Рузвельт (СИ) - "Дилан Лост"

И снова рядом эта шуршащая рубашка. Этот душистый запах кондиционера, ставший моей зависимостью.

Пути для отступления были закрыты. Не осталось больше никаких игр. Все они закончились здесь.

Он требовал от меня что-то натиском своего поцелуя. Наверно, признания в том, что я идиотка, раз решила пожертвовать им и променять на то, что не идет с ним ни в какое сравнение.

И я охотно отвечала ему. Потому что да, я абсолютная, полнейшая идиотка.

Наш безмолвный, полный поцелуев спор продолжался. Артур тяжело дышал.

А еще спешил куда-то. Торопился и иногда попадал полуоткрытым ртом мимо моих губ, словно я сейчас исчезну. Испарюсь и стану пустым пространством, которое нельзя обнять и прижать к себе крепко-крепко.

Я вся вытянулась в струну, зарылась пальцами ему в волосы, до боли вжимаясь в него, чтобы дать понять — я здесь, с ним. И судорожно втянула в грудь воздух, когда дорожкой поцелуев его губы продвинулись дальше, к скулам и мочке уха, которую он чуть царапнул зубами.

Платье задралось, из прически повываливались шпильки. Его руки на моей талии, его язык, обводящий контур моих губ. Это было слишком. Из меня вырвалось тихое подобие стона. И Артур, кажется, сошел с ума.

Переплетенные, мы неуклюже ввалились в мою комнату и упали на кровать.

Нависнув надо мной, Артур задыхался уже не меньше меня.

— Красивая, — его указательный палец очертил контур моего лица. — Боже, какая же ты красивая, Тэдди.

— Ты красивее, — я отзеркалила движение, протянув руку к его щеке.

Он поцеловал внутреннюю сторону моего запястья. Прядь волос с его лба нависала надо мной, готовая защитить от всех бед на свете. Как и лес из кедровых деревьев, шишек, сосен, грибочков и камней, покрытых мхом, спрятанный в его глазах. Это два моих личных бункера.

— Не уезжай, ладно? — попросила я. — Ни в какой Оксфорд, ни в какой Лондон. К черту сделку и твоего отца. Останься со мной. Будем жить на улице. И любить друг друга до конца жизни. Давай?

Артур молчал подозрительно, ужасающе и кошмарно долго. Но эта тишина все равно лучше, чем отрицательный ответ, которого я боялась досмерти.

Глава 26. часть 2

В груди у меня стало тесно, и я выбралась из под него, чтобы вдохнуть немного воздуха.

— Просто скажи мне прямо, Артур. Это как пластырь — как бы ни было страшно, лучше срывать его быстро.

— Мы не будем жить на улице.

— Не будем. Ясно.

— Что тебе ясно, Тэдди? — улыбаясь, он покачал головой.

— Что не будет никакого хэппи энда.

— Разве я могу? — Артур обвил вокруг меня руки и усадил к себе на колени. — Оставить тебя без хэппи энда?

Его усмешка пустила в меня лучик надежды.

— К черту сделку! Я очень даже согласен любить тебя до конца жизни, но жить на улице мы не будем.

— Повтори-ка еще раз, — попросила я.

— Я не бросаю учебу, но перевожусь из Оксфорда в Чикагский университет.

— В университет не на другом материке?

— В четырех часах езды от тебя, вообще-то. Так что каждые выходные я буду торчать тут, с тобой, пока ты не выгонишь меня ночевать на улицу.

— Ты перевелся в Чикаго, чтобы не держать Ричарда снова на передержке? Или ради, — я боялась выговорить это вслух, — ради меня?

— Ну конечно же, ради тебя, Тэдди.

— Но почему?

— Потому что я люблю тебя. И я не смогу стерпеть эту разлуку, она убьет меня еще на трапе самолета, понимаешь?

— И твой отец совсем не против?

— Мы с ним пришли к компромиссу. Он не будет забирать дом. И пикап тоже. И не будет мешать нам видеться.

— Но как?

— Ты была права. Кажется, в итоге он действительно любит меня. Хотя ему еще предстоят длинные сеансы с психологом по этому поводу. Теперь ты понимаешь, почему меня так долго не было? Со всеми этими бесконечными бумагами выскакивала одна проблема за другой. Я потратил на международные звонки около тысячи долларов.

Корочка, которой покрылось мое сердце за время отсутствия Артура, начала понемногу отколупываться. Я вся начала оживать, как журчистый ручеек с приходом весны.

— Скажи мне что-нибудь по-французски? — зачем-то попросил Даунтаун, посматривая на стенд вырезанными картинками Эйфелевой башни.

— Что? Нет. Я не буду так позориться.

Это все равно что третьекласснику пытаться удивить Майкла Джордана трёхочковым броском.

— Пожалуйста?

— Мерси, — сконфуженно бросила я. — Мерси боку.

Артур не выглядел особо впечатленным.

— Над твоими навыками нам еще придется поработать.

— Вообще-то я бы могла поговорить с французом.

Точнее с маленьким трехлетним, пускающим слюни французиком.

— Да. Тем более, что у тебя будет такая возможность. Потому что это самые приятные бумажки, которые я держал в руках за последние пару недель, — он достал из внутреннего кармана пиджака конверт с названием авиалинии.

— Нет! — ошарашенно вскрикнув, я слетела с его колен.

— О да!

— Ты сошел с ума?

Даунтаун спустился ко мне на пол. Я была беспомощным маленьким кенгуренком, у которого отказали конечности, а он — самым добрым работником этого зоопарка.

— Полетели со мной в Париж, Тэдди.

В его глазах — ни намека на шутку. Это все правда. Передо мной — Даунтаун. В его руках билеты в Париж.

Борясь со всем своим существом, скандирующим только «Париж! Париж! Париж!», я произнесла:

— Нет.

— Почему нет?

— Чарли, — сказала я. — Я не могу его оставить.

Он отложил билеты.

— На билетах открытая дата. А насчет Чарли, — взгляд Артура притупился. — У него довольно сложная болезнь, но мне известно, что при хорошем лечении, уходе и соблюдении медицинских процедур…он будет жить дольше.

Я подтянула к себе колени, упираясь в них подбородком.

— Ему дают не больше месяца.

— Я смогу дать год, — заявил Артур. — Или два. Или даже больше. Мне только нужно, чтобы вы пошли мне навстречу, позволили помочь вам.

— Ты имеешь в виду, помочь деньгами.

— Да. В конце концов, вы с Джеком облапошили уже не одну партию наивных туристов, из Лондона в том числе. Можешь расценивать в меня в качестве очередного улова.

— Такой крупной рыбины, как ты, у нас еще не было, — проговорила я сквозь слезы.

— Просто я сам поплыл в твои сети. Ты меня заворожила. Я ничего на свете не хочу так сильно, как быть твоей холодной, мокрой рыбешкой.

Я из последних сил грустно рассмеялась. Меня всю трясло.

Артур взял мою руку, поцеловал, а затем прижал к своему солнечному сплетению.

— Твой смех, Тэдди. Он украл мое сердце. Твой настоящий смех. Который ты издаёшь, когда закидываешь голову на плечи или сгибаешься в три погибели прямо посреди улицы, — его пальцы держали мою руку крепко у себя на груди, запечатывая каждое сказанное слово. — В этом мире сотни тысяч закономерностей, и ты каким-то образом не подчиняешься ни одному из них. Это сводит с ума и одновременно заставляет любить тебя ещё сильнее. Поэтому я хочу дать тебе обещание, Тэдди. Чтобы ты больше ни на секунду не усомнилась во мне.

Мое собственное сердце тревожно трепыхалось, пока я смотрела в его серьёзные глаза.

— Я обещаю всегда быть рядом. Вечно напоминать тебе, сколько хромосом у картошки, и изувечивать каждого, кто до сих пор называет тебя «Тэдди-костыль». Я обещаю поднимать тебя, когда ты падаешь. И поверь, я отдаю себе отчёт о том, как часто ты падаешь, когда говорю это. Я никогда не буду осуждать тебя. Сколько бы коров не было на твоих носках, и какие бы ужасные песни ты не напевала в душе. Я обещаю показать тебе Париж. Чтобы ты споткнулась там об каждую торчащую плитку и поперхнулась круассанами во всех кофейнях. Чтобы ты с выпученными глазами спрашивала у меня, как есть устриц и улиток. А если я нарушу хоть одно данное обещание, я клянусь, что сам приду к Джеку с огромной битой и разрешу ему хорошенько себя ей отдубасить. Потому что если я подведу тебя, Тэдди, хотя бы раз — я буду заслуживать сломанного в трёх местах носа и пробитых коленных чашечек.