Роковое зелье - Елена Арсеньева

Еще в детские годы самым поразительным в этой сказке казалось Алексу вот что: богатырь совсем не хотел исцелить девицу. Он намеревался убить ее. Ведь некто вещий предсказал ему жениться на замарашке, которая лежит в кровище и гноище в каком-то Богом забытом месте, и он положил грех на душу взять, но избавиться от жуткой судьбы. Вот и ударил полумертвую уродку мечом – чтобы через несколько лет встретиться с ней, красавицей, полюбить, взять в жены – и постигнуть, что от судьбы не уйдешь, не убежишь, не спрячешься, не избегнешь ее, и вещих строк в книге Рода не дано переписать никому. Ты хочешь принести вред – но приносишь благо. Ты хочешь спасти – но губишь. Ты хочешь спастись сам – но гибнешь, потому с первого по последний вздох движет тобою некая вышняя, неумолимая сила, и тебе лишь мнится, что твои мысли, чувства, желания что-то значат. На самом же деле они не значат ровно ничего. Или столь ничтожно мало, что их вообще не стоит принимать в расчет.

Алекс давно сделался фаталистом в душе, но фатализм его относился лишь к человеческой, личной, частной судьбе, а сейчас он вдруг задумался: подчинены ли судьбы государств такой же фаталистической неизбежности, начертана ли в той же книге Рода – в другой главе – неопровержимая, неискоренимая судьба державы по имени Россия? Кейт, он сам, те, кто послал их сюда, кто поддерживает Кейта в России, – что за роль определена им? Предначертано ли им сделаться некоей совокупной вышней силою, воплощением того самого богатыря, который, желая принести вред девке-богатырке, принес ей благо, – или им суждено всего лишь сделаться стаей зловонных мух, кружащихся над больным, страдающим телом страны, усугубляя ее муки и страдания, мня при этом, что каждый вздох, каждый стон России обусловлен их замыслами и деяниями… их жужжанием и кружением?

Алекс неотрывно смотрел на огонь, однако едва ли замечал, что пламя угасает и давно пора подбросить дров в камин. Перед ним велась не причудливая игра света и теней – перед ним представали лица тех людей, которых он успел встретить за время своей жизни в России. Многих он действительно увидел впервые, но о многих был наслышан, к встрече с ними подготовлен, снабжен всеми необходимыми сведениями, которые следовало иметь. Он создал в своем воображении довольно четкие образы их и намеревался при встречах с ними руководствоваться заранее выработанной линией поведения, чтобы успешнее содействовать задачам своим и целям тех, кто направил его в Россию, однако в очередной раз убедился, что не только российская действительность со всех сторон выпирает из прокрустова ложа предварительных замыслов и представлений, так же как выпирают из них «великие преобразования» Петра Первого. Нипочем не желали вмещаться в эти рамки и русские люди.

Прежде всего тот, чья смерть была целью жизни Алекса. Прежде всего – русский император.

Этот мальчик, который, чудилось, был рожден лишь для того, чтобы причинять страдания себе и другим…

Он стал причиною смерти матери. Он усугубил ненависть народа к своему великому и чудовищному деду. Мало было Петру Первому грубо перелопатить, перевернуть, истерзать веками сложившееся, устоявшееся представление соотечественников о жизни – и заслужить этим страшную славу Антихриста. Ненависть к собственной жестокости он усугубил тем немилосердием, которым было окрашено его обращение с собственным внуком. Сыном убитого им сына…

В глазах всего русского народа юный Петр был истинный наследник престола, а между тем права этого наследника всячески попирались, причем публично и откровенно. Дед не любил его – потому что в нем струилась кровь отвратительных ему Лопухиных, сделавшихся для преобразователя воплощением всей той старой России, которую он ненавидел люто, исправлению которой и борьбе с которой он посвятил жизнь. Во имя этого он перекроил вековые законы престолонаследия и возвел на престол немку, которую волею своею объявил царицей, при живой-то жене, ей и детям своим хотел он передать наследие русских властителей, своих предков, а того, кто имел истинные права на трон, держал в забвении, пытался совсем устранить от власти.

Алекс знал об этом давно и не собирался упрекать прежнего императора за его игры с престолонаследием. Государь имеет право на любой ход, на то он государь. Однако лишь в России ему стали понятны главные причины ненависти Петра к внуку и желания любой ценой удержать его подальше от престола. Преобразователь был слишком умен и отлично знал человеческую природу. Он понимал, что внук его не забудет судьбу своего родителя, и, когда вырастет, именно то станет мило и дорого его душе, за что претерпел царевич Алексей: московская, патриархальная российская старина. Новые же, насильственно насаждаемые порядки сделаются ему ненавистны.

Так оно и произошло. Именно в этом и коренилась глубокая любовь народа к мальчику-императору – он был таким, какие были раньше.

Все склонности юного Петра были настоящие, прежние, русские. И прежде всего – отвращение к морю и Петербургу. Дед страстно любил море, завел флот, хотел и весь народ насильно заставить полюбить море, но русские моря боялись, не доверяли ему, видели в нем нечто чуждое и опасное. Недаром русские вообще называли все, что было за пределами их земель, странами заморскими, хотя бы речь шла о государствах, расположенных на сухопутной границе. Все старания Петра Первого сделать Россию морской державой истощали, губили народ и оттого были ему отвратительны. А юный государь моря не терпел и не намеревался идти по следам деда своего. Он невзлюбил и новую столицу, нелепо построенную на болотах, в чухонской земле, исповедующей лютеранскую веру, – он полюбил Москву православную, с ее сорока сороками колоколов и золоченых церковных маковок, с ее благостной тишью да гладью. При нем Москва снова должна была сделаться средоточием русской жизни, как встарь, как велось со времен незапамятных.

Старолюбцы видели в этом счастье великое и посрамление всех богопротивных деяний Петра-Антихриста. Те же, кто называл Петра преобразователем, с болью наблюдали, что все построенное им на Руси пропадает. И, дай волю молодому царю, пропадет совсем.

Не мог не видеть этого и Алекс. Но, в отличие от Кейта, для которого личность молодого императора не представляла никакого интереса, Алекс чувствовал: Петр был обречен орденом на смерть – и все же он должен быть понят! Хотя бы перед тем, как быть убитым.

Во многом мнения Алекса и Кейта об этом мальчике, безусловно, совпадали, но там, где Кейт и Остерман, люди по происхождению не русские, видели только лишь презренные леность и равнодушие, Алекс, родившийся в России, остававшийся русским по крови, сумел увидеть иное – главное. Это был глубокий, неискоренимый страх императора перед собственным троном.