Разобщённые - Нил Шустерман

Вода начинает вливаться в кабину через разбитые окна так быстро, что у Трейса нет даже времени приготовиться к смерти. Он до предела вытягивает шею, стараясь держать голову над водой как можно дольше. Затем набирает полные лёгкие воздуха и задерживает дыхание — он теперь под водой. Внезапно кругом становится тихо, если не считать жалобного позвякивания металлических частей погибающего самолёта.

Весь запас кислорода сожжён; и, покорившись судьбе, Трейс выдыхает в последний раз. Пузырь воздуха возносится в темноту; лёгкие пилота заполняются водой. Это такая душераздирающая боль, с ней не может сравниться никакая другая, но Трейс знает — она продлится не долго. Проходят пять секунд. Десять. Несправедливость происходящего перестаёт волновать Трейса. Сознание его меркнет, и последнее, что он чувствует — это надежда, что своим решением сражаться на стороне детей, а не на стороне юнокопов, он оплатил себе билет в лучший мир.

79 • Старки

У воды вкус резины и гнили; она ни горячая, ни холодная, скорее тепловатая, как забытый на столе чай. Самолёт уже полностью скрылся под водой, оставив за собой лишь белый след бурлящих пузырьков посреди чёрного пятна вытекшего топлива, уже почти полностью прогоревшего. Старки озирается по сторонам — вот его подопечные: на плотах, в воде поблизости и в воде так далеко, что их даже не видно, слышны только вопли о помощи.

Всего в нескольких сотнях ярдов от них раскинулся пустынный берег. Трейс, мир душе его, к счастью, посадил самолёт в том месте огромного озера, где его берега пустынны. Но всё равно — люди, конечно же, видели аварию и наверняка явятся, подстёгиваемые любопытством. Только лишнего внимания расплётам и не хватало. Надо убираться отсюда как можно скорее.

— Туда! — машет Старки в сторону берега и начинает грести здоровой рукой. Ребята на плотах орудуют маленькими вёслами, те, что в воде, плывут, как могут, и через несколько минут все выбираются из отвратительной воды на рыхлый берег, покрытый раскрошившимися рыбьими костями.

Старки поручает Бэм пересчитать уцелевших. Сто двадцать восемь. Сорок один человек — таковы их потери при аварии. Выжившие пытаются установить, кто именно погиб. Это выводит их предводителя из себя. Если они будут торчать здесь и убиваться по мёртвым, их всех повяжут. Будь он один, у него, без сомнения, хватило бы ума и сообразительности вывернуться из этой ситуации; значит, нужно применить свои способности для спасения всех.

— Быстро все рвём когти! Некогда рассиживать и слёзы лить! Надо убираться отсюда, в темпе!

— И куда прикажешь идти? — спрашивает Бэм.

— Да куда угодно, лишь бы отсюда подальше!

Старки понимает: его долг — указать этим детям путь и цель. Теперь, когда они вырвались за пределы загона, называемого Кладбищем, пришло время сменить приоритеты. Коннору, может, и хватало того, что его детишки живы и накормлены, но Старки одного выживания мало. Под его руководством аистята превратятся в такую силу, что с ними придётся считаться всем!

Он направляется к ближайшим ребятам, в изнеможении валяющимся на берегу, и вздёргивает их за шиворот на ноги.

— Ноги в руки, мотаем отсюда! Отдыхать будем, когда окажемся в безопасности!

— А мы вообще когда-нибудь окажемся в безопасности? — задаёт кто-то резонный вопрос. Старки и сам в это не верит, а потому оставляет вопрос без ответа. Ну да ничего. Они слишком долго наслаждались миром и покоем. Разнежились. Теперь же грозящие со всех сторон опасности научат их вниманию и постоянной бдительности.

Пока аистята собираются с силами, Старки рыщет между ними в поисках Дживана, и, найдя, испытывает облегчение: хорошо, что этот парень в числе выживших.

— Дживс, нам нужно будет что-то типа такой же станции слежения, что была у вас в КомБоме, только мобильное. Я хочу, чтобы ты стал нашими глазами и ушами, чтобы собирал всю возможную информацию о затеях юнокопов.

Дживан ошалело таращится и мотает головой:

— Ты что! Да ведь там были супер-пупер аппаратура и военный софт! А тут что? У нас даже какого-никакого завалящего компа нет!

— Мы раздобудем столько компов, хоть задницей ешь, — говорит ему Старки. — И ты заставишь всё это работать, понял?

— Да, сэр, — нервно кивает Дживан.

Не успели они ещё покинуть берег, как в мозгу Старки уже начал формироваться Великий План. Он возобновит кампанию мести, которую начал в Тусоне; но теперь с ним будет не какая-то жалкая горстка аистят, теперь он задействует их всех, все сто двадцать восемь человек! Он организует то, что называется «герилья»: небольшую, подвижную армию, которая станет безжалостно расправляться со всяким, кому придёт в голову расплести аистёнка. С каждым новым спасённым аистёнком число бойцов его армии будет расти, и придёт время, когда они наберутся достаточно сил, чтобы начать крушить заготовительные лагеря. Вот тогда этот пресловутый Беглец из Акрона станет не более чем жалкой сноской в великой книге истории, которую напишет Старки.

Столь широкие перспективы вдохновляют Старки и, черпая силы в своих грандиозных замыслах, он ведёт людей в горы к востоку от Солтон-Си. Первым фокусом, который он сотворит, станет трюк с исчезновением всей его группы. С этого момента магии не будет конца.

80 • Мираколина

Мираколина просыпается со страшным головокружением. Вcё ясно, её транкировали. Четвёртый раз в жизни! Похоже, это уже входит в привычку. К ней возвращаются воспоминания о событиях, приведших к транкированию, но медленно и вразнобой. Девочка подавляет позыв к рвоте и принимается решать задачку: где она, что с ней. Пытается собрать воедино клочья мыслей.

Она куда-то едет. В машине. Они с Левом путешествовали вместе. Она что, в кузове пикапа? Нет. В багажном отсеке автобуса? Тоже нет.

Ночь. Она на заднем сиденье автомобиля! А Лев с ней? Нет.

Стоп, под конец они вообще были не в машине... Точно, они шли пешком! Вдоль ограды. Было же что-то ещё! Нет, не удаётся вспомнить, как ни напрягай память.

И хотя голова болит так зверски, что Мираколине кажется, будто сейчас её мозги вытекут через уши — она приподнимается на сиденье. Между ней и передней частью салона толстое защитное стекло. Полицейская машина, что ли? Точно! На переднем сиденье расположились два юнокопа. Для неё новости просто отличные! Это значит, что она вырвалась из того тёмного подспудного мира, куда её насильно затащил Лев. Странно... Почему-то на душе у неё вовсе не так радужно. И дело тут не только в последствиях транкирования. То, что она находится в полицейской машине, не сулит Леву ничего хорошего, а Мираколина больше не в силах отрицать тот факт, что ей вопреки её собственным принципам небезразлична судьба этого человека.

Юнокоп за рулём бросает взгляд в зеркало заднего обзора и встречается с ней глазами.

— О, отлично, кое-кто проснулся! — приветливо говорит он.

— Вы не могли бы рассказать мне, что случилось?

От звука собственного голоса у неё в голове гудит, как от удара кувалдой.

— Полицейский налёт на депо списанных самолётов — вот что случилось, — отвечает юнокоп. — Но тебе-то это известно, так ведь?

— Нет. Меня транкировали перед воротами. — Запнувшись на секунду, она добавляет: — Я гуляла, — что звучит довольно глупо, если принять во внимание, что «гуляла» она по Богом забытой дороге посреди пустыни.

— Мы знаем, кто ты, Мираколина, — вмешивается коп, сидящий рядом с водителем. От такой новости Мираколине хочется улечься обратно на клейкое кожаное сиденье, но, не рассчитав спросонья свои движения, она с размаху стукается головой о дверцу.

— Это он вам сказал? — лепечет она. Мираколина даже вообразить себе не может, чтобы Лев назвал кому-то её имя добровольно.

— Никто нам не говорил, — отвечает коп и показывает ей маленький электронный приборчик. — Анализатор ДНК. После «Весёлого Дровосека» вошёл в стандартный комплект оборудования для юнокопов.

— А мне очень бы хотелось узнать, кто такой этот «он», о котором она упомянула, — замечает водитель.

Как бы не так, не знаете — и не узнаете. Лева не забрали вместе с ней, а это значит, что он в этот момент был где-то в другом месте. Но неужели же он вот так запросто бросил её? Хотя почему и нет? У него же, вообще-то, каша в голове, никаких тебе этических принципов, моральный урод... Стоп, а вот это ложь. Она когда-то сама внушала себе все эти выдумки, чтобы представить его сущим демоном. В глубине её души живёт твёрдое убеждение, что по своей воле он её ни за что бы не покинул. Если Лев так поступил, значит, у него не было иного выбора. И опять же, вопрос в одном: он на свободе или его поймали?

— А я вот хотел бы узнать, — говорит тот, что сидит рядом с водителем, — как так получилось, что ты оказалась снаружи, за воротами, а не внутри, как все остальные-прочие?