Миф о Христе. Том II - Артур Древс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, а так наз. Откровение Иоанна? Также и здесь, как видно, мы имеем дело с первоначально-иудейской и только позднее, быть может, обработанной в христианском духе основой, и никто не может с уверенностью сказать, что ядро «Откровения» было написано до или после так наз. времени жизни
Иисуса. Эта выступающая в облаках страшная фигура «сына человеческого», который говорит там: «Я — альфа и омега», как Яхве у Исайи говорит себе: «я первый и я последний»; «глаза его и волосы белы, как белая шерсть, как снег; и очи его — как пламень огненный; и ноги его подобны халколивану, как раскаленные в печи, и голос его — как шум вод многих. Он держал в деснице своей семь звезд; и из уст его выходил обоюдоострый меч; и лицо его — как солнце, сияющее в силе своей». И далее, затем, этот Агнец с семью рогами и семью очами, который стоит «как бы закланный», и который открывает таинственную книгу с семью печатями. А младенец жены, «облеченной в солнце, под ногами ее луна и на голове ее венец из двенадцати звезд», он похищается, уносится к богу и престолу его, и о нем сказано, что ему надлежит «пасти все народы жезлом железным»!
Или пусть вспомнят о всаднике на белом коне, на голове которого много диадем, облечен в одежду, обагренную кровью, и имя ему «слово божие... он топчет точило вина ярости и гнева бога вседержителя. На одежде и на бедре его написано имя: царь царей и господь господствующих». Какое отношение к «простому» Иисусу евангелий имеют все эти различные фигуры? И как нам объяснить себе, что из этого Иисуса так вскоре после его смерти могли развиться эти странные, дико-уродливые и гигантские образы? Не имеем ли мы здесь дело, скорее, с необработанными фантазиями религиозных сект и тайных кружков, Иисус которых с самого начала был не человеком, а сверхъестественным, божественным существом и в экстатических видениях которых мифические и пророческие элементы сгущались в эти раскаленные лица и гигантские образы, как они выступают перед нами в Откровении Иоанна?
В отдельных местах еще ясно просвечивает связь Откровения с пророком Исайей: в образе младенца и закалываемого агнца; в намеке на «корень, потомка Давида», на «звезду светлую и утреннюю», в образе всадника, который топчет точило вина ярости и гнева; в указании на страдания святых, которое отнюдь, как думали до сих пор, не относится к гонениям на христиан, а напоминает о страданиях праведника в Премудрости Соломона; в утешении «живыми источниками вод» и вечным светом агнца, в котором ходят народы, которому цари земли приносят свою славу; в обетовании нового Иерусалима, в котором складываются в груды сокровища народов и в котором существовать будут уже только праведники; в борьбе Яхве с Левиафаном; в образе великой трубы. Только реального Иисуса, который, говорят, послужил основанием всему этому, нигде здесь узнать нельзя и его не нашли бы в Откровении Иоанна, если бы не приступали к чтению этого произведения с предвзятым мнением, что оно принадлежит к христианскому кругу идей, и что Иисус, о котором здесь идет речь, — тот же самый, мнимую историю жизни которого рассказывают нам евангелия. Может быть, это произведение было тайным произведением «иессеев» в вышеуказанном смысле этого слова. А что оно действительно представляет собою христианское произведение и имеет в виду «исторического» Иисуса, — это сначала следует еще доказать. Многочисленные астрально-мифологические намеки, содержащиеся в этом сочинении и открытые Дюпюи, позволяют судить во всяком случае не об историческом, а, скорее, чисто мифическом Иисусе.
Далее, если уже в дохристианское время Иисус имел мифическое значение, то было бы весьма странно, если бы он не пользовался культовым почитанием у некоторых сект, особенно принимая во внимание роль, какую играл в греческом мистериальном культе в качестве целителя и патрона врачей родственный с Иисусом по имени и по существу Язий или Язон. Несомненно, что Моисей не только в александрийской религиозной философии Филона, которая наитеснейшим образом связана с палестинским сектантством, но и в самой религиозной практике сект пользовался прямо-таки божественным поклонением. Как Филон видит в Моисее законодателя и пророка, «чистый дух» и идеальный образ человечества, посредника и примирителя с богом, — больше того: само божественное существо, так, судя по его намекам, обстояло дело и в некоторых иудео-гностических сектах, которые смотрели на Моисея, как на своего рода бога, рассказывали о схождении его с неба и на этом основании чествовали в его лице победителя смерти и демонов. О терапевтах Филон сообщает, что у них седьмая суббота, пятидесятый день года, была большим праздником, когда, после торжественной ночной трапезы, носившей, без сомнения, мистический смысл, мужчины и женщины образовывали двойной хор; в последнем Филон видит подражание тому хору, который запели в качестве победного гимна и благодарственной песни Моисей и его сестра Мириам после перехода через Красное море. У Филона и терапевтов освобождение евреев от египетского рабства означает освобождение души из цепей чувственности и переход в царство чистого духа. А так как трапеза терапевтов, наверно, относится к пасхальной трапезе, каковую справляли евреи перед своим уходом из Египта, то она у них, равно как и христианская вечеря (причащение), заключала в себе рядом с мистическим, также и исторический смысл. В пасхе или в ее копии, трапезе терапевтов, душа подготовляется к выходу из уз чувственности, затем через божественную помощь в переходе чрез служащее границей Египта (или тела) Красное море она получает это освобождение и в священных хорах, пьяная от любви и полная благодарности к освободителю-богу, радуется и веселится своему избавлению.
Далее, Иисус Навин является прямым родственником, — больше того: даже двойником Моисея. Переходу через Красное море соответствует у Иисуса переход через Иордан, небесный поток, каковым считали эту реку мандеи; с этим переходом тоже связан праздник пасхи. История Иисуса Навина черта в черту копирует историю Моисея, — больше того: создается впечатление, что в обеих этих историях пред нами только различные формы одного и того же мифического
