Наследник императора - Александр Старшинов

На счастье, никто из варваров не заметил, что конница противника ушла, решили, что она выстроилась позади пехоты. Адриан помог командиру варваров обмануться, поставив позади пехоты обозных. Посаженные на мулов и вьючных кляч с каким-то металлическим хламом на головах — кто в старом шлеме без нащечников, а кто и вовсе с медной миской на башке, вооруженные палками или запасными пилумами, чтоб металл кое-где поблескивал на солнце, они изображали кавалерию как могли. Туман, спустившийся в долину, помог римлянам: даже самый зоркий горец сейчас не смог бы отличить настоящих воинов-всадников от поддельных.

Когда римская пехота двинулась в атаку — всадники эти, само собой, остались на месте, но дакам в этот момент некогда было разбирать кто есть кто, — они рубились с легионерами. А когда им в спину ударила настоящая конница, напрасно дакийские всадники и пехота пытались перестроиться, дабы отразить атаку с тыла, — в узкой долине не до маневров.

Довольно быстро легионеры проломили дакийские шеренги и разрезали их на части, будто огромную рыбину для варки в котле. Пока передние шеренги сражались с даками и наступали, задние когорты шли в горы, будто штурмовали крепостные стены. А потом внезапно обрушивались сверху на сбившихся в кучу горе-кавалеристов. Если даки зачем-то попытались перенять тактику римлян, то Адриан с успехом перенял собственные хитрости даков. Вскоре варвары дрогнули и побежали. Они исчезали в покрывавших горы лесах, будто растворялись. Где-то в глубине их ждали сторожевые башни и крепость Пятре Рошие — беглецам было где укрыться.

Преследовать убегавших Адриан запретил, опасаясь угодить в засаду. Велел ставить лагерь и выслать разведчиков проверить, нет ли отрядов варваров впереди.

Адриан, обходя поле боя вместе с капсариями, заметил: убитые в большинстве своем мальчишки — лет по шестнадцать, а то и меньше; всех, кто подрос за три мирных года, Децебал без раздумий бросал в бой. Легат приказал тех из даков, чьи раны не смертельны, подобрать, перевязать и запереть по деревянным клеткам. Тяжелораненых добить.

Недаром эту дакийскую крепость называли Красной скалой, ибо камни ее красны как кровь.

Основания ее стен были сложены из больших прямоугольных камней. Крепость казалась еще более неприступной, чем Блидару и Костешти, которые римляне брали в прошлую кампанию. Внешняя часть ограждений по пологому, единственному доступному для штурма восточному склону представляла собой земляной вал, поверху которого шел частокол. По углам стояли караульные башни. Еще одна — наблюдательная, построенная из дерева, с каменным основанием, располагалась ниже по склону — чтобы невозможно было подобраться к крепости незаметно. Римляне только приблизились к основанию холма, а над одной из башен Пятре Рошие уже поднялся в небо черный дым — знак, что римляне напали на крепость. Адриан был уверен, что знак этот видят в Сармизегетузе.

Взять даже наружную часть крепости без длительной осады — дело нелегкое. Внутри же стояла крепость каменная. И частокол, и каменную кладку даки по договору должны были срыть сами. И вроде бы разрушили — как докладывал надзиравший за процессом центурион. Но, как разрушили, так и возвели заново. Сейчас Адриан видел крепость точь-в-точь такой же, как в тот день, когда подъехал вместе с Приском к ее воротам, а Торн, что командовал в крепости, послушно отворил ворота и склонился в низком поклоне перед римлянами. Интересно, кто возглавляет гарнизон, подумал легат, возможно, все тот же Торн, простой комат, возвышенный Децебалом за мужество и преданность.

Адриан не сомневался — Торн прикажет биться до последнего человека.

В отличие от предыдущего визита, сейчас отворять ворота римлянам никто не собирался. На Красной скале можно просидеть немало дней, в то время как Траян двигался к Сармизегетузе. Чтобы выйти к дакийской столице вместе с императором, Адриан должен был взять Красную скалу за два, максимум за три дня. Ну можно, в крайнем случае, за четыре. Пусть другие строят валы и платформы, делают насыпи, но к решающему штурму Адриан должен оказаться под стенами дакийской столицы! Честолюбивому легату казалось, что Траян нарочно всякий раз отдаляет его от направления главного удара, чтобы посмотреть, сумеет ли племянник прорваться сквозь преграды и очутиться там, где жаждет очутиться, а именно — в центре событий.

Солдаты Первого легиона первым делом уничтожили наблюдательную башню на востоке: засыпали камнями и копьями из машин, запалили деревянный верх под драночной крышей — не потеряли ни одного человека, но провозились почти полдня. Потом до вечера ставили лагерь на склоне ниже уничтоженной башни. Вечером Приск был вызван на военный совет в палатку легата — поразительная память центуриона понадобилась Адриану и на этот раз, легат хотел знать — нет ли какой-то окольной тропы к боковым стенам, чтобы ударить не только с восточного склона. Приск уже раздумывал над этим — как только узнал, что легион движется на Красную скалу. Но показавшийся из крепости с высоты скалы проходимым северный склон снизу выглядел неприступней любой рукотворной стены. Карабкаться наверх там можно было лишь по одному, цепляясь за камни руками. Два-три защитника могли легко сдерживать центурию, а выкурить их оттуда снарядами из пращи или стрелами было делом почти немыслимым. К тому же над деревьями грозно возвышалась еще одна наблюдательная башня — и любой человек на тропинке тут же становился удобной мишенью дакийских лучников.

— Крылья нужны, — заметил поседевший в боях примипил. — Иначе никак не забраться.

Легат и сам видел, что для штурма остается только подъем по восточному склону. А это означало удар в лоб и большие потери.

— Неужели не найдется два десятка симмахиариев, способных забраться наверх по тропинке? — спросил военный трибун Миниций Наталис. — Посулим первому, кто заберется по склону, сотню ауреев — и крепость наша.

Бывший легат Пятого Македонского пристроил сынишку под начало Адриана. Юнец с начала кампании сумел «отличиться» — свалился с крутого склона вместе со своим жеребцом, коня пришлось добить — несчастное животное переломало ноги. А вот трибун уцелел, только обзавелся парой царапин, которые теперь выдавал за боевые шрамы. С тех пор он страстно желал прославиться как-нибудь иначе, но в основном за чужой счет.

— Посулить сто золотых? — переспросил Приск. — Хм… Тот, кто умеет считать до ста, по этой тропинке по доброй воле не полезет.

Наталис глянул на него с отчаянной злобой: трибун полагал возвышение молодого центуриона своей личной обидой — Приск лишь немногим старше него, а легат куда больше ценит мнение центуриона, нежели военного трибуна.