ну, что ж, послушаем, что они там гуторят.

Диакон. Стало-быть, недурной на фронте душок?

Голова. У-у-у. Тут, я вам скажу, идея.

Диакон. Ну-те, какая же идея?

Голова. У союзников, и так кругом по нашему солдату идет.

Диакон. Идея-то какая?

Голова. Чтобы все к черту под орех разделать.

Диакон. А идейка-то какая, Филимон Петрович?

Голова (рассердившись). Идея, идея. Что ты ко мне с ею пристал, что ты меня ею дражнишь, идея такая, чтобы перевести этого германца вовсе.

Из толпы. Поди-ка ты переведи, на-ка ты перевел. (Неопределенный скептический гул.)

Диакон. Боже сохрани, Филимон Петрович, я же вас не дражню, а все-таки на счет того, чтобы немца перевести, это идейка не новая.

Голова. Нет, это не то, что раньше, а вдребезги его, германца, чтобы вдрызг.

Голос из-под шатра. Мародеры, анчихристы[6].

Поп (разбирая записку). Ну, вот, Герасим Евтеич, нашел, попадья тут наковыряла: мадеполам – это у Богомолова, два подойника – это у Абрамова…

Герасим. Батюшка, погодите.

Поп. Сейчас, сейчас, вот нашел: рыба-карпия…

Герасим (подмигивая). Погодите с запасцем, батюшка, сейчас вот Лимона Петровича отпущу. (Голове.) Пожалуйте, Лимон Петрович, в лавку. (Уходит с Головой в лавку.)

Из лавки. Вот севрюжинка свежая, бирючки задонские, балык, икра паюсная.

– Почем икра?

– Десять!

– Давай икру!

(Показывается Голова со свертком икры, из-под Шатра гам и спор о фальшивой монете, народу на площади прибывает.)

Поп. Почем икорка? Десять? Ой, ой, ой, Бог знать куда вскочила, Бог знать что!

Голова. Черте что, а все-таки, скажу, плохого особенно тут нет ничего, народ стал есть. Намедни смотрю, стоит рабочий в хвосте, купил фунт икры, отошел в сторону и съел.

Диакон. Весь фунт?

Голова. Весь!

Безрукий. А где же он булку взял?

Голова. Без булки.

Безрукий. Соленую?

Голова. Отвяжись, не дражнись. Я говорю, что народ стал есть: раньше покупали выбойку, нынче мужики покупают первач, пекут хлеб белый, а когда это мужик в городе свежую рыбу покупал? Мужик стал есть.

(Моряк и Химик проходят по толпе, изображая: один – сытого, другой – пьяного.)

Моряк. Мужик стал есть!

Химик. Мужик стал пить!

Городовой (Химику). Где-то ты самогончику достал?

Химик. Выпил, друг, выпил, ну и что же? Кто запретил, тот и разрешил, кто высушил, тот и опять вымочил.

Городовой. Ну, на счет этого потише.

Химик. Не боюсь, милый, никого не боюсь, скажу «не согласен», и ничего не будет.

Городовой. Ну-ка скажи!

Химик. Городовой, я не согласен! – Вот, видишь – ничего.

(За это время Голова продолжает.)

Голова. Вы, батюшка, подумайте, что Россия от войны получила плохого: народ без вина оправился, страна покрылась новыми железными дорогами, фабриками, бюрократия умирает естественной смертью, ну, что тут плохого?

Диакон (таинственно, намекая на царицу). Ну, а насчет внутреннего-то немца ничего не слыхать?

Голова. Внутренний тоже окружен, на внешнего блокада экономическая, на внутреннего демократическая. Самое же главное, что народ стал есть.

Моряк. Народ стал есть.

Химик. Народ стал пить, и есть и пить! Городовой, ты слышишь? Представь себе, что мы бедные египтяне и присягнули на верность фараону, а ты будто фараон. Ну, скажи, что ты должен делать?

Городовой. Я что, я ничего.

Моряк. Я понимаю, фараон должен первый своему закону подчиниться.

Химик. Верно. А закон этот пусть будто о вине: что запрещается бедному египтянину пить вино казенное. Ну, а фараон, значит, пьет и пьет. Что тогда будет делать бедный египтянин?

Моряк. Он будет делать самогон.

(Кругом смеются. Моряк и Химик проходят, повторяя: «Народ стал есть. Народ стал пить».)

(Разговор в группе женщин, среди которых находится и Чертова Ступа.)

– Слышала я, будто в каком-то селе упал с еропланом ерманский капитан.

– Это бывает, падают.

– Ну-тя, упал капитан прямо к бабам на огород.

– Небось, всю-то капусту поломал?

– Всю капусту, морковь и огурцы все с грязью смешал, и людей много побил, мужиков, баб, детей, и сам разбился, помирает.

– Помирает!

– Ну-те, капитан этот ерманский будто и говорит: «Я, говорит, мужички и бабочки, ничего худого обо мне не думайте, я на страшном суде за все отвечаю на вашем огороде, за огурцы отвечаю, за капусту отвечаю, за морковь отвечаю, а за людей нет, не отвечаю за людей, извините».

Моряк. За людей, конечно, чего их жалеть.

Голова (к попу). Правда, батюшка, ну, кого теперь жалеть, мужика? у него вся деньга. Жалеть рабочего, ну, когда была рабочему такая лафа? А все чего-то ждут, чего-то ждут.

Поп. Даже весьма сильно ждут.

Диакон. Шибко ждут.

Голова. И это хорошо, только бы не выходило из меры, а ежели из меры выходят, то, конечно, в государстве получаются дефекты.

(Уходит, и за ним уходят безрукий с плотниками.)

Моряк. Ерманец твой правду сказал: людей жалеть нечего, их может народиться сколько ты хочешь, абы только огурцы, абы капуста, абы морковь.

Химик. И капусты, и огурцов, и моркови, ничего не надо. Пусти вино казенное, и пошло: пришел мужик пьяный домой, через бабу перелез и… балалайка в избе. Пусти вино и ни елды, народищу этого народится сколько ты хошь!

Чертова Ступа. Сказано в Писании, что сцепится черный орел с красным, и будет война. Красный и не заклевал бы черного, да тут выйдет на помощь Клеопарда.

– Леопарда!

– Выступит Клеопарда и убьет хоботом.

– Кого убьет?

– Царя!

(Из лавки Герасима, с площади, из-под Шатра, все возрастая, слышатся восклицания:)

– Тарань-то, тарань-то!

– Селедка-то, селедка-то!

– Христа забыли!

– Анчихристы!

– Овес-то, овес-то!

– Мука-то, мука-то!

– А баранина, а свежина!

– Мироеды!

– Шкурники!

– Христопродавцы!

– Мыла-то? А масла?

– Куда сазан въехал?

– А дрова? Ситец?

– Бог знать что!

– Ремень, веревка повеситься?

– Черте что!

(Под крики Герасим показывается с богатыми купцами из своей лавки. Его встречает Чертова Ступа.)

– Ой, будете гореть, кровопивцы окаянные, разорвись ваша утроба звериная, источи вас, идолы, волосатики, проклятущие анафемы, всем вам, купцам, всем вам жидам, писарям и попам настанет последний час!

Купцы. Ну, опять пошли бабьи пригудки, не к добру!

– От бабы никогда добра не бывает.

Герасим (Ваське.) Ты опять за кубарь взялся, перестань.

Чертова Ступа. Поставят тебя черти на кувырку, будешь кувыркаться, а они-то тебя хвостами, хвостами, как кубаря.

Герасим. Без ума ты, баба, и много вреда от тебя.

Барыня (с прислугой подходит к Герасиму). Почем снетки?

Герасим. Два рубля.

Барыня. Отвесьте пять, а то десять фунтов. А карпия?

Герасим. Рубль.

Барыня. Рыбу фунтов на десять, еще балыка, икры.

1-я мещанка. Ишь ты, и не смотрит, и не торгуется.

2-я мещанка (с угрозой кидается на барыню). Вот кто цену набивает, ишь трепалка расфуфырилась, трепачка мокрохвостая.

Сережа-дурачок (озверев, встает, как медведь, и все, что есть под рукой, рушит на Ваську).

Герасим. Почтенные покупатели, я-то за что отвечаю, цена идет мимо меня, спросите по ряду, у кого дешевле моего?

Диакон (шутит, не угадывая глубины тревоги). Я говорю, у меня примета верная: как Герасим бедную старуху на рыбе обманет, у меня в образнице иконы к стене ликом перевертываются.

Герасим (с внезапным бешенством). Ты у меня в нутре был?

Диакон. Не обманешь – не продашь, вся торговля обман.

Герасим. Врешь, диакон!

Поп. Уморительно.

Купцы. Ловко, ловко, дьякон. Ну, Герасим, за тобою ответ.

Герасим. Отвечу, отвечу, погодите; торговля, диакон, не обман.

Диакон. А что ж?

(Эхо толпы: А что ж? Росею продали, не обман? Москву продали, не обман? Петроград продали, не обман?)

Герасим. То измена и обман, а торговля (твердо, торжественно), православные люди, торговля есть тайна.