Территория моей любви - Никита Михалков

А наш парень так ничего и не увидел.

Это важнейший образ картины, символ человека на пороге вечности, на самом острие войны. Причем образ и символ, данные не через двадцатитысячные массовки, а через эту девочку, которая сказала ему: «Сейчас, дяденька, сейчас…», а он ей обиженно ответил: «Какой я тебе дяденька? Мне девятнадцать лет…», вот через эту девочку и этого «дяденьку», которому уже не стать мужчиной.

Только эта пара в обрушенном мире…

И над этим стебаться? Стыдно! Только расписаться в своей полной бесплодности и пустоте – и художественной, и человеческой.

Вообще, по отношению к критике я абсолютно спокоен. Просто если на подобном уровне я стану обсуждать картину, то предам тех, с кем работал, себя самого и свой фильм. И тех зрителей, которые относятся к нашей работе серьезно.

Рабочий момент съемок. Режиссер ставит задачу актрисе Надежде Михалковой

Не буду здесь распространяться о том, какие силы были брошены на то, чтобы опорочить и загубить картину. (Кстати, этому посвящена целая книга, не мной написанная, но, на мой взгляд, чрезвычайно интересная, как документ и скрупулезное исследование того, что, как и где делают, если хотят что-либо истребить в духовной жизни человека.)

Как-то до конца и не верится, что эта многолетняя эпопея закончилась. Как говорят: «Лезешь наверх – не оборачивайся!» Иначе до конца не дойти. Поэтому и осознаешь масштаб содеянного только на финише.

Я сейчас говорю не про качество, я за него отвечаю, мы восемь лет делали картину, я лично за каждый кадр отвечаю. Я говорю именно о масштабе. О масштабе соединения «человек – комар – мышка». Именно это подвергается стебу, но эти хохотунчики ведь ничего не видят. Любопытно, если бы они прочли вдруг (предположим на минутку невозможное!) Льва Толстого, скажем, сцену с монологом Андрея Болконского, проезжающего перед дубом, то что бы сказали они? «Какой идиот! С деревом разговаривает! Вместо того чтобы полезть ночью к девке, он утром с деревом разговаривает». Примерно такая реакция читателя и именуется в психиатрии художественным кретинизмом.

После последнего дубля с Надей и собственной фразы «Спасибо Надежде Михалковой. Съемки «Утомленных солнцем‑2» закончились» вдруг почувствовал такую пустоту…

Титры

Однажды я проделал некий рискованный эксперимент, устроил «театр для себя», что ли. Решил дать возможность зрителям покинуть зал прежде, чем зажжется свет. Объясню почему.

В Каннах за день до показа фестивального «Утомленных солнцем‑2» наша группа (режиссер, оператор, звукорежиссер, все те, кто нужны) была приглашена ночью на тестовый просмотр. На большом экране во дворце перед нами прокручивались те куски картины, которые мы просили просмотреть («Вот это слышно?», «Там темный кусок может быть»), можно успеть что-то еще заменить, что-то выровнять, и так далее, и тому подобное. И когда мы все проверили, отладили, то инженер, который отвечал за проведение показа, вдруг спросил:

– А как с финалом? Когда вы хотите, чтобы зажегся в зале свет?

– А как у вас обычно делается?

– Обычно, когда картина заканчивается и идут финальные титры, мы, чтобы не держать людей, ждем десять-двенадцать, ну может, пятнадцать секунд, потом включаем свет, титры идут себе под музыку, а мы даем возможность зрителям поприветствовать группу.

– Ну хорошо.

Он дальше спрашивает:

– А сколько у вас идут титры?

Я отвечаю:

– У нас титры идут больше пяти минут.

– Ой, пять минут много.

– Ну хорошо. Давайте так, как у вас полагается.

– Через десять секунд?

– Через десять секунд.

И вдруг словно что-то изнутри меня толкнуло. Восемь лет работы. Титры, в которых имена моих товарищей – людей, которых я хорошо знаю. Или даже не знаю (если это водители). Тех, кого-то из которых уже нет в живых… Группа около восьмисот человек… Я думаю: «Господи, когда еще эти имена пройдут через каннский экран?.. Когда?»

И музыка гениального Леши Артемьева – великая музыка. Я говорю:

– Вы знаете что? Давайте мы запустим все титры, все пять минут.

А сам думаю: «Ну и хорошо, по крайней мере перед своими товарищами я буду честен. Их имена пройдут через каннский экран. Кроме того, мы дадим возможность людям, которым не понравилась картина и которые не хотят оставаться, спокойно выйти из зала. А уж там будь, что будет».

Инженер говорит:

– Вы уверены?

Я говорю:

– Я уверен.

…И вот закончилась картина, начинаются титры… Аплодисменты в зале… Титры идут, и аплодисменты длятся – двадцать секунд, тридцать секунд… Свет все не включают. Идут титры на русском языке, эти восемьсот человек. Аплодисменты потихоньку смолкают. Наступает тишина, слышна только музыка Артемьева, по экрану один за другим проплывают имена моих товарищей… Я сижу, слушаю музыку и понимаю, что подавляющее большинство людей, сидящих в зале, не могут прочесть и осознать не только имена, но и профессии людей, которые делали эту картину. Думаю: «Ну и хорошо, и пусть». В конце концов, я даже не стал оглядываться – интересоваться, уходят люди или нет.

Звучала гениальная музыка Артемьева более пяти минут. Она закончилась, прошел последний титр, и еще до того, как был зажжен свет, началась невероятная овация, которой я никогда в жизни не ожидал от людей, столь искушенных в кинематографе. Она продолжалась пять, десять, пятнадцать, двадцать секунд и продолжалась бы дольше, если бы мы просто не почувствовали, что уже пора уходить. Я первый стал двигаться к выходу, за мной ушла группа.

Эта премьера в прессе была названа величайшим провалом Михалкова в кинематографе. Для того чтобы убедиться, насколько этот «провал» был прекрасен, предлагаю вам посмотреть в youtube ролик, который называется «Провал «Утомленных солнцем» в Каннах».

«Солнечный удар» (2014)

…В великой русской литературе нет вещи более тонкой и наполненной чувственностью, чем этот короткий рассказ Ивана Бунина. История случайной встречи мужчины и женщины поражает своей простотой и пронзительностью. Всего чуть больше десяти страниц, но по накалу эмоций это непревзойденное произведение.

Прежде чем взяться за сценарий, я одиннадцать раз переписывал этот рассказ от руки! Казалось бы, обыкновенные слова, знаки препинания, русские буквы… Но как это читается, в каком балансе все находится! Казалось, я уже должен был наизусть знать, какое слово в предложении будет следующим, но… в очередной раз оно все равно было другим и полностью меняло энергетику рассказа!