Клятва, данная тьме - Елена Инспирати

и я не привык рассказывать о себе. Никто не интересовался мной так, как ты.

– Но ты все равно предпочитаешь пропускать это мимо ушей.

– Как и ты пропускаешь мимо мои попытки объяснить тебе, что невозможно по щелчку пальца изменить привычки.

На языке вертелось множество вопросов, которые было бы проще задать, чем сдержаться, но я понимала, что не получу на них ответа. Брайен все еще не был готов открыться, признаться в чувствах, какими бы они ни были.

– Брайен, ты ведь до конца не веришь мне. Не веришь в то, что кто-то может ставить переживания о тебе выше собственных желаний.

– Когда всю жизнь живешь с пониманием, что ты никому не нужен, тяжело поверить, что это не так.

– Я могу погубить тебя, – дотронуться до его плеча было глупо: я всхлипнула, потому что не хотела отталкивать его, и таким образом лишний раз показала, как мне тяжело дается это решение. Но так было правильно, и Брайен не переубедит меня. – Кто я для тебя, чтобы ты рисковал всем ради встречи со мной? Всего лишь светлая, с которой интересно и порой весело.

– Это все?

Проведя ладонью по его груди, я опустила руку. Развернулась к нему спиной, оперлась о стену и попросила:

– Подними меня, пожалуйста, в последний раз, – мой голос дрожал, в горле встал ком.

– Ты не бросишь меня.

– Между нами не было ничего, я тебя не бросаю.

Брайен обнял меня за талию со спины, и мое сердце болезненно сжалось в груди. Слезы подкатили с новой силой, я стиснула зубы.

Ты поступаешь правильно. Давно надо было покончить с этим балаганом.

Одумайся! Он же нужен тебе! Я устрою тебе такое, что ты пожалеешь о каждом сказанном слове.

– Мы увидимся завтра ночью.

– Нет. Все кончено, Брайен. Пойми это.

– Я не хочу тебя отпускать, – прошептал он.

Хотела развернуться и поцеловать его, как в прошлый раз. Забыться в прикосновениях, ласках, а потом убежать к нему, закрыться от всех.

– Я так не могу, – почти скулила, вцепившись в его запястья.

Он стал прикасаться к бедрам и ягодицам, мягко гладить их и прижимать к себе вплотную. У меня была возможность остановить его, но я поддалась ощущениям, которые дарили его прикосновения, и расслабила пальцы. Забылась, немного успокоилась и даже запрокинула голову, и тогда Брайен одной рукой дотронулся до пуговицы джинсов, пальцем провел по ширинке, спустился чуть ниже.

– Стой, – прошептала я, хотя тело, наоборот, жаждало большего.

– Не говори, что ты хочешь все прекратить.

– Не хочу.

Вторая рука переместилась к груди, мягко ее сжала. Брайен отодвинул чашечку бюстгальтера, сделал так, чтобы ткани между нами стало меньше. Даже через толстовку его прикосновения обжигали. Мне было хорошо, но я продолжала плакать.

– Прекрати.

Говорила одно, но делала другое: пальцы, все еще державшие Брайена за запястья, не давали ему убрать от меня руки и остановить ласки.

– Я могу продолжить прямо здесь, под окнами твоей комнаты. Могу остановиться, если мои действия не нравятся тебе. Только скажи.

Было ясно, что игры с моим телом – очередные манипуляции. Брайен хотел отвлечь меня, и у него это блестяще получалось, но я все еще была уверена в своем решении, поэтому сквозь слезы, смешанные с возбуждением, я сказала:

– Остановись. Не трогай меня.

Брайен послушался. Кроме того, он отошел от меня, увеличил дистанцию между нами, а после помог забраться в квартиру, так и не попрощавшись.

– До завтра, – все, что он сказал.

У меня не было подходящего ответа, который поставил бы точку между нами. Я продолжала балансировать на грани разума и чувств до самого утра, все еще ощущая жар прикосновений там, где он меня трогал, представляя, как было бы прекрасно позволить ему сделать большее. Но когда фантазии заходили слишком далеко, я останавливалась и говорила себе, что поступила правильно.

Глава 34

Я провела ночь, обнимая толстовку, которая пахла Брайеном, и рыдая в подушку. Иногда проваливалась в сон и видела страстные картинки, ощущала каждое прикосновение, как наяву, и резко просыпалась на пике блаженства. А потом снова плакала.

Вспоминала наши с Брайеном разговоры, его смех и игривый тон, флирт, бабочек в животе и улыбалась. Темная показывала мне все самые чудесные моменты, чтобы я вновь и вновь жалела о том, что посмела отказаться от них, а светлая стыдила меня за счастье, пусть и это крошечное, и поддерживала в том, что я должна вновь стать нормальной. Их споры были слышны, они кричали, а голову сковывала ужасная боль. Не знала, как их успокоить, и просто концентрировалась на запахе.

В итоге днем я была заспанная, опухшая и красная, к приходу Амелии даже не попробовала привести себя в порядок.

– Привет, – подруга неловко смотрела на меня, словно мы были чужими людьми. – Как себя чувст– вуешь?

– Привет, немножко приболела, – оправдалась я.

Амелия прошла в мою комнату, скромно устроилась на стуле и поставила рядом сумку. Она, обычно сидящая с прямой спиной, сутулилась, ее стройное тело стало выглядеть еще более худым, кожа побледнела.

– Сначала я бы хотела извиниться.

Подруга теребила ткань платья, без остановки поправляла прядь, которая падала и падала ей на лицо. Я наблюдала за ней, сидя напротив на кровати. Не помню, чтобы между нами когда-то было столько напряжения, чтобы она меня так сильно боялась.

– Все хорошо.

Мой уставший и безразличный голос удивил ее. Она прокашлялась, уставилась в пол и задергала ногой. Раньше я бы бросилась успокаивать ее, но сейчас меня не волновал ее замученный вид, заплетающийся язык и тревога. Подруга должна сама перебороть свои эмоции и сказать мне то, что ее так мучает, если ей станет легче после.

– Я не могу скрывать от тебя это, – выдохнув, начала Амелия. – Ты была права.

Мне стало не по себе, я испугалась. Понимала, что вот-вот подруга произнесет вслух слова, которые могут раз и навсегда все испортить, и их нельзя будет вернуть. Желание убедиться в своей правоте резко пропало.

– Мне нравится Дэйв, – выпалила подруга.

Повисла тишина. Звенящая, тяжелая тишина. На самом деле я не была готова к этому, ее признание было похоже на удар током.

– Я плохая, я знаю.

– Нет-нет, ты чего. – Я села на самый край кровати, чуть наклонилась вперед. Из нас двоих плохая я, и, если бы я держала себя в руках, Амелия никогда бы не заострила внимание на чувствах к Дэйву и ей не пришлось бы сейчас винить себя в том,