Поиск-86: Приключения. Фантастика - Эрнст Бутин

Нури не хотели отпускать, его уговаривали остаться здесь, в Заколдованном Лесу, навсегда. Неотесанный Митяй говорил, что года через три из него получился бы неплохой леший, поскольку Нури бесстрашен и добр, а все остальное — дело практики. Пан Перунович был покорен умением Нури сочинять сказки. «С чего вы взяли?» — «А нам Алешка рассказывал, и вообще, нам нужен постоянный консультант в ранге воспитателя дошколят, дабы верно оценивать содеянное и давать общее направление. Главное же, требуется человек, умеющий принимать правильные решения. Умеете, умеете, сразу видно, да и Сатон вас не зря направил к нам… А вы как думаете, Сатон — он такой! Мы здесь замкнулись внутри себя, и связи с реальностью у нас ослабли, а что за сказка без связи, вы встряхнули нас…»

Иванушка иногда доверял Нури поварешку и утверждал, что через пару лет из Нури получился бы грамотный черпальщик. Гасан-игрушечник, не подозревая, что хобби Нури была механофауна, поражался его чутью и умению увидеть в произвольно взятой коряге то единственное, что в ней заключено: «Вы умеете держать инструмент, через пять лет я сделаю из вас игрушечника».

Все эти перспективы были заманчивы, и, если бы кибернетик Нури не стал воспитателем, он пошел бы в лешие, подменял бы ночами Иванушку и вырезал игрушки. Но он был на самой важной работе и, сожалея, отказался от предложений.

— Ладно, что тут поделаешь, — вздохнул Пан Перунович. — Но вам придется подождать, коллектив готовит для вас подарок. Мы не можем отпустить вас просто так.

— Подарок? — Нури задумался. — А хороший?

— Такой хороший, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Нури догадывался, что это будет за подарок, ибо к Гасану-игрушечнику прибегали на консультацию и старик Ромуальдыч, и сам Пан Перунович, и многие другие. Они вертели, так и сяк рассматривали того деревянного зверя, которого мастер показал Нури в день знакомства. Ромуальдыч терзал вопросами «Кассандру», Пан Перунович со своими добры-молодцами погрузился в глубины генетики и эстетики — в Заколдованном Лесу эти дисциплины оказались тесно связанными.

Нури не умел сидеть сложа руки и, трепетно ожидая подарка, взялся переделать все наличные шапки ЭСУДа. Он вводил в схему блок защиты, автоматически отключающий поле при попытке передачи в камеры предвоспитания злых намерений, — запоздалая страховка от Кащея. Дело это было многотрудным, поскольку проверить, сработает ли блок, оказалось невозможным. У всех обнаружились только добрые намерения, а к Гигантюку, естественно, никто обращаться не захотел. Так что пришлось Нури полагаться на интуицию и свой богатый опыт наладчика кибернетических устройств.

…И настала ночь, теплая и сиренево-светлая. Нури. Иванушка, Неотесанный Митяй и Гасан-игрушечник сидели вокруг котла на помосте, смотрели на огонь и — ковшик ходил по кругу — пили драконье молоко. Немного грустные в предчувствии расставания, вели негромкую дружескую беседу обо всем — о жизни, о сказках, о том, что вот Драконыш растет общительным, что скоро, видимо, появится маленький единорог — естественным, так сказать, путем — и что, может быть, стоит познакомить золотого коня из ИРП с единорогами, есть в них что-то родственное. А возможно, кони — это мутанты единорогов?

Нури ощутил за спиной чье-то присутствие, протянул руку и погладил пса. Гром подошел неслышно и ждал, когда на него обратят внимание.

— Ну что, видимо, мне пора?

— Пора, — сказал пес. — Я пришел за тобой.

— Вы же сами не захотели остаться, — Пан Перунович пришел вовремя, и Нури подумал, что все уже приготовились и вот даже Грома вызвали к ночи, когда можно пройти сквозь защитное поле. В руках Пан Перунович держал лукошко, закрытое попонкой. Все посмотрели на лукошко и поднялись. — Тут для вас подарок. В дополнение к тянитолкаю, чтоб не рос увальнем и не терял алертности.

И сразу леший негромко засвистел, загукал странно, и на яблоню опустилась Жар-птица, и стало светло. А леший взял лукошко, поднес его Нури и убрал попонку. В лукошке на мягкой подстилке лежал и сонно щурился на Нури щенок рычикусая.

АЛЕКСАНДР ЧУМАНОВ

Рассказы

Вечная бабушка

Был первый по-настоящему теплый весенний день. Термометр показал плюс двадцать. Асфальт окончательно просох, и население города в полном составе вылезло на улицы. На захламленном пустыре дети шумно играли в войну, на тротуарах прыгали через скакалки, чертили классики. В учреждениях царила весенняя лень, всюду слышались разговоры о погоде, недалеких теперь отпусках.

В обеденный перерыв я вышел посидеть на скамейке. В воздухе явственно пахло ожившими тополями. Я закурил и развернул «Литературку» на последней странице.

— Милок, у тебя тут свободно? — послышался скрипучий голос.

— Садитесь, — не глядя и не поднимая головы, ответил я.

Кто-то неслышно опустился на лавочку, протяжно вздохнул. Я повернул голову. Рядом сидела маленькая старушонка в плюшевом шушуне и бурых, ни разу не чищенных кирзовых сапогах с задравшимися носами. За плечами у нее висел тощий грязный рюкзак. Старушка стянула с головы выцветший суконный платок и вытерла пот с морщинистого лба. И повернулась ко мне, беспечно и широко улыбаясь беззубым ртом. Один глаз у старухи был закрыт бельмом, редкая седая щетина пробивалась на подбородке, дряблая кожа на лице была со следами оспы.

Старость не красит, это известно. Однако большинство женщин старость как-то уравнивает. Красавицы увядают, блекнут, а некрасивые в молодости женщины становятся обыкновенными симпатичными старушками.

«Какой же была эта бабушка в молодости?» — невольно подумалось мне.

— Ты здешний, милок? — спросила старуха.

— Тутошний! — не очень вежливо ответил я.

— А я вот из деревни. Сельская, значит, — словоохотливо заговорила бабушка. — Вот приехала, добрые люди присоветовали устраиваться в приют для престарелых. А меня и не берут. Справки всякие, говорят, надо. А мне их и взять-то негде, зря только ноги исходила по вашему городу. Всего и документов-то у меня…

Старушка достала из-за пазухи маленький узелок, с трудом развязала его кривыми желтыми ногтями, достала какую-то замызганную, сильно потертую на сгибах бумажку и протянула мне.

Это была допотопная метрика, из которой следовало, что «селянка Ефросинья Кащеева» родилась в такой-то волости, такого-то уезда, такой-то губернии «в 1818 году от рождества Христова…»

— Что это, бабушка?

— Дак метрика моя, как что? — удивилась старуха.