Попадают по-разному - Владимир Чистяков

Госпожа даже не повернулась в нашу сторону. Кажется, маска каким-то неизвестным способом позволяет не только во тьме видеть или нужное приближать, но и слух усиливает.

– Кстати, ты так и не сказала, почему мы их будем именно вешать, а не на кол сажать, или на кусочки резать.

– У них смерть удавленника или утопленника считается самой позорной. Таких и после смерти мучать будут.

– Угу. Займусь, как время свободное будет. Удавить – не самое позорное. Самоубийство совершить – куда хуже. Их даже с прочими хоронить нельзя.

Сейчас на мать и дочь Еггты похожи куда больше, чем обычно. Вот только, похожи именно тем, чем обычно различаются.

– Ой, мам, я поняла, кажется. Ты примеряешься, как принимать всех этих вождей, кто сдастся, будешь. Играешь, как актриса. Признаться, сейчас ты и выглядишь, как настоящий демон.

– Да ну? – к нам поворачивается, только теперь глазницы красным пылают.

Динка ойкает, и не поймёшь, на самом деле, или притворяется.

– Сигнальные ракеты, Верховный.

Над лесом можно рассмотреть три красные точки с длинными следами от дыма

– Кто это там? – Дина даже не поворачивает головы.

Её дочь делает вид, что присматривается. Остальные молчат, знают уже, на любой вопрос должна отвечать одна из "змеек", а так как здесь только я.

– Начальник огня. Восемь "питонов". Скоро будут здесь.

– Зачем их сюда тащить? Ими же эту стену не прошибёшь.

– Зато они самые дальнобойные, лёгкие и могут передвигаться со скоростью конных отрядов.

– По мне, так это просто большое ружьё на колёсах. Ещё и дорогое.

– Не тебе армейские деньги считать. Во всяком случае, пока, – Дина Старшая злиться. Дочь не умеет много из того, что умеет она. Чувство страха Младшей неведомо. Остра на язык и крайне дерзка, не слишком удачные работы ругает куда чаще, чем следовало. Есть на стрельбище несколько орудий, что трогать запрещено. Те самые, неудачные работы. Что в них не так – сразу не скажешь, если не объяснят. Но на стрельбище о свойствах орудий она только с Эрескетом разговаривает.

Неудачные пушки стрелять могут. Одна всё время стоит на позиции. При мне испытывали новый состав пороха, разработанного Эрескертом. Он считал, должна увеличиться дальность выстрела и сила взрыва. Расчёты не оправдались, я только конец испытаний видела.

Эрескерт выпросил у Верховного разрешение зарядить ту пушку тройным зарядом своего пороха. Раз порох негодный вышел, а орудие и так бесполезно.

Всем в ров велели лезть. Бабахнуло здорово. Пушка осталась цела, и даже не повредила лафет.

Потом орудие осматривала, ибо не понимала, почему столь мощное здесь, а не в армии. Моих познаний хватило – это и ещё несколько орудий получились излишне тяжёлыми при обычной мощности. Тратить десятки лошадей на перевозку не имело смысла.

"Питоны" крайность с другой стороны – создание самого дальнобойного орудия, пригодного к использованию в полевых боях. За дальность заплачено калибром и мощью заряда бомбы. Но если считать длину ствола в калибрах, то это самые длинноствольные из известных мне – сто десять калибров. Очередной доказательство мастерства Верховного.

– Из "питона" отсюда можно отстрелить голову если кто её из-за зубца высунет.

– Ага. Только голову, но не сам зубец, и то если сам Эрескерт наводить будет, – Маленькое Чудовище не осталось в долгу.

– На стенах очень много народу. Неужели думают мы и в самом деле с ходу пойдём на штурм?

– Могло бы получится.

– Могло. Но сам город сейчас не главная цель. Задача номер раз – истребить их полевую армию. Как её не станет – города как яблоки посыпятся, корзины подставлять некогда будет.

Приподнявшись на стременах, смотрит в сторону одного дымов.

– Я этого сотника взгрею! Приказано же – поля не жечь, скотину, больше чем сожрать можем, не угонять. Да и вообще, деревни без нужды не трогать.

– А тут поместья больше. На земле рабы пашут.

– Тем более, – брошено сквозь зубы.

– Вон там наблюдательный пункт будет. На этой колокольне. Только крест этот сбить надо. Пусть не радуются.

– Сейчас?

– Нет. Заканчивайте с обустройством лагеря – и отдыхать.

– Я храм для ночёвки занимаю, – как-то воровато озираясь говорит Динка.

– Да занимай, раз другие думают, в палатке лучше, чем под крышей.

Ставят складной столик и табурет. Госпожа начинает что-то писать. Как же не хочется снова куда-то скакать. Но с первыми двумя письмами она отправила бойцов из охранных сотен.

Сверху доносятся удары топора.

– Верховный, смотрите!

На куполе колокольни стоит Дина и орудует топором, подрубая крест. Как же она туда залезла?

Зная Динку – вопрос глупый. С помощью крючьев, надеваемых на руки и ноги и "кошек" нас всех по стенам лазать учили. У Динки это куда лучше моего получалось, ей нравиться, я же без приказа так на стену больше не полезу. Чего-то во мне нет, имеющегося в Маленьком Чудовище с избытком.

– Во даёт! – восторженно выдаёт первый сотник.

Госпожа смотрит вполглаза. А я вот сомневаюсь, старается она впечатление произвести из расчёта на своё будущее, или просто старается материнское одобрение заслужить. Ибо Госпожа на похвалы ей в последнее время не щедра.

– Командира третьей сотни сюда,- небрежно бросает Госпожа.

– Их нет, пятисотенный особого отряда послала имение недалеко отсюда проверить.

– Вот, значит, куда они поскакали. Никого не осталось?

– Десяток внутри обустраивается, да легкораненые, двое. Обработаны уже. И этот… Жи… То есть, телохранитель пятисотенного.

– Живодёр? Я его знаю. Где он?

– Да вон, на верхнем ярусе колокольни этой.

– Он Младшей Госпоже помогал верёвки наверх закидывать, – подсказывает кто-то.

Крест с грохотом рушится вниз. Динка стоит на его месте потрясая топором. Солдаты орут восторженно. Даже Верховный встаёт, вскинув клинок в салюте. Сейчас она без шлема, мне так и не удалось подсмотреть, что там внутри. Смотрит вверх, я вижу, лицо столь же выразительно, как маска недавно. Только глаза цвет не меняют, привычная зелень.

– Порубить – и в костёр. Раз верёвки есть уже – поднимите моё боевое знамя. Отнесите пятисотенному наверх, с древка она сама снимет, – добавляет тише, так, чтобы слышали только те, кто рядом, – а то тяжеловата я стала по верхам лазать. Но если патриарха этого словим – я слов на ветер не бросаю, на самую высокую колокольню залезу, и скину оттуда. Только задушу сперва.

Родной брат Госпожи лом узлом завязать может. Когда Верховный руками повела, мне стало непонятно кто у кого учился.

Динка падает на колени хрипя и хватаясь за горло. Верховный закрывает её, одновременно выхватывая "Молнию".

– Тревога! Покушение!

Телохранители вокруг них. У меня пистолет в руке, озираюсь по сторонам. Оборонительный квадрат уже выстроен. Только Живодёр стоит столбом, впившись глазами в место, где была Динка.

– Обыскать тут всё! Ещё раз.

– Не надо, – насмешливый голос Динки, – Живодёру лучше помогите, пока его удар не хватил. Разыграла я его, – и смеётся, руки в бока уперев.

– Объяснения, – голос Верховного просто вымораживает всё вокруг.

– Так сама всё знаешь, – уже попросту хохочет Маленькое Чудовище, – он так хозяев ненавидел, что душу врагу рода человеческого продать хотел. Как к нам попал – - думать стал, будто демонам служит. А по вере, демон в освящённый храм войти не может. Вот и решила пошутить.

Он как во двор въехали, только и ждал, когда ты или я через порог храма шагнём. Удостовериться хотел, не покарает ли нас господь, вдруг мы не люди.

– Дура, – сквозь зубы бросает Верховный, убирает оружие и совершено буднично заходит внутрь.

Живодёр себя уже взял себя в руки.

– Пошли! – забегает в храм вслед за матерью.

Живодёр идёт за ними. Медленно, и как пьяный, пошатываясь. Но он не пьян. Не пьёт никогда.

Только от крови пьянеет.

Который раз внутри храма. Чаще мимо проезжала. Большей частью, горящих уже. Что можно находить в обозревании кучи бородатых и безбородых уродов? Пропорции тел и лиц искажены везде где можно и нельзя. На свитках – какие-то каракули старым вариантом слоговой азбуки.

Изображения висящего на кресте тощего человека. И этому уроду они поклоняются? Насколько я их тексты помню, чрезвычайно почётным считается умереть за веру каким-нибудь мучительным способом. М-да, у сочинителей да рисовальщиков как какого-нибудь святого мужа убивали, фантазия богатейшая. Особенно, если учесть событие было за сто-двести лет до момента написания, а то и вовсе на погибшем архипелаге происходили.

Живодёр и то многого на людях не применял. Пусть, его не слишком хорошо знаю, но он здесь родился, да и многие сцены пыток да казней тут вполне изображены.

Входя, Живодёр задерживается на несколько мгновений. Шаг замедлил, за одну из пряжек взялся, словно одни из ножен отстегнуть хотел.

Неужто, и правда, когда-то этой тощей тушке молился? Им же, вроде, нельзя с оружием в храм входить.