Романовы - И. Василевский

Зубатов, граф Келлер, генерал Мищенко… Коротким оказался этот список рыцарей трона. Но сколько же появилось мемуаров, и не найти в них ни одного указания на то, что пытались предпринять монархисты в те дни, когда «обожаемый монарх» был жив, хотя и арестован.

Только теперь изданная в Белграде книга Мельник-Боткиной «Воспоминания о царской семье» дала много ценных и любопытных материалов по этому вопросу. Автор «Воспоминаний» — горячая монархистка. Февральская революция для нее — несмываемый грех перед царской семьей. «Если нынешние несчастья России будут продолжаться еще 10, 20, 30 лет, это будет вполне заслуженное наказание», — пишет она.

В силу своего положения при дворе (она дочь лейб-медика Е. С. Боткина, погибшего вместе с Николаем и его семьей) автор «Воспоминаний» много знает. Именно в ее книге мы впервые находим доказательство того, что жив оказался монархизм в России и после революции. Правда, чины «конвоя его величества» в первый же день революции оказались напомаженными, с огромными красными бантами на груди. Они моментально забыли свое привилегированное положение при дворе, про те милости, которых искали и которыми осыпал их царь, но зато в далеком Тобольске обнаружились пылкие монархисты.

Первым «героем» такого рода оказался священник Алексей Васильев. «Во время обедни, когда вся царская семья была в церкви, — рассказывает Боткина, — он возглавил вдруг многолетие царствующему дому, полностью отчеканив при всем народе формулу звания „их императорских величеств“». Впечатление от этого выступления было колоссальным! Но на гнилой почве российского монархизма не растут белые лилии. К каким странным последствиям свелось геройство этого монархиста? Отставленный от должности после своего выступления, отец Алексей прославил свое имя по всей России. На его адрес стали присылать деньги на дело освобождения государя-императора, к нему стали обращаться агенты монархистов, приезжавшие в Тобольск для устройства побега Николая II и его семьи.

Деньги отец Алексей присваивал, а приезжавших монархистов передавал в ЧК. Так трагически просто кончилось это дело.

Может быть, это случайность? Исключение? Увы, нет.

Вот другой организатор побега Николая II, ярый монархист Соловей, присланный в Тобольск и уверявший, что за его спиной стоит организация из трехсот офицеров. Он тоже требовал присылки денег, а полученные в результате деньги тут же присваивал, а курьеров выдавал Совдепу. Гнилые плоды выросли на древе монархизма!

«Надо отдать справедливость нашим монархистам, — пишет Боткина, — что они, собираясь организовать дело спасения их величеств, вели его, даже не узнав подробно тобольской обстановки и географического положения. Петроградская и Московская организации посылали много своих членов, но они все попадали в ловушку — организацию отца Алексея и Соловья».

Монархисты остались верны себе до конца. «Не было ничего легче, чем организовать спасение их величеств, — продолжает Боткина. — Но продажность и измена губили дело».

Удивляться ли тому, что денег у бывшего царя оказалось мало, что «тобольские купцы не решались больше давать в долг», что старые царские слуги, самые верные, последовавшие за ними в ссылку, подняли невероятный скандал из-за несвоевременного и неполностью выплаченного жалованья. Даже в трудное время преданность придворных слуг не мешала им красть провизию, подавать невероятные счета, съедать присылаемые их величествам подарки из провизии и напиваться до того, чтобы ползать мимо комнат царя и царицы на четвереньках. А когда по случайному недоразумению вскрыли один из сундуков дядьки цесаревича Деревенько, этот сундук оказался набитым украденными за много лет вещами!

Впрочем, в книге Мельник-Боткиной упоминается еще старенький безымянный полковник из Тобольска, который на следующий день «после прибытия из величеств надел полную парадную форму и в течение получаса, вытянувшись во фронт, стоял перед их окнами».

Жив ли этот трогательный полковник? Читал ли он трагическую книгу Мельник-Боткиной? Что думает он теперь о монархизме и монархистах? Сохранил ли он, единственный, старую веру и старую любовь? Или уже и он проклял былую веру, былые убеждения?

И вот Николая II нет. Министр юстиции колчаковского правительства С. Старынкевич телеграфирует союзному Совету в Париж, что «в 18 верстах от Екатеринбурга крестьяне раскопали кучу пепла, в котором оказались пряжка от подтяжек, четыре корсетных планшетки и палец, относительного которого доктора указали на особенную холеность ногтя и принадлежность его царской руке».

Это все, что осталось от Николая II и всей его семьи.

Правительство Колчака производит подробное следствие «о кошмарном злодеянии». По словам красноармейца Анатолия Якимова (в его показаниях колчаковскому следователю по особым делам), всего их было 13 человек — тринадцатый доктор. «Их пришлось пристрелить и добивать прикладами, прикалывать штыками. Особенно много возни было с Вырубовой: она все бегала и закрывалась подушкой. На теле ее было 32 раны. В подушке нашли пачку денег и бриллианты».

Монархисты пускают в обращение легенды о том, что это «жиды виноваты», что будто бы ответственный за организацию расстрела рабочий Верхне-Исетского завода Петр Захарович Ермаков — еврей, что председатель Екатеринбургского исполкома Сергей Павлович Малышкин — тоже еврей.

Наряду с этим усиленно распускаются слухи о том, что Николай II жив, скрывается в Монголии и вот-вот явится и вновь «воссияет над Русской землей», что будто бы Михаил Александрович, великий князь, живет в Крыму и со дня на день объявит себя царем.

Но вот в Екатеринбурге издан сборник «Рабочая революция на Урале». Здесь (по воспоминаниям и документам) приведены все данные о казни Николая Романова и его семьи в Екатеринбурге.

Статья «Последние дни последнего царя», которой открывается сборник, говорит о том, что местопребывание бывшего царя в дни приближения колчаковских войск было сочтено опасным, так как обнаружились опасные симптомы контрреволюционного заговора. В Тобольске была раскрыта деятельность епископа и большого количества контрреволюционных элементов. В Тюмени был арестован бывший глава Временного правительства князь Львов, объяснивший, что он приехал «по лесопромышленным делам». Были и другие нежелательные визитеры. Далее официальные советские документы говорят: «Становилось совершенно очевидным, что монархисты свивают в Екатеринбурге организацию для освобождения Николая, так что областной Совет был поставлен перед фактом возможности неорганизованного, стихийного выступления рабочих с целью расправы над царем и его приближенными».

Возмущение рабочих масс очевидной организацией контрреволюции было настолько велико, что в рабочей среде Верхне-Исетского завода было решено расправиться с царем и даже определен для этого день. Областной Совет, не желая допустить этого спонтанного выступления, вынужден был организовать бессменное дежурство членов Совета. Близость белого фронта и чехословацких эшелонов создавала в это время угрозу падения Екатеринбурга.

На заседании областного Совета вопрос о расстреле Романовых ставили еще в конце июня. Принципиально он был решен в первых числах июля. Организовать расстрел и назначить день поручено было президиуму Совета. Когда президиум областного Совета подписал смертный приговор Николаю Романову и его семье, чехословацкий фронт был уже близко, а контрреволюционные банды с двух сторон — от Челябинска и по Западно-Уральской железной дороге — двигались на город.

Фактическая часть этих сведений вполне совпадает с данными, идущими от Колчака. Генерал Диденко, на которого Колчаком была возложена задача расследовать обстоятельства убийства царской семьи, свидетельствует: «Вся царская семья и великие князья убиты, первые в Екатеринбурге, вторые — в Алапаевске, в 60 верстах от Екатеринбурга. Царская семья убита по постановлению Уральского областного Совета в ночь с 16 на 17 июля 1918 года».

Кровь — всегда кровь, и пролитие ее справа или слева, в мирные дни или в обстановке войны всегда ужасно и кощунственно. Кровь всегда несмываема. Но весьма часто обывательская точка зрения считает «кошмаром» Екатеринбургскую трагедию именно потому, что там убита царская семья. Убийство царя трагично, но только в той мере, в какой трагично убийство стекольщика или крестьянина. Убийство всегда ужасно, и никто не посмеет сказать, что убийство в Екатеринбурге любой мужицкой семьи было бы более нравственно, чем убийство семьи царской.

У расстрелянного столяра не было бы даже утешения в виде воспоминаний о прошлом. Он всю жизнь знал только тяжкий труд, только бедность и унижения. Перед ним никто не падал на колени, никто не унижался. Он и в малой степени не знал сладкой отравы всемогущества. Он не был виновником тысячи и тысячи казней, произведенных в царствование Николая II.