Полдень XXI век 2003 №5-6 - Журнал «Полдень XXI век»

— Как у ангела? — наконец пошутил генерал.

— Так точно. Это наш первый ангел. Духи словно сдетонировали в результате его атаки. Потрясающее воздействие.

— А что это еще за дыра у него на макушке?

— Это уже мы вынимали имплант.

— До сих пор не могу понять, как он действует. — пожаловался высокий чин.

— Как суперкомпьютер, скрещенный с ядерным реактором. Он создает копию человека. Пусть и недолговечную, но гораздо более мощную чем оригинал.

— Мне немного не по себе от этих копий, майор.

— Мне тоже. Но, главное, что цивилизация теперь победит, господин генерал.

Нина Катерли

Страдания молодого Вертера

Печальную эту историю рассказала мне моя дочь, ей в свою очередь — кто-то еще, а тому еще кто-то и т. д. Короче, за полную достоверность я ответственности не несу. Но вполне допускаю, что именно так все оно и случилось, — почему бы и нет?

Как его звали никто, как выяснилось, уже не помнит, а может, и не знал никогда. Называли его за глаза Вертером, так что пусть это имя за ним и остается, хотя, скорей всего, был он Петей, Никитой или Сережей. А то и Андрюшей. А вот девушку — точно! — звали Шарлоттой — в память не то пра- не то прапрабабки, немки по происхождению. Так вот — Шарлотта, Лотта, отсюда и Вертер. Хотя не только отсюда, а ввиду романтического склада характера этого молодого человека из провинции, его любви к природе, поэзии, а самое главное — к Шарлотте, мимолетному его видению, гению самой что ни на есть чистой красоты.

Вертер полюбил ее буквально с первого взгляда — когда оба они писали сочинение по литературе на вступительном экзамене в Институт культуры (в просторечье — «Кулек»). В результате Вертер чуть было не завалил экзамен, потому что первый час отведенного для этого времени, вместо того чтобы освещать тему «Тема семьи в „Войне и мире“ Л. Н. Толстого», потратил на созерцание миниатюрного создания с белокурыми, падающими на плечи локонами и огромными голубыми глазами… впрочем, цвет глаз обнаружился позже, когда Шарлотта, закончив собственную работу, подняла их (глаза) от листка, на котором писала. Тут только бедный Вертер, внутренне ахнув и окончательно обомлев, все же взял себя в руки и бросился судорожно исписывать страницу за страницей, так что в результате получил-таки тройку. Шарлотта же Иванова (да, фамилию девушка носила самую обыкновенную) получила пять. Но в институт приняты были оба — Шарлотта из-за высоких баллов, Вертер — из-за принадлежности к мужскому полу: не так много молодых людей поступало в том году в «Кулек».

Вплоть до последнего курса Вертер не посмел сказать обожаемому предмету ни слова, кроме «здравствуй — до свиданья», при каждой попытке произнести что-нибудь более осмысленное и значимое горло его как бы сводило судорогой. Зато смотрел он на Шарлотту не отрываясь, стоило той оказаться в поле его зрения. Он даже — хотите верьте, хотите не верьте — переставал моргать в ее присутствии. И девушка эти взгляды, конечно, замечала. Да не она одна. Весь курс твердо знал: Вертер запал на Иванову, только не вполне понятно, что в ней нашел — глаза, конечно, ничего и волосы тоже, особенно, если бы их подстричь, как положено, а не раскладывать по плечам локонами, похожими на сардельки. Да и одевается несовременно, и ведет себя, точно институтка из романа какой-нибудь Чарской — голова всегда полуопущена, чуть что — краснеет и хлоп-хлоп своими ресницами. Ресницы, правда, длинные, это есть. Но этого в наши дни недостаточно.

Училась Ш. Иванова средне, на дискотеки не ходила. В общем, окончательным выводом однокурсниц Шарлотты было: «Нормальный парень запал на дурочку». Однокурсники — а тех в конце концов оказалось всего семеро — считали, что Иванова девчонка ничего, да уж больно тощая и какая-то хилая — ни, понимаешь, спереди взять, ни сзади.

За одно такое высказывание автор его получил от Вертера по физиономии. Вылилось это в безобразную драку, приглашение обоих в деканат и угрозу отчисления накануне госэкзаменов. Слава Богу, обошлось. Не выгонять же двух завтрашних выпускников, когда их и без того семеро.

Шарлотте об инциденте, разумеется, донесли, главным образом упирая на выражение «ни спереди взять не за что…» и т. д. Но она на этот комплимент никакого внимания не обратила, зато окончательно обратила его на Вертера и теперь, ловя на себе его взгляд, отвечала на него слабой, смущенной улыбкой.

Остальное легко себе представить: получив дипломы, молодые люди поженились, и Вертер, вместо того чтобы отбыть к себе на родину в город Шарья Костромской области, переехал из общежития к Шарлотте, в скромную двухкомнатную квартиру: проходная гостиная (выбирая мебельный гарнитур, у нас почему-то называют такое помещение «жилой комнатой») и маленькая спальня, где поселились молодые. В гостиной же (в интеллигентной семье Шарлотты она, разумеется именно гостиной и звалась) обосновались мама и бабушка невесты, такие же субтильные, с такими же локонами до плеч. Только у бабушки Эльзы Валентиновны локоны эти были серебряными, а у мамы Антонины Олеговны — можно считать, золотыми, а если проще — рыжими, поскольку теща нашего Вертера красилась хной.

Тут надо вернуться немного назад, чтобы сказать, что в женихах Вертер ходил совсем недолго. На выпускном вечере, он, чувствуя, что багровеет, решился пригласить Шарлотту на вальс и сразу наступил ей на ногу, за что получил в ответ очаровательную улыбку и едва слышное «ничего». Тут Вертер, запинаясь, предложил своей избраннице покинуть шумный зал и пойти «на свежий воздух», и они вышли на набережную Невы, где уже царствовала белая ночь, и, взявшись за руки, точно ходили так с первого курса до последнего, двинулись вдоль парапета. Сперва к Зимнему дворцу, потом — к мосту Лейтенанта Шмидта и дальше, дальше, на Васильевский остров, к Гавани. Все это время оба молчали. Вертер — потому что сомлел, к тому же просто не знал, какими словами сказать о своем чувстве, Шарлотта — потому что ждала, когда он о нем скажет.

Впрочем, ни малейшего беспокойства Шарлотта не проявляла. Только все чаще вскидывала свои замечательные ресницы и удивленно смотрела на Вертера. А потом вдруг сказала, что ей вообще-то пора домой, мама с бабушкой уже, наверное, волнуются. При этом обычно бледные щеки Шарлотты вспыхнули румянцем. Вертер мысленно тут же сравнил это явление с утренней зарей, внезапно окрасившей небо. И понял —: сейчас он должен сказать ей все, иначе… иначе может случиться так, что она больше не захочет с ним встретиться. И, тогда, откашлявшись, хриплым голосом он произнес банальные слова «Я тебя люблю, буду любить всю жизнь, прошу стать моей женой». На что Шарлотта, не колеблясь, ответила едва слышным «да» и еще больше зарделась.