И вблизи и вдали - Александр Городницкий

Владимир Высоцкий

Несколько позднее, примерно с середины шестидесятых, в "интеллигентскую" авторскую песню бурно ворвался хриплый и громкий голос Владимира Высоцкого. На первых порах нарочито надрывная манера его исполнения, "блатная" тематика ранних песен, полуцыганская нарочитая аффектация и примитивные мелодии создавали впечатление чего-то вторичного, узнаваемого. Но стихи… Я помню, как поразили меня неожиданно своей удивительной поэтической точностью строки одной из его "блатных" песен: "Казалось мне, кругом - сплошная ночь, тем более, что так оно и было". Становление поэта происходило стремительно, как будто он догадывался о своем безвременном уходе. В коротких песенных текстах (а песня длинной быть не может) он с мастерством подлинного художника ухитрялся отобразить целую эпоху: от трагичных и героических лет войны ("Час зачатья я помню неточно", "Жил я с матерью и батей на Арбате - век бы так!" до сегодняшних дней "Разговор у телевизора" или "Мишка Шифман"). Каким только гонениям не подвергался Владимир Высоцкий при жизни! До сих пор помню обличительную статью в газете "Советская Россия", опубликованную в 1967 году, в которой в откровенно бранных выражениях Высоцкий объявлялся "антисоветчиком", проповедником пошлости и мещанства. К статье этой мы еще вернемся. Гонения на Высоцкого не прекратились и после его смерти. Теперь они приняли форму "литературных" ниспровержений со стороны самой реакционной части "профессиональных литераторов" типа Станислава Куняева…

Юлий Ким

Упоминание этого имени сразу же вызывает улыбку. Действительно, в авторской песне, стремительно взлетевшей в шестидесятые годы, Юлий Ким - явление уникальное и исключительное. Его недостаточно "читать с листа" или слышать голос на магнитофонной кассете или пластинке - его обязательно надо видеть. Этот удивительный человек один воплотил в себе целый театр - с автором, музыкантом, режиссером и многочисленным и талантливым актерским коллективом. В его яркой разнообразной труппе есть пьеро и арлекины, герои и героини, карикатурные и отвратительные персонажи - бюрократы, "аппаратчики", пьяницы, подхалимы, уже знакомые нам по сказкам и старинным книгам герои классических произведений, получившие в песнях Кима вторую жизнь. Рыболовы и пираты, гусары и кавалергарды, школяры и комедианты, неунывающий и непримиримый Тиль и грустный Петрушка, романтичный мошенник Остап Бендер и хамоватый гегемон Присыпкин - все они теснятся на сцене, перевоплощаясь в этого небольшого, заряженного гремучей песенной ртутью человека с гитарой в руках. И несмотря на все их многообразие, в каждом из героев виден неповторимый почерк, яркая индивидуальность создавшего их автора - Юлия Кима.

Много лет назад, когда я еще не был знаком с Кимом, я услышал его ранние песни в исполнении Юрия Визбора на одном из концертов в Ленинраде. Представляя песни Кима со сцены, Визбор сказал: "Юлий Ким окончил МГПИ имени Ленина в Москве. Работает школьным учителем на Сахалине. И чем хуже ему приходится, тем более веселые песни он пишет. Так что веселых песен у него много". Именно тогда впервые прозвучали для меня его жизнерадостные, искрящиеся крутой и влажной морской солью песни "Рыба-кит", "Подо мной глубина", "И все ж, друзья, не поминайте лихом - поднимаю паруса". Честно говоря, они немало укрепили во мне, в те поры еще сухопутном геологе, желание обязательно когда-нибудь попасть в океан. Ах, эта наивная юная романтика, кажущееся ощущение свободы на берегу безбрежного и неведомого океана, шестидесятые годы с их надеждами и верой в завтрашний счастливый день, томительный запах прибрежных водорослей и морской соли! Герои первых песен Кима - рыбаки и китобои, беззаботные школяры, распевающие лихие и совершенно антипедагогичные песенки, вроде "Бей баклуши, бей баклуши, а уроки - не учи"; свирепые, но благородные корсары устрашающего вида - "Через лоб повязка, через череп - шрам. Это не жизнь, а сказка - говорю я вам". Искристое веселье, безбрежное как океан и щедрое как встающее из него камчатское солнце. Ощущение беспредельного богатства, несмотря на более чем скромный учительский оклад: "если хочется кому-то маринованного спрута, значит "Ждут его Калькутта или порт Бордо". И при этом "железные" законны равенства и братства: "подношу к свету последнюю галету и делю на семь персон", или: "все, что море дарит нам, делим пополам". Несколько позднее появились сразу завоевавшие всенародную популярность знаменитые песни из цикла "1812 год". Кто не распевал тогда лихую песенку лейб-гусаров, предлагающих в порыве верноподданных чувств заменить царя, или тонко стилизованную под народную песню бомбардиров "Генерал-аншеф Раевский сам сидит на взгорье"? Казалось, Ким так и останется автором задорных мальчишеских песен и театральных стилизаций. Жизнь, однако, судила иначе.

Вслед за короткой и ненадежной хрущевской оттепелью началась длительная пора брежневских заморозков. Волею обстоятельств, а также в силу прямоты души и непримиримости ко лжи, после возвращения в Москву, Юлий Ким оказался близок к узкому Кругу тех самоотверженных интеллигентов, которых раньше называли диссидентами, а сейчас - предтечами перестройки. Его выгнали с работы, запретили преподавать. Оставшийся практически без средств существования с так же лишенной работы женой Ирой Якир и маленькой дочерью на руках, он пытался писать песни для театральных постановок, но само имя его, попавшее в "черные списки", отпугивало режиссеров. Тогда-то и появился "автор песен Ю. Михайлов". Имя это быстро прижилось на экранах кино и телевидения. Чего стоят, например, тут же подхваченные зрителями ,песни из кинофильма "Бумбараш" или телевизионного фильма "Обыкновенное чудо"? Немногие, однако, знают, что сценический псевдоним "Ю.Михайлов" был взят Юлием Кимом не просто "для пущей важности" (как написано на конверте его первой пластинки), а от "хорошей жизни".

Театральные, телевизионные и "киношные" песни Ю. Михайлова сослужили их автору хорошую службу, дали ему необходимую профессиональному литератору школу и навсегда связали его с любимым им театром. Это во многом определило особенности развития его поэтического таланта в последующие годы. Для многих "прикладных" песен их театральный сюжетный смысл, стилизация под "другую обстановку" были только камуфляжем. Булат Окуджава как-то сказал, что он никогда не писал исторических романов, Что "Путешествие дилетантов" или "Свидание с Бонапартом" - не более чем перенесение его сегодняшних проблем и героев в другие времена. Что-то подобное происходило и с "театральными" песнями Кима. Диапазон их звучания, их подтекст нередко гораздо шире того сценического действа, для которого они были написаны. Достаточно вспомнить романс захватившего власть "гегемона" Присыпкина, в строчках которого тонко пародируется фонетика одного из тогдашних лидеров "Я в бою с мировой буржуазией заслужил себе личную жизнь", или знаменитый марш бюрократов, вызывавший в самые глухие годы застоя бурные овации всего зала: "Поступью железной, дружно как стена, мы шагаем вслед за, невзирая на"…

Юлий как-то рассказывал мне, что после того, как он написал песни к телевизионному фильму "Короли и капуста" по О. Генри, они принимались телевизионным худсоветом. (Ох, уж эти телевизионные худсоветы! Мне самому в конце семидесятых худсовет ленинградского телевидения "зарубил" песню, написанную к какому-то телефильму, со следующей формулировкой обвинения: "Вызывает неконтролируемые ассоциации"!) А у Кима было так: один из героев поет по сюжету песенку, где есть строчки:

Куда ты скачешь, мальчик,Скажи ты мне, куда?Везде одно и то же -Бардак и суета,Да что за беда,Да что за беда,Да что за беда, ей-Богу?Поеду понемногуКуда-нибудь туда.

"Стоп, — закричал председатель худсовета. — Это куда же туда?" И песню запретили. Пришлось автору менять выражение "куда-нибудь туда" на "туда - куда-нибудь". Так - прошло.

До сих пор, услышав неожиданно хорошую песню в телефильме или в радиоспектакле, особенно стилизованную под другие времена, я думаю: "Наверное, Ким". Он обладает удивительным музыкальным слухом к звучанию слов в их родном контексте, чутким ухом пересмешника. И все это при абсолютно современной естественности изложения. Один из лучших примеров такой "стилизации" - замечательная трагикомическая песня, в которой излагается печальная (но со счастливым концом) история незадачливого российского драматурга Василия Васильевича Капниста, пострадавшего от гневного самодержца Павла. В песне с редким мастерством и изяществом на фоне напряженного развития сюжета сочетаются обиходный язык двадцатого века с "высоким литературным штилем" восемнадцатого. "Василь Васильевич Капнист метался на перине. Один и тот же страшный сон, что был уже в четверг: что он взобрался на Олимп, но, подошед к вершине, Василь Кириллыч цоп его за… спину - и низверг" или: "Да, испарился царский гнев уже в четвертом акте, когда злодей опознан был и не сумел уползть. Сие мерзавцу поделом — царь молвил, и в антракте послал гонца вернуть творца, завернутого в полсть". А в страшном облике самого курносого "ценителя искусств" "белеющего жуткой тенью" как не опознать других самодержавных вершителей судеб многострадальной нашей литературы - от Сталина и Жданова до Хрущева и Демичева? "Вот как было в прежние годы, когда не было свободы" - этой саркастической строчкой кончается песня.