В окопах времени - Борис Орлов

Интересно. Мне припаяют статью о «дискриминации социальной группы», как это было с блоггером Терентьевым?

1996. Лезно.

С нами стояли курсанты из Пушкинского высшего военного инженерно-строительного училища. Ох, блин, и оторвались они там…

Подрывали всяко-разно-безобразно.

Был там и милиционер-капитан, в чьи обязанности входило отслеживать расход боеприпасов, приемка ВОПов (взрывоопасных предметов) и стволов.

Мы все честно сдавали ему. Когда он был трезв…

А трезв он был, наверное, только по утрам.

Нашли винтовку. Треху. Приклад и цевье, понятно, сгнили. Витек — наш мастер по оружию — снял затвор, вымочил его в масле из-под рыбьих консервов, прочистил ствол, выточил приклад…

Шомпол мы тоже подобрали.

В последний день подарили винтовку местным поисковикам. Патроны тоже были. Стреляли «до усери», как выражалась моя бабушка, Царствие ей небесное.

Не надо волноваться, не надо… Ствол они потом просверлили, говорят, висит в местном музее. Я, правда, не видел, врать не буду. Но говорят.

А мент спал… Спасибо ему, что спал. Он же и рассказывал, как в восьмидесятые годы они приехали по плану антиалкогольной кампании в это же Лезно — изымать самогонные аппараты. Дедок один как раз перепил. Высунул из чердачного окна «Максим» и давай поливать ментов! «Фрицы не пройдут!» — орал. Фрицы-то не прошли который раз, по причине дедовской белой горячки. А вот менты отобрали и пулемет и аппарат. Ну и по шее накостыляли. Как без этого. Погрозили пальцем и уехали. Что с контуженого возьмешь?

В том году я вместе с пушкинскими курсантами увез в «Урале» в Питер мешок железа. Каски там, штыки, гранаты…

Причем гранаты целые. То есть с толом.

Ну и патроны. Куда ж без них.

Приехал. Понес это барахло в местный музей. Сначала там отнекались. Мол, директора нет. Я честно все утащил домой.

А через час за мной пришли…

Слава Тебе Господи, что я родился и вырос с теми пацанами, которые ко мне пришли. А что? Городок-то — тридцать пять тысяч…

Я им все радостно показал: «Вот штык, вот граната!»

Выпили мы тогда много. Очень много. А железо конфисковали. В том числе и тот самый котелок с восемнадцатью фамилиями… У кого-то он сейчас на даче валяется…

1998. Демянск.

Сентябрь это был…

Для многих это ничего не значит. Сентябрь и сентябрь.

Мы в ту ночь ждали поезда до станции Лычково.

А в это время взорвали дом на Гурьянова. Да. Именно в ту ночь. 8 сентября.

Через пять дней взорвут дом на Каширской.

Мы спокойно уехали работать. Мы ничего не знали. И ничего не знали, когда возвращались обратно. Пока не приехали…

Понимаю ФСБ и УВД. Все каналы надо отследить. Но, как обычно, у нас все превращается в фарс.

С того года нас шмонают по-страшному.

2000. Демянск.

Стоим на Московском вокзале в Питере. До отправления — десять минут.

— Ваши документы.

Протягиваю паспорт. Два молоденьких, лет восемнадцати, мента. Стажеры. Рядом кинолог с овчаркой.

У собаки истерика — она исходит слюной, бросаясь на меня, падает на спину, закатывает глаза…

Для нее кошмарный угар пороха, тола и трупов.

— Мы поисковики! — гордо так! — Ребята, мы же свои, мы же…

— Пройдемте!

Рядом пацаны затаскивают рюкзаки в вагон.

— Провожающие, выходим!

— Мужики, поезд… Я командир, вот документы!

— Пройдемте! — железный голос в ответ.

Из поезда, что стоит на другой стороне платформы, выпадывают два пьяных в говно азербайджанца. Или армянина. Или дагестанца. Или… Да не понимаю я в них!

Что они там делали? Тот поезд стоит уже полчаса, если не больше!

Троица ментов кидается в обратную сторону. Забирают под «белы» рученьки кавказцев и уводят. Старший ухмыляется, обернувшись. Я заскакиваю в вагон.

Сашка, белея мордой лица:

— Командир, прости!

Достает из верхнего клапана рюкзака полкило тринитротолуола.

Играю желваками. Прячу взрывчатку в пакет. Жду, жду, жду… Через два часа выкидываю пакет из окна туалета в привыкший ко всему Волхов.

Не люблю ездить с детьми. Следи не следи…

2009. Старая Русса.

Ехали домой уже они. Пересадка в Новгороде. Подходит наш к местным. Пьяный вдрабадан:

— Мужики, а где здесь сортир? Я тут поисковик…

Мужики оказались ментами в штатском.

Тридцать три патрона и «лимонка» в рюкзаке.

Срок…

2001. Волховстрой.

— Рюкзак снимите, пожалуйста.

Снимают рюкзак.

Поездные милиционеры делают обыск — «Антитеррор»! — штык. Три патрона. В рабочей одежде.

Дали девчонке два года условно. Вот так.

Сами виноваты. Не люблю ездить с детьми…

2008. Синявино.

Часа три ночи. Сирена. Выскакивают все из землянок — кто в чем.

Облава.

Менты по периметру лагеря. Обыск в землянках и палатках. Ничего не нашли. Дураки…

Когда копали для себя землянку — подняли две гранаты. Выжгли.

Делается это просто.

Когда поднимаешь гранату — «эфка»-то или «РГД» — немецкие реже встречаются, сначала смотришь, есть там взрыватель или нет?

«Лимонки» — они, если без взрывателя, то с пробкой. «РГ» — там сложнее. Сверху дырочка, закрывается она такой защелочкой. Вот, чтобы понять, есть в этой дырочке взрыватель? — красная палочка, сбиваешь грязь лопаткой. Может и бахнуть, между прочим… Одному так в ягодицу осколком прилетело… Но это другая история!

Если взрывателя нет — технология такая. Откручиваешь пробку (если это «лимонка») или пробиваешь дырочку под ручкой («РГД») и кидаешь в костер.

Ага! Вот так прямо и кидаешь!

Минут через пять-десять тол начинает кипеть и гореть. Полчаса — и он выгорел. Граната готова к безопасному употреблению.

Две «лимонки» или три «РГД» — и восьмилитровый котел вскипел! Впрочем, я это уже писал…

Дома у меня сейчас лежат «ПОМЗ», полтинник и «лимонка».

Минометки так же, кстати, уничтожаются. Надо только посмотреть на донышко — есть ли там удар по капсюлю? Если нет — можно честно снимать ключом взрыватель и в костер!

Вот какой дурак «ПОМЗ» снял и выжег, я не знаю. Я ее в Севастополе пустую нашел. И привез домой. Так же, впрочем, как и немецкую шток-мину. Это такая бетонная хрень, начиненная гвоздями. Какой-то идиот нашел, обезвредил и выбросил. А мы подобрали.

У меня дома нет ничего. Только полный дебил повезет с собой из поиска стволы или мины с гранатами.

Потому как нас пасут от дома до дома.

В любой момент могут приехать и обыскать.

Я к этому уже привык.

И вот она, странность… Можно ехать одному туда. В июне, июле, августе… И вплоть до следующего мая. Тебя не тронут. А вот нас шмонают. Красных по-черному… Ровно так. С двадцать второго апреля по восьмое мая. В это время у ментов «Антитеррор»…

Потом он заканчивается…

13. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Я не знаю, смог ли я рассказать, что такое для меня война. Для меня — не служившего в армии и никогда не воевавшего.

Для меня и для моих друзей.

Вряд ли смог. Потому что это невозможно рассказать. Я сейчас пишу эти строки, и снова ком в горле. У меня снова сегодня приступ поискового синдрома. Так я это для себя называю. Я не укоряю вас в том, что вы это не можете понять. Мне это и не надо. Более того.

Любой, кто начинает мне сочувствовать и «понимающе» кивать головой, становится для меня — почему?! — врагом. А тот, кто меня начинает хаять за это — того я понимаю… Почему? Я не знаю.

Лучше молчать, да… Так я себя честнее чувствую. Не знаю почему. Не спрашивайте. Иначе мне стыдно. Что так, что так — стыдно. Поэтому — лучше промолчать.

А я все равно — говорю!

Многие ли из вас могут понять — как это? — заходить живым к убитому домой? Я и сам это не понимаю. Я не люблю встреч с родственниками.

Нет. Не так, как это делают офицеры, чьи пацаны легли под бандитскими пулями. Им гораздо тяжелее.

Наши родственники радуются. Радуются тому, что их прадеды — от которых остались лишь редкие фотографии — вдруг нашлись.

Странная вещь эта жизнь…

Есть те, кто плачут, есть те, кто радуются. А есть те, кто выпячивают себя на фоне своих убитых дедов… Есть. Я видел. Не хочу об этом говорить. Но это есть.

Я понимаю. Легче хоронить деда, чем внука. Отца, чем сына.

Если к тебе, читатель, придет поисковик и протянет весточку из прошлого…

Помни. Твой дед погиб пацаном. Он успел малое в своей жизни.

Он не успел слетать в космос или написать книгу. Он мало что успел.

Он успел только сделать твоего отца и поймать в грудь пулю. Пулю, которая не досталась тебе.

Да, да… Именно тебе! Потому что иначе он бы вместе с тобой сгорел бы в концлагере… И никто не знает — как бы этот лагерь назывался? Аушвиц? Балаково? Котельнич?