Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве) - Николай Наседкин

Право, режиссёру, экранизирующему или ставящему на сцене "Бесов" и воссоздающему сцену ночных бодрствований Кириллова за чёрным чаем в мучительных мыслях о Боге (бессмертии!), вполне позволительно было бы придать этому герою внешнее сходство с Достоевским. Именно в Кириллове, самоубийце-философе, и воплотил в художественную реальность Достоевский квинтэссенцию своих многолетних размышлений о бессмертии, о праве человека на жизнь и смерть, на самоубийство. Сама по себе идея Кириллова оказалась ложной. Недаром, не только Пётр Верховенский, но и многие другие действующие лица "Бесов" вплоть до объективного, если можно так выразиться, Хроникёра считают Кириллова сумасшедшим. Своей судьбой инженер-самоубийца словно подтвердил вслед за Лоренцо Медичи и великим Гёте тезис -- "всякий, кто не верит в будущую жизнь, мёртв и для этой"211. И словно бы впрямую к уже гнившему в могиле Кириллову обращает свои слова умирающий Степан Трофимович: "Человеку гораздо необходимее собственного счастья знать и каждое мгновение веровать в то, что есть где-то уже совершенное и спокойное счастье, для всех и для каждого..." В этом как бы заочном споре Степана Трофимовича с Кирилловым особенно ярко проступают-слышатся отголоски споров-дискуссий в кружке петрашевцев, диспутов на религиозные темы. И в данном случае, на данном этапе своей жизни-судьбы, Достоевский, конечно же, -- с Верховенским-старшим, а не с Кирилловым. Создав Кириллова, пройдя вместе с ним (в его образе!) все перипетии создания притягательной теории необходимости самоубийства, Достоевский на время изжил-подавил в себе этот комплекс, доказал для себя, в первую очередь, ложность и тупиковость данного пути.

Впрочем, не только для себя. Думается, как юный Вертер спровоцировал в своё время волну самоубийств по всей Европе, так и Кириллов, в свою очередь, наоборот -- отвратил многих чересчур задумывающихся молодых людей от бессмысленного состязания с Богом... По крайней мере, чрезвычайно глупо проходить-повторять вслед за данным героем Достоевского весь этот псевдобунтарский соблазнительный путь, ведущий в никуда...

В самоубийственный тупик!

4

О Кириллове мы вспомнили лишь самое необходимое и для нашего исследования существенное, ибо герой этот достаточно подробно описан и разобран в литературе о Достоевском именно как герой-самоубийца.

Также кратко рассмотрим и образы-судьбы других персонажей романа, имеющих отношение к суициду. И в первую очередь, конечно, вернёмся ещё раз к бедной малолетней жертве Ставрогина -- Матрёше. В его "исповеди" содержится удивительное предположение -- он пытается понять, что чувствует девочка после этого, как она понимает-воспринимает случившееся: "Наверное ей показалось в конце концов, что она сделала неимоверное преступление и в нём смертельно виновата, -- ?Бога убила?..."(-7, 647) Ничего себе! Если вдуматься, здесь же просматривается прямо-таки сопоставление между Матрёшей и Кирилловым: инженер-интеллектуал убил Бога в себе логической идеей, безграмотная девочка убила Бога в себе, непроизвольно поддавшись ласкам растлителя, и конец-финал судеб у обоих один, расплата за убийство Бога одинакова -- самоубийство. А вот способ ухода из жизни сближает Матрёшу уже со Ставрогиным. Вернее, можно точнее предположить, -- жертва подсказала своему растлителю этот позорный способ. Стоит только вспомнить, как Николай Всеволодович целых двадцать минут выжидал у дверей чуланчика, за которой свершалась самоказнь девочки, как ловил назойливую муху, отвлекающую в сей момент от мыслей, смотрел на крошечного красного паучка, как он подглядывал затем в щёлку, дабы удостовериться окончательно... Да, можно не сомневаться, что именно в те двадцать минут и зародилось и окрепло решение Ставрогина -- в самое ближайшее время и самому пожирнее намылить верёвочную петлю. Матрёша словно позвала-поманила его за собой и указала путь...

Весьма любопытная суицидальная ситуация складывается на протяжении романа с прекраснодушным романтиком Степаном Трофимовичем Верховенским. На первых же страницах хроники выясняется, что он частенько пишет Варваре Петровне покаянные письма после каждой очередной ссоры с признаниями, что "он себя презирает и решился погибнуть насильственной смертью".(-7, 14) И впоследствии, когда Варвара Петровна надумала выдать за Степана Трофимовича Дарью Шатову, она инструктировала девушку, как ей обращаться с будущим супругом: "Заставь слушаться; не сумеешь заставить -- дура будешь. Повеситься захочет, грозить будет -- не верь; один только вздор! Не верь, а всё-таки держи ухо востро, неровен час и повесится; а потому никогда не доводи до последней черты, -- и это первое правило в супружестве. Помни тоже, что он поэт..." (-7, 67)

Конечно, замечание про поэта отделено от предыдущего наставления точкой, но не исключено, что для Варвары Петровны (и для самого Степана Трофимовича) два этих слова-понятия -- "писатель" и "самоубийство" -неразрывно связаны. Поэты-писатели, как мы уже выяснили, весьма наклонны к суициду. Но кроме того, что Верховенский-старший -- поэт, кроме того, что он является героем великого литературного произведения, он имеет к русской классической литературе ещё одно странное и необыкновенно интересное касательство. Дело в том, что в судьбе Степана Трофимовича, в описании финала его жизни Достоевский ровно за сорок (!) лет как бы предсказал-предвидел последние дни Льва Толстого: и уход, и горячечную болезнь в дороге, и смерть на чужой постели, в случайном доме... Правда, можно предположить, что это, наоборот, литературный герой Достоевского подсказал автору "Войны и мира" его уход. Как символично, как подсказательно выглядело бы тогда чтение-перечитывание Львом Николаевичем именно перед своим уходом из Ясной Поляны романа "Бесы", но, как известно, в свои последние дни он действительно читал именно Достоевского, только -"Братьев Карамазовых"... (-9, 626)

Ну и, наконец, ещё три героя романа имеют к теме суицида самое непосредственное отношение. Во-первых, -- Дарья Павловна Шатова. Да, да, хотя в каноническом тексте "Бесов" она в открытую и не помышляет о суициде, однако ж, в подготовительных материалах Достоевским недвусмысленно было намечено-определено для этой героини: "Не выдержала и утопилась, но закричала -- вытащили, умерла".(11, 68) Причина самоубийства, разумеется, -- Ставрогин (в черновиках ещё -- Князь).

А вот в случае с Маврикием Николаевичем, женихом Лизы, суицидальный мотив возникает-появляется в самом романе. Решившись на безумный поступок -- придти к Ставрогину и предложить тому жениться на своей невесте, -- он признаётся, что совершает этим подлость и не перенесёт этого. Николай Всеволодович, разумеется (уж больно тема его интересует-задевает!), тут же спрашивает: "-- Застрелитесь, когда нас будут венчать?.." Прямодушный артиллерийский капитан вполне серьёзно отвечает: "-- Нет, позже гораздо. К чему марать моею кровью её брачную одежду..." Можно представить, как хотелось, вероятно, желчному цинику Ставрогину в сей момент язвительно как-нибудь издевнуться над этим трогательным признанием, звучащим столь пародийно. Однако ж, Маврикий Николаевич дальнейшим простодушием своим его обезоруживает: "-- Может, я и совсем не застрелюсь, ни теперь, ни позже..."(-7, 360) Но когда Nicolas высказывает вполне резонное, но в то же время и какое-то оскорбительно-снисходительное предположение, мол, Маврикий Николаевич хочет этим только его, Ставрогина, успокоить, жених Лизы в гневе обрывает-констатирует: "Вас? Один лишний брызг крови что для вас может значить?" Чрезвычайно точная для характеристики Ставрогина фраза-определение: действительно, что может значить для этого человека (человека?) "лишний брызг крови" случайного соперника, если он способен любоваться в щёлку предсмертными конвульсиями повесившейся из-за него девочки...

А Маврикий Николаевич в романном времени действительно переживёт и увоз-похищение Лизы Ставрогиным (по сути -- их безумную брачную ночь), и саму Лизу, и самого Ставрогина... Впрочем, о Маврикии Николаевиче сообщается в финале, что он уехал неизвестно куда, так что -- Бог его знает...

Что касается Лямшина, то о его намерении наложить на себя руки в страхе перед арестом упоминает Хроникёр и -- довольно странно: "Кажется, к утру он сделал попытку к самоубийству; но у него не вышло..."(-7, 624) Откуда вдруг такое утвердительное предположение? Впрочем, зная-понимая трусливую сущность этого мелкого суетливого беса, можно вслед за Хроникёром (Достоевским!) дофантазировать-представить, как он стоял в своей тёмной ночной комнате с четверть часа на цыпочках, просунув голову в намыленную петлю, трясся крупной дрожью, стучал зубами, скулил-привзвизгивал, но так и не решился вытолкнуть из-под себя стул...

Самоубийство -- это поступок.

5

Между тем -- тоска по родине давила.

Достоевский "с ужасом стал замечать"(291, 228) (стон души из письма к Яновскому), что он уже безнадёжно, как ему мнится-кажется, отстаёт от российской действительности, теряет связь с Россией. Как мы помним, для такого писателя -- "хроникёра" текущей действительности и "почвенника" -разрыв духовной связи с родиной был равносилен самоубийству. Тем более -- в разгар работы над самым своим злободневно-фельетонным романом из текущей российской действительности.