И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

‑ Всё в точности исполню, Пётр Дмитриевич, даже не беспокойся за дорогу, ‑ снова сиял лысиной Государев дьяк.

Событие двадцатое

Марты забеременела. Пётр чего‑то подобного ждал. Началось всё ещё в октябре. Неделю он прожил в церкви у священника отца Матвея. У того было несколько свободных комнат и помолодевший от регулярного посещения травниц дед с удовольствием приютил Петра. Когда же дом для Рубенса был закончен и Пётр решил переехать назад к себе, то прогулявшись по опустевшим комнатам, решил сначала сделать капитальный ремонт. Комнату для турчанок оббили дорогой парчовой тканью и постелили на пол несколько ковров. Для своей спальни Пётр заказал большую, шириной в два метра, кровать с матрасом, набитым конским волосом, и сверху уложенной периной. В гостиную сделали огромный круглый стол с резными ножками и дюжину резных стульев. В этом времени на Руси такие были только у царя и назывались тронами. Да ещё Пётр их и усовершенствовал, сделав мягкое сидение, тоже набитое конским волосом за неимением поролона. В кабинет он заказал у плотников обычный для 21 века диван с огромными спинками и подлокотниками. Все опять упёрлось в поролон. Заменили конским волосом и перьевыми, простроченными, чтобы перо не стекало вниз, подушками. Когда всё было готово, то есть ещё через неделю, Пётр и перебрался домой.

В первую же ночь гарем заявился к нему в полном составе. Ну не прогонять же их. Девушки так соскучились по любимому мужу. Только через пару дней круглосуточного секса княжич сообразил, что так и до детей не далеко, он поговорил с травницами и отправил к ним проказниц, чтобы девушкам прописали противозачаточные отвары. Только вот с Марты он, похоже, опоздал. Надо было предпринимать меры.

Для начала княжич уселся на диван и стал думать. Допустим, он женится на Марии Долгорукой. Это произойдёт только через год. Значит, как минимум год он будет пользоваться гаремом несчастного купца. А вот потом. Попробовав жить с гаремом, Пётр понял, что одной только жены ему явно будет не хватать. А как отнесётся боярышня к трём конкуренткам? Вопрос. Значит, нужен огромный дом, типа Зимнего дворца, чтобы жены и не жены пореже встречались. Сейчас строительство его нового дома заморожено. Зимой деревянный дом можно строить, а вот кирпичный не получится, если не хочешь, чтобы он развалился. Только вот его новому дому до Зимнего далеко, придётся ещё и крылья пристраивать. Княжич сходил, осмотрел площадку и зарезервировал себе место для продолжения строительства. Ну, в доме длиною почти полкилометра должна найтись комната другая для турчанок.

Теперь нужно решить вопрос веры. Пётр переговорил с девушками и те за полкило золотых цацек легко приняли правильное решение о переходе в православие. Тем более что кружок рукоделия и кружок пения открытый в храме монашками они исправно с радостью посещали.

Третий вопрос заключался в статусе будущих возможных детей. Пётр позвал к себе в гости Замятия Симанова и под стопочку мёда и чашечку чая, которую и подарил подьячему, уговорил того найти ему не очень далеко трёх вдовцов при смерти из мелкопоместных дворян. Оказалось, что таких как раз трое и есть в Жарской волости. Правда, у всех имелись наследники. Ну, их вотчины в четыре‑пять дворов маркиза Пожарского совсем не интересовали. Он объехал всех старцев и за новые дома для крестьян, терема для дворян и сто рублей серебром уговорил дедушек жениться на его новообращённых девушках. Айсу при крещении получила имя Анна. Анька значит. Берку переименовали в Веру. Получается Верка. А Марты стала Марфой, по‑простому Марфушей. Хотел сначала Марией назвать, но одумался, ещё путать с женой начнёт.

Свадьбы провели скромные, да и где пировать, если в маленьких домишках три поколения дворян обреталось. Понятно, что брачные ночи проходили у Петра в тереме и без участия мужей, но с маркизом в главной роли.

Решив вопрос с гаремом, Пожарский опять позвал Симанова, и попросил подыскать ему из совсем бедных дворян или детей боярских двух смекалистых юношей, которые и появились у него вскоре. Он переговорил с парнями и отправил их в вечернюю школу, а днём всюду таскал с собой, готовил будущих менеджеров. Нужен будет управляющий, что непосредственно займётся фарфором и второй, что будет руководить на стекольном заводе. Зотов уже со всем разросшимся производством не справляется. На нём останутся печи, известь, кирпич и черепица, и литейная мастерская. Одного будущего управляющего звали Андрей Фёдорович Квашнин, и он был внуком одного из женившихся на старости лет дворян. Теперь Матры звалась Марфой Петровной Квашниной. Второй юноша был из детей боярских и пока его стекольное производство всё не начиналось. А пора бы уже, а то скоро на Урал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но только вчера Петра осенило. Он всё не знал, как в этом времени можно сделать трубку для стеклодува. И вот вчера ему пожаловались, что от частого применения диаметр ствола у мушкетов сильно увеличился. Пётр отправил в Москву десяток стрельцов с огромной казной, ведь мушкет стоил не меньше трёх десятков рублей, за пятьюдесятью мушкетами, а сам с одним из мушкетов полетел в Нижний к кузнецу, чтобы тот из дорогущего оружия сделал никому не нужную трубку.

Событие двадцать первое

Симон Стивен за все свои семьдесят лет не был занят так, как за последние пять месяцев никогда. Как и всем пожилым переселенцам ему каждый день три раза приходилось ходить к травницам пить лечебный отвар. При этом только приставленный к Симону стрелец следил за временем, сам математик был настолько занят, что забывал о времени. Этот же стрелец, Кирилл Авдонин, заставлял Симона бегать по утрам, даже в ужасающий мороз. Сначала они ходили просто шагом, но скорость увеличивалась каждый день и вот уже и пробежки начались. Теперь же через пять с лишним месяцев учёный уже пусть не быстро, но пробегает все две версты.

Стивен ворчал на стрельца, но ведь он приехал именно поправить здоровье и прожить подольше. Поэтому приходилось всё терпеть, даже издевательства в бане и массаж этой турецкой рабыни маркиза. Улучшения состояния Симон не замечал, даже казалось, что ему становится хуже, мышцы болели и голова иногда кружилась. А теперь? Теперь он пробегал две версты, он приседал на зарядке по пятьдесят раз, и он практически перестал страдать от болей в голове.

Здоровым и молодым математик себя не чувствовал, но положительную динамику заметил. И ещё ему постоянно хотелось работать, чего не было уже несколько лет.

Маркиз загрузил Стивена работой с первого же дня, как вернулся, вернее со второго. Нужно было сделать чертежи ветряной и водяной мельниц. Симон вспомнил молодость и выдал чертежи. Сейчас уже десяток ветряных мельниц сложенных из красивого обожжённого кирпича под черепичными крышами украшают берег Волги. Даже красивее чем в Нижних Землях. Потом Пожарскому понадобился простенький токарный станок с ножным приводом для изготовления моделей фарфоровых чашек. Симон не спал пару ночей и вот станок готов.

В благодарность Пётр Дмитриевич принёс ему один из первых фарфоровых сервизов, расписанных яркой голубой краской. Две чашечки для чая (китайский напиток), два блюдца, вазочка для мёда, подносик, чтобы всё это ставить на стол и большая тарелка для сыра и хлеба. Всё это было разукрашено Рубенсом. Рисунок везде повторялся. Это был огромный дуб занесённый снегом и рядом стояла ветряная мельница с шапками снега на крыше и остановленных крыльях. Красиво? Да, нет, бесподобно. Любой европейский монарх отдаст последние штаны, чтобы владеть таким сервизом. А ведь в этом сокровище есть частичка труда и самого Стивена.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вообще, Симон, кажется, понял, в чем секрет успехов маркиза. Он не делает ни чего сам. Как бы бился мастер в Европе, чтобы сделать такой сервиз. Он бы сам пытался вылепить чашки, сам обжигал, сам раскрашивал. И что бы получилось? Грубая поделка. Здесь лепили лучшие гончары, потом модели дорабатывали на токарном станке, раскрашивал фарфор сам Рубенс. Даже если у маркиза украдут секрет фарфора, то повторить его шедевры будет не просто. Не много Рубенсов осталось в Голландии. А сколько там токарных станков? Ещё меньше чем Рубенсов. Ноль.