Дворец грез - Паулина Гейдж

Воцарилось долгое молчание. Подбородок Рамзеса опустился на ладонь, но внимание фараона по-прежнему было приковано ко мне. Я не смела пошевелиться. Я ощущала его гнев и обмирала от ужаса при мысли о том, что своей неслыханной дерзостью навлекла на себя его гнев и вечную немилость. Я слышала и понимала все, что он говорил, но смысл его слов затушевывало мое внутреннее смятение.

— И я позволяю это, — наконец повторил он. — Но почему? А потому что я не верю своим военачальникам, я не верю членам правительства, и я не верю своим сыновьям. Если я избавлюсь от бремени, которое вынужден нести на себе, Египет может еще на хентис рухнуть в пучину анархии и кровопролития. Кому можно доверять? Большинство моих высших государственных и придворных сановников, которые не принадлежат к кланам жрецов, — иноземцы. Из моих одиннадцати дворецких пятеро — сирийцы или либу. Его я не имею в виду, — кивнул он на Паибекамана, неподвижно стоящего в темноте, вдали от света лампы. — Он потомственный египтянин. Но пытаться изменить установленный порядок значило бы подвергнуть их всех испытанию, которого они могут не выдержать. Амон правит Египтом, а не я.

Я попыталась откашляться. В горле были сухость и жжение, я чувствовала, что задыхаюсь.

— А что твои сыновья, мой царь? — прошептала я. — Ведь царевич Рамзес со своими людьми…

Он резко рассмеялся.

— Сыновья, говоришь, — сказал он. — О да, мои маленькие птенцы Гора. Со своими военными забавами, ссорами и глупой ревностью. Ты знаешь, сколько у меня сыновей, Ту? Парахерунемеф, Монтухерхепеш, Меритем, Хемуасет, Амонхерхепеш, Рамзес-Мери-Амон; все они законнорожденные, все вспыльчивые и горячие, и каждый из них страстно желает стать моим преемником. И конечно же, старший царевич Рамзес. Он непостижимый, и загадочный, и божественно красивый. Ему верить? Верить кому-нибудь из них? Нет! Нет, потому что они заискивали, и льстили, и не гнушались подкупа, и были готовы участвовать во всех дворцовых и храмовых распрях, если дело касалось притязаний на власть Египта. Лишь только я попытаюсь объявить кого-то из них Гором-в-гнезде, остальные сразу возмущенно завопят и торговцы властью быстро встанут на ту или иную сторону. Нет. Пусть все будет, как будет. Когда я почувствую, что бог коснулся моего плеча и мои дни сочтены, тогда я объявлю преемника, который сможет распутать клубок внутренних неурядиц, опутавших Египет, если ему достанет сил и мудрости. Я выполнил то, что должен был выполнить. Я уберег границы Египта от вторжения волков-иноземцев. А он пусть воюет с крысами внутри страны. Что касается тебя… — Он выбрался из кресла, сорвал с меня простыню и указал мне на мои сандалии. — Оставь меня и впредь не досаждай своими глупыми и самонадеянными высказываниями о том, что и как должно быть. Ты похожа на младенца, который пытается прочесть «Наставления Имхотепа[81]».

Он вдруг стал могущественным и холодным незнакомцем, этот человек, с которым мы играли и смеялись, который ласково гладил меня по голове, когда я сидела у его ног во время праздников, и сиял от удовольствия, осыпая меня подарками. Я не смела взглянуть на него. Быстро соскользнув с ложа, я обула сандалии и распростерлась перед ним, чувствуя его неприязнь и презрение. Склонив голову, я попятилась, но в дверях все же рискнула взглянуть на него. Он уже отвернулся и разговаривал с Паибекаманом. Совершенно раздавленная, я выскользнула в темноту.

ГЛАВА 19

На официальную церемонию раздачи сокровищ меня не пригласили. После тревожной ночи с кошмарными сновидениями я сидела в своей комнате, чтобы никто не видел моего позора, и наблюдала из-за двери, как другие женщины оживленно собирались на торжество. Гарем пустел. Даже пьянчужка Хатия, закутанная в красный лен, мерила двор нетвердыми шагами в сопровождении служанки, ожидая носилки; ее обычно болезненно-бледное лицо было ярко раскрашено. В ожидании грядущего события все вокруг, казалось, прониклось каким-то лихорадочным возбуждением. Плакали дети, перекрикивались на ходу торопливо снующие служанки, повсюду, будто бестолковое щебетание встревоженных птиц, слышались высокие, визгливые голоса обитательниц двора.

Дисенк слонялась вокруг меня, молча подавая то воду, которая не могла утолить мою жажду, то фрукты, которые застревали у меня в горле. Я не особенно огорчалась тем, что не попаду на торжество. Я представляла, что пришлось бы долгие часы стоять в редкой тени кисейного балдахина, с ноющими от усталости ногами и в промокшем от пота платье, металлические украшения обжигали бы мне кожу. Нет, меня разъедал изнутри именно мой публичный позор. Весь двор, весь гарем непременно заметят мое отсутствие и все будут это обсуждать со злорадным ликованием. «Она слишком быстро вознеслась, — скажут они с притворным участием, радостно сияя глазами, заполучив столь пикантный повод для сплетен, — Она была заносчива и надменна и теперь расплачивается за это. Бедная госпожа Ту. Бедная маленькая простолюдинка».

Я очень ждала, что меня навестит Гунро, и страшилась ее прихода, но никто не появлялся; наконец, когда огромный двор опустел, я осмелилась выйти из комнаты, чтобы побродить в одиночестве по сухой траве. Сидя у бассейна с его неутомимым фонтаном, я дала выход своему отчаянию и нарастающей тревоге. Помилует ли меня Рамзес? Достаточно ли глубока его страсть ко мне, чтобы он мог простить мою опрометчивость?

Позднее, стоя на коленях у фонтана и уставившись невидящим взором на игру света на поверхности воды, я услышала звуки рогов и отдаленный ропот множества голосов. Это на площади перед храмом стража в обшитых толстыми кожаными пластинами туниках и сверкающих бронзовых шлемах сдерживала многотысячную толпу напирающих горожан, собравшихся, чтобы хоть одним глазком взглянуть на фараона и кучи золота, серебра и драгоценных камней, возвышающиеся вокруг него. Справа от него будет сидеть царица, хрупкая и величественная, а слева — Аст-Амасарет, со своими красными-красными губами и неровными зубами.

А кто теперь будет вместо меня стоять рядом с богом, легко касаясь рукой его плеча? Есть ли у меня уже соперница, или мое место пока свободно? Мне не хотелось об этом думать. Мне вообще ни о чем не хотелось думать. У меня появилась резь в животе и начала болеть голова.

Уступив уговорам Дисенк, я позволила сделать себе массаж и отдалась успокаивающим поглаживаниям ее умелых рук в прохладе комнаты. Мне показалось или она действительно сегодня обращалась со мной с меньшим почтением, чем вчера? Закрыв глаза, я заставила себя успокоиться. Я пыталась возвести целую пирамиду из одного-единственного камешка, глубоко и безрассудно увлекшись глупой несбыточной фантазией. «Будь ты проклят, Гуи, — думала я, чувствуя, как мое тело постепенно расслабляется. — Ты и твои безумные идеи». В конце концов, Рамзесу ничего не остается, как всеми силами стараться расположить к себе жрецов. От полуденного зноя меня начало клонить в сон.

Я знала, что женщины не вернутся до рассвета, торжество продолжится во дворце, наполняя каждый его уголок шумным весельем, музыкой и танцами; остаток дня я спокойно плавала, читала и разговаривала с Дисенк. На закате я сидела на траве у бассейна, тень от здания за моей спиной становилась все длиннее; Дисенк уже собиралась подавать мне вечернюю трапезу, но тут появился царский вестник, он поклонился и вручил мне свиток.

— Сообщение из Асвата, госпожа Ту, — учтиво сказал он.

Я поблагодарила его, настроение у меня сразу поднялось,

я тотчас надорвала послание. Должно быть, Паари сообщает мне, когда он приедет. Нужно поговорить с Амоннахтом, радостно думала я, разворачивая папирус. Нужно приготовить жилье в помещении для писцов гарема и как следует обустроить его. Забыв о еде, я начала читать.

Четкий и аккуратный почерк я узнала сразу, и во мне разлилась теплая волна успокоения.

«Моя дорогая сестренка, — читала я. — Прости, что так задержался с ответом на твое письмо. И прости за те слова, что я должен сказать тебе. Я не могу приехать в Пи-Рамзес. Сейчас я занимаю ответственный пост у жрецов Вепвавета, и в прошлом месяце мы с Изис подписали брачный договор[82]1. У нас теперь свой дом рядом с храмом, с маленьким прудом и садом, а к концу года родится наш первый ребенок. Пойми, пожалуйста, дорогая Ту. Я люблю тебя, но я не буду счастлив в Пи-Рамзесе, и, конечно, гарему не столь необходим еще один хороший писец, как Вепвавету. И конечно, я нужен здесь своей жене. Напиши мне скорее и скажи, что ты прощаешь меня, потому что до этого я буду жить в страхе потерять твою любовь».

«Но мне ты тоже нужен, Паари, — с болью подумала я, свиток выпал у меня из рук и начал скручиваться. — Ты отчаянно мне нужен. У меня здесь нет друзей, нет никого, чья бескорыстная любовь поддержала бы меня в трудную минуту».