«Штрафники, в огонь!» Штурмовая рота (сборник) - Владимир Першанин

– Илья Аркадьевич, жарко! Пойдемте, посидим где-нибудь в тени. Может, корчма тут имеется.

Насчет корчмы меня сразу поняли. Вынесли запотевший кувшин вина, кружки и закуску на глиняном блюде: изюм и лепешки.

– Ну, что вы, товарищи! – смутился капитан. – Этого не надо. Мы ведь на службе.

Какая к черту служба! Тимарь прогуляться нас отпустил, глянуть, как здешний народ живет, ну и винцом затариться. Наши подчиненные за водкой и вином среди дня не бегают. У них время – после отбоя, когда от патруля спрятаться можно. Кстати, и патруль степенно прошагал мимо: лейтенант и два рядовых. Козырнули нам и пошли дальше. Зенович тоже заторопился, но я уже принимал кружку светлого, играющего пузырьками вина.

– На здраве, товарищ Сталин!

– На здраве!

Хорошо в жаркий день опрокинуть кружку кисловато-сладкого вина. Умеют его румыны делать. Закусил кистью изюма. Глядя на меня, выпил и Зенович. После второй кружки проснулся аппетит. Я взял лепешку. Она была кукурузная, крошилась в пальцах и показалась мне совершенно безвкусной.

Почуяв, что лепешки русскому офицеру не понравились, румыны принесли белого ноздреватого сыра. Выпили еще. После солдатской каши соленый сыр с вином шел очень хорошо. Но сидеть долго не рискнули. Начальство не одобряло неофициальные посиделки с местными жителями. Опрокинули по кружке на «посошок». Румыны предложили взять вина с собой. Мы купили кувшин и аккуратно запаковали его в вещмешок. Туда же сунули головку сыра, а я наполнил вином свою фляжку. Гостеприимным старикам оставили три банкноты по пять червонцев. Насчет цен нас просветили, румын мы не обидели.

Раскланялись и пошли дальше. Откровенно говоря, меня тянуло познакомиться с какой-нибудь девушкой. Но хутор оказался совсем маленьким. Мы потоптались у крайнего дома и решили пройтись вдоль речки. В роту оба не торопились и, отойдя за деревню, присели на траву. Вино оказалось крепким, а сидя у речки, добавили еще из фляжки.

Наш замполит мне нравился. Он был порядочный человек, к нему можно было обращаться с любым вопросом. Но вот так вдвоем, да еще попивая вино, мы оказались с капитаном впервые. Не слишком привыкший к алкоголю Зенович заметно опьянел. Рассказывал мне о семье, каких-то проблемах, потом поделился мыслями, которые не давали ему покоя:

– Ну, не участвовал я в атаке, а орден получил. Мне Николай Егорович приказал отстающих подгонять и обеспечивать эвакуацию раненых. Недавно слышу за спиной: «Евреи, они такие! Как в бой, так не спешат, а за наградами – первые в очереди». Я понимаю, тебе, Вячеслав, тоже обидно. Из такой заварухи выбрался, атаку с Петей Фалиным организовали, а тебя всего лишь медалью наградили.

Я пытался его перебить, но у Зеновича накипело. Он рассказывал, махая руками, что участвовал в боях за Киев, наступал в одной цепи с бойцами и расстрелял по немцам все свои автоматные диски. Его контузило, он все равно остался в строю, но не получил даже благодарности. Не буду лицемерить, у меня тоже сложилось свое отношение к евреям. Они довольно часто занимали хозяйственные должности подальше от передовой.

Но речь шла о конкретном человеке. Замполит не был трусом. Тимарь приказом оставил его на левом берегу. И все равно, Зенович самовольно перебрался через речку и принимал участие в бою. Пусть на завершающем этапе, но стрелял и находился среди нас. Что тогда говорить о «бравом казаке» Зеленко, который очень берег себя, а затем совал всем подряд свои ободранные ладони, утверждая, что ранен.

А насчет моей медали? Какие могут быть обиды, если, будучи два раза ранен, я почти три года проходил «лейтенантом», правда, заслужил медаль «За боевые заслуги». А в штрафной роте после первого же боя получил «старшего лейтенанта» и еще к тому же медаль.

– Брось, Илья Аркадьевич! – набирая в опустевшую фляжку холодную речную воду, успокаивал я замполита. – Ребята тебя уважают, считают боевым мужиком. Хлебни водички. Посидим, покурим и двинем потихоньку в роту. Там Егорыч уже заждался.

И еще одна маленькая деталь насчет Зеновича. Когда в очередной раз тусовали штаты и названия должностей руководящего состава штрафной роты, вместо замполита ввели должность «агитатора». Агитаторов и в нормальных частях всерьез не принимали, а что тогда говорить о штрафной роте? Узнав об этом, Илья Аркадьевич пообещал подать рапорт о переводе на должность командира взвода, если в его личном деле будет стоять слово «агитатор».

– Такая война идет, – возмущался он. – Нацисты сотни тысяч евреев расстреляли, а я в агитаторах числиться буду. Лекции бойцам читать, стенгазеты выпускать! Ну, скажут, еще один еврей языком мелет вместо того, чтобы воевать.

И добился своего. В ворохе бумажной неразберихи оставили прежнюю должность, и капитана Зеновича, как и раньше, именовали «комиссар», чем он гордился не меньше, чем орденом.

Хотя на нашем участке фронта наблюдалось затишье, рота активно пополнялась личным составом. Затишье – понятие относительное. Бои местного значения, разведки боем, захват небольших плацдармов – все это продолжалось. В то же время новое пополнение вызывало у командования роты серьезное беспокойство. Такое случается. Ангелы в штрафные роты не поступают. Прошлое пополнение было, в общем, нормальное. Было много солдат (да и офицеров), попавших под трибунал из-за собственной глупости: по пьянке, за драки, дезертирство. Поступали осужденные за работу в оккупации на немецких предприятиях. На этот раз дело обстояло сложнее.

Во-первых, пришло довольно много жителей Западной Украины. С некоторыми получилась такая картина. Их по мере освобождения областей призывали в армию, но, отсидев почти всю войну в тылу, они и дальше пытались прятаться по хуторам. И хотя особые отделы и военкоматы отсеивали неблагонадежных, у нас оказалась группа «западников», на которых положиться было трудно. Советская власть, при которой они пожили два года, с 1939-го по 1941-й, была для них как кость в горле.

С ними мы справлялись. Любили или не любили Советскую власть, но понимали, что возможность выжить и вернуться к своим семьям зависит от них самих, то есть придется воевать. Особых хлопот они пока не доставляли.

Однако судьба (а точнее, начальство) преподнесла нам неожиданный сюрприз. Прибыли сразу два вагона уголовников, человек семьдесят, которые выразили в лагерях и следственных тюрьмах горячее желание «освобождать родную землю и бить фашистских оккупантов». Они принесли нам немало хлопот, и я более подробно остановлюсь на этом пополнении.

Почему-то во многих фильмах и книгах сложился образ бывшего вора, грабителя, который немало натворил, а парень-то он, по существу, хороший. Позади безотцовщина, трудное детство, дружки-уголовники, вот он и оступился.

Прибыв на фронт, эта публика, по замыслу авторов, продолжает выкидывать разные коленца, бегает в самоволку, демонстративно кривляется в строю, выводя из себя туповатых сержантов и мало что понимающих в жизни офицеров. Но когда наступает время проверки, то бишь начинаются атаки, бои, уголовники (на 90 процентов!) чудесным образом перевоплощаются в смелых, отчаянных бойцов, которых чуть не силой приходится удерживать от геройских порывов.

К сожалению, это не так. Не рассуждая о проблеме в целом, остановлюсь на этих семидесяти этапниках, прибывших к нам. Кто они были? Совершенно разные люди. Отброшу в сторону молодых воров, колхозников или рабочих, укравших что-то на своих предприятиях. Это были случайные люди, но и их крепко подмяла под себя сбитая уголовная среда.

Пришли «искупать вину» такие личности, что я просто не представлял, как их пропустила комиссия. Три-пять-семь судимостей, крупные ограбления складов и магазинов, ножевые ранения, изнасилования. В общем, целый букет. Некоторые умудрялись воровать всю войну, а попавшись, писали заявления с просьбой направить на фронт. Да еще как писали! Любой прокурор расплачется. Здесь и долг перед Родиной, и любовь к старушке-матери, и ненависть к проклятым фашистам. Многие из них ни дня в жизни не работали. Мне приходилось слышать, с каким цинизмом они обсуждали способы, как выжить, обмануть вертухаев (то бишь нас, командиров).

Стало сразу ясно, что такое пополнение сделает все возможное, чтобы спрятаться в любой щели. Тем более они сумели подчинить себе большую часть осужденных и если пойдут в атаку, то за спинами простых мужиков.

Мы расстреляли Пикалова, ударившего ножом сержанта. Пикалов оказался просто пьяным придурком, а ведь пришли к нам подчиненные куда хитрее и опаснее Пикалова. Старший из прибывших носил кличку Алдан (река Алдан – приток Лены на магаданских приисках). Одетый в аккуратную красноармейскую форму, крепкий мужик, лет сорока. Специальность – железнодорожный вор. Сколько имел судимостей, не помню, но не меньше четырех – пяти.

В своих краях Алдан считался авторитетным вором и возглавлял крепко спаянную шайку. Грабили пакгаузы, вагоны на запасных путях. И охранники убитые числились за бандой, но Алдан чаще всего выходил сухим из воды, подставляя «шестерок» и отделываясь мелкими сроками. Все же оперативники сумели взять его с поличным, и после суда, отвесившего ему десять лет, Алдан решил «пролить кровь за Родину».