Последний свет Солнца - Гай Гэвриел Кей

Он проявил осторожность, но не встревожился. Отряды на берегу встречали людей, случались стычки, иногда кто-то погибал. Это же набег, не так ли? Чего можно ожидать? Йормсвик занимался этим во всем известном мире уже давно. Эрлинги приплывали в длинных ладьях к этим берегам уже более ста лет. Да, в последнее время грабить земли англсинов стало труднее, но такое временами тоже случалось. Всегда находились другие места. Прошлой весной три корабля отправились через пролив и вниз по морю к Аль-Рассану, совершили набег и удрали раньше, чем туда сумели добраться воины халифа со своими кривыми саблями и луками. Вот бы принять участие в таком сражении, подумал Бранд, слушая этот рассказ. Ему хотелось отправиться туда, увидеть все самому. Говорят, что там огромные богатства, у этих рожденных в пустыне звездопоклонников. Ему хотелось увидеть их женщин, скрывающихся под покрывалами.

Эта жизнь, которую он знает, — это набеги. Северные земли никому не дают убежища. Винмарк — жестокая страна, она рождает жестоких мужчин. А как иначе может мужественный человек добыть состояние, занять свое место у мирного зимнего очага и в песнях скальдов, а потом в пиршественных залах богов? Ведь не каждый умеет ловить рыбу, или пахать землю, или Делать эль или бочки для эля. Да и не каждый человек хочет этого.

Ты надеешься, что если убьешь человека в бою, то получишь за это что-нибудь, а если кто-то из твоих людей погибнет, ты получишь даже больше в качестве компенсации. Потом приносишь жертву Ингавину и Тюниру и гребешь обратно в море, если приходится или тебя оттесняют в глубь суши, в зависимости от того, где ты находился и с чем столкнулся. Бранд потерял счет тому, сколько раз ему приходилось принимать подобные решения.

У них тут пять ладей с людьми, на них есть место для коней. Пять ладей — это большая флотилия. Этот инцидент может даже оказаться полезным раньше, чем все закончится, подумал Бранд. Сорок бойцов Йормс-вика могут одолеть любой поспешно собранный в погоню за Гутрумом отряд англсинов; взять командиров в заложники — сперва ради собственной безопасности, потом получить за них золото. Безопасность и награда. Старейшая тактика из всех. Некоторые вещи никогда не меняются, думал он. Свой собственный корабль он оставил у берега.

Он ошибался во многом, но никак не мог об этом знать. Из бухты, где были спрятаны корабли, они не видели сигнальных костров. Многое изменилось на этих землях за двадцать пять лет, с тех пор как Элдред, сын Гадемара, вышел из Беортферта и вернул себе трон отца.

Отряд, высаженный с кораблей, который повели двое уже выбившихся из сил людей Гутрума, действительно встретил группу людей. Но не своих возвращающихся спутников. К тому времени Гутрум и его люди лежали мертвые рядом с погребальным костром, на котором их сожгут, на речном берегу напротив деревенской мельницы.

Отряд Бранда встретился не с поспешно собранными преследователями из Дренгеста на побережье. Вместо этого сорок эрлингов с кораблей, по большей части пеших, встретили конницу войска короля Элдреда, почти две сотни воинов, на поле к востоку от реки Торн сразу же после полудня.

С той секунды, как Сейнион Льюэртский снова услышал это имя — Ивар Рагнарсон, — произнесенное ярлом из Йормсвика перед тем, как тот был убит возле самого стремени короля, он чувствовал, как в нем растет ужасное подозрение.

Он не был склонен пугаться мыслей или истин, в том, что касается веры, или духовности, или земного мира, где люди живут и умирают. Но это растущее понимание, по мере того как солнце поднималось и день шел к концу, вызывало у него почти физическую боль, сжимала сердце.

Последний из Вольганов нанял этот отряд. Нанял их, казалось, для набега на окрестности Эсферта в самом конце сезона. Но это не имело никакого смысла. Элдред слишком хорошо организовал защиту этих земель, особенно перед началом ярмарки. Но что, если он не собирался оставаться здесь? Если лгал наемникам о своих целях? Что, если он убил выгодного заложника, чтобы не позволить им запросить богатый выкуп и весело вернуться домой?

Именно этот человек, Ивар, и его брат — ныне покойный — напали на Бринфелл весной. И именно Брин ап Хиул убил тогда брата и их деда много лет назад и захватил и спрятал его прославленный меч.

У Ивара Рагнарсона были веские причины стремиться повести наемников на берега Сингаэля, к тому самому поместью.

Конунги Йормсвика посчитали бы это пустой тратой времени, слишком далеко добираться в это время года. Их надо было обмануть, уговорить. Этот человек, вспомнил Сейнион, устроил казнь кровавого орла девушке и старику во время своего бегства прошлой весной. Говорят, он калека телом и душой, ибо одно не бывает без другого никогда.

Сейнион прочел предрассветную молитву в южной части луга, где они убили эрлингов, и сделал это быстро, так как нужно было спешить. Он вместе со всеми вскочил на коня и снова поскакал рядом с королем, а

Солнце господа поднималось у них за спиной. Элдред молчал, пока они ехали. Только бросал быстрые приказы всадникам, которые потом отделялись от отряда и скакали на юг. Трудно было узнать в этом мрачном, грозном человеке того, кто минувшей ночью рассуждал о переводах рукописей и древних учениях в залитом светом факелов зале.

Сейнион держался подальше от Алуна аб Оуина. Он даже не хотел обменяться взглядами с принцем из страха, что может выдать свои мысли. Если сын Оуина узнает, о чем думает священник, он может впасть в панику и потерять самообладание.

По правде сказать, это почти соответствовало описанию того, что чувствовал сам Сейнион, по мере того как утро разгоралось и крестьянские поля катились под копыта коней. Солнце уже стояло над головой. Если ладьи из Йормсвика не найдут, если они уже уплыли с Рагнарсоном на борту на запад… Ему и всем остальным оставалось только молиться. Сейнион Льюэртский, верховный священнослужитель Сингаэля, верил в своего бога Света и в силу святой молитвы во всем, кроме самого важного вопроса: жизни и смерти тех, кого он любил. На кладбище святилища у моря, куда доносится шум прибоя, под светло-серым камнем с вырезанным простым солнечным диском покоится одна женщина, и ее смерть отобрала у него эту "веру. Рана, разрыв ткани мира. Он тогда почти сошел с ума, когда она умерла, и совершил поступки, которые до сих пор не давали ему иногда спать по ночам. Об этом он никогда не писал в своих письмах в Родиас, к патриарху.

Он также думал при ярком свете солнца о другой женщине, любимой, и о ее муже, также любимом, и об их дочери, вступающей в пору расцвета. Все они могут находиться сейчас в Бринфелле, а могут и не быть там, и он никак не может это узнать и не может им помочь.