Разбойничий тракт - Юрий Иванов-Милюхин

Осторожно ступая, казак поднес мальчика к Софьюшке, но передавать не спешил, всем нутром осязая, как пригрелось крохотное тельце на руках, как жадно взялось оно сосать отцовскую энергию. Дарган посмотрел на супругу, как бы проверяя, готова ли она взять пацаненка.

В этот момент с подворья донесся крик, приглушенный закрытыми ставнями:

– Казаки, к оружию, абреки напали на кордон!…

В хате застыла чуткая тишина, лишь слышно было, как заскрипели ворота и по улице затопотали множество сапог. Дарган сунулся к Софьюшке, отдав ей ребенка, машинально пробежался пальцами по поясу, словно проверяя, на месте ли оружие. Он на глазах превращался в воина, на обветренное лицо которого вернулись суровые складки.

– Плохая примета, – прошептал кто-то из женщин, заполнивших спальню. – Опасности всю жизнь будут подстерегать.

– У казаков вся судьба состоит из опасностей, – так же шепотом ответили ей. – И Панкратий родился от казака…

Последних слов Дарган уже не слышал, закидывая за спину ружье и запихивая пистолет за пояс, он рвался к конюшне, чтобы вслед за станичниками помчаться на верном кабардинце к кордону на берегу Терека. Но когда подкрепление окружило избушку со сторожевой вышкой, рубка уже закончилась и прибывшим казакам осталось только проводить взглядами уцелевших басурманов, успевших перебраться на другую сторону реки.

Под копытами лошадей распластались убитые и корчились умирающие абреки, принявшие бой казаки вытерли шашки, вернули их в ножны и, чтобы побыстрее сбить напряжение, потянулись в домик, к бурдюку с чихирем. Их тоже в живых осталось немного.

Дарган спрыгнул с седла, ковырнул ножнами раненого налетчика, тот отозвался долгим стоном.

– Кто был во главе вашего отряда? – сурово осведомился он.

– Тебе не все равно? – сверкнул налитыми болью глазами умирающий и перевел запаленное дыхание. – Твое дело свиней разводить и генеральские задницы языком вылизывать.

– Кто у вас был главарем? – казак вынул шашку, замахнулся ею на абрека.

Чеченец разлепил синюшные губы, сплюнул сукровицу в грязь, но оставшиеся мгновения жизни еще никому не казались лишними. Он посмотрел на зимнее небо с низкими облаками, на голые прутья прибрежного кустарника, на мутные воды Терека, за которыми темнел стенами, посеченными дождем, его аул. Он словно прощался с родными местами.

– Главным среди нас был эмир Сулейман, – наконец прохрипел он. – Он и мои братья ночхойцы тебе не кровники, но всем нам ты враг…

Дарган взмахнул клинком, и голова бандита откатилась в кусты. Под встревоженными взглядами станичников он добил и остальных чеченцев, чего не водилось за ним отродясь. Терцы редко лишали жизни раненых врагов, если только противник не был причастен к убийству родственника или они не сходились с ним в равном поединке. Дарган же будто загодя старался расчистить дорогу только что народившемуся сыну. Он предположить не мог, что кровная вражда между кавказцами и казаками, столетия жившими в дружбе и согласии, растянется на несколько поколений.

Прошло полтора года. Ближе к началу зимы, когда урожай был убран и по станице прокатилась волна свадеб, Дарган решил справить важное семейное дело. В один из ясных дней он отправился к старообрядческой церковке, разместившейся в обыкновенном доме, поддерживая на руках сына, подросшего за это время. Пришла пора крестить его и в христианина, и в казака одновременно.

Обсаженная раинами дорога утонула в подмороженной грязи. Софьюшка, окруженная родней, не хотела месить ее и торопилась по обочине, где было посуше. Живот у нее снова выпирал из-под бешмета, мешая глядеть под ноги.

– Что ты несешься как оглашенный, – запыхавшись, наконец осадила она супруга окриком, в котором послышалось казачье своеволие, раньше нисколько не свойственное ей.

Муж сбавил скорость, смущенно поморгав веками, пощекотал усами щеку пацаненка. Мальчик заливисто засмеялся и потянулся ручонкой к завитку на папахе.

– Но-но, еще успеешь натаскаться, – сдвигая головной убор на затылок, улыбнулся отец. – Ты лучше сопли подбери, казак.

Двери в молитвенный дом были приоткрыты, внутри помещения толпились казаки с казачками, на руках они держали детей, которых уставщик должен был покрестить. Дарган смахнул с головы папаху, осенил себя крестом, пройдя поближе к алтарю, огляделся вокруг.

Народ мирно дожидался начала святого таинства, мужчины поддергивали носами, бабы на время забыли про узелки с семечками, уставщик из царских врат еще не выходил. Посередине помещения стояла заменявшая купель деревянная бочка с подогретой водой, с лавки на пол свешивалось полотенце, по стенам были размещены иконы, нарисованные художниками из народа по всем правилам древнего благочестия, среди которых попадались привезенные терцами из последнего похода в Европу. Эти были в золотых и серебряных окладах, писанные масляными красками, перед ними покачивались лампады из цветного стекла с зажженными фитильками, а перед самодельными иконами теплились копеечные свечи. Больше всех огоньков светилось возле Николы Угодника. Дарган обходил этого праведника стороной, считая, что угодничать, как и обманывать, нехорошо. Если к кому из богов тянуться, то к Николе Чудотворцу, пусть лучше святой творит чудеса, нежели проявляет угодничество. Хотя знающие люди говорили, что на самом деле обе иконы были одинаковые.

Наконец из царских врат появился седобородый уставщик в простенькой старообрядческой рясе, с неприметной митрой на седых волосах. Раскрыв старинную книгу, он начал басовито читать молитвы, изредка прерывая их крестными знамениями, народ услужливо повторял его действия. Когда служба закончилась, священник подошел к бочке и опустил палец в воду. Она была как раз, видно, помощник подсуетился своевременно. Затем поп оглядел паству, выбирая, с кого начать, и больше всех ему пришелся по душе Дарганов мальчонка. Он указал родственникам, чтобы те его раздели. Дарган снял с пацана одежду и поднес его, поджавшего с перепугу руки и ноги, к купели. Недолго думая, уставщик перекрестил парнишку и ухнул его с головой в кадушку.

– Отцу и сыну и святому духу, – забубнил он. – Крещается раб божий Панкратий…

Не переставая бормотать стихи из Завета, поп окунул мальчика еще раз, потом еще. За спиной Даргана негромко ойкнула Софьюшка, она подумала, что ребенок раскричится. Но после третьего нырка пацан увернулся от полотенца и сам потянулся к воде.

– Настоящий казак вырастет, – довольно крякнул батюшка. – Ни воды, ни огня, ни вражеского оружия не будет бояться. Отцу и сыну… Причисляется к истинной православной вере раб божий Панкратий.