Роковой секрет (СИ) - Ройс Мэри

Больная идиотка!

Начинаю растирать ладонями лицо, одновременно стараясь выцарапать себе глаза, выдрать их, за то, что так тщательно рассматривали тело убитой бабушки. Из груди вырывается такой крик, что я чувствую, как вместе с ним остатки еще живой души отчаянно покидают меня, оставляя одну лишь безжизненную оболочку. Крик умирает на губах, и я вместе с ним. Кажется, что на меня обрушился потолок, лишив последней возможности дышать, и из открытого рта сыплются лишь хриплые звуки. Воздух не доходит до легких, он застревает в груди, опаляя ее огнем. Жар расползается по шее и доходит до верхней части спины, прожигая позвоночник, крадется вниз, но внезапно все исчезает, тухнет, словно сквозняк затушил это разъедающее пламя. Я больше ничего не чувствую.

— Если бы ты так тщательно не рассматривала фото своей бабушки, то успела бы разглядеть и подругу, которую изнасиловали, а после заживо закопали ее изувеченное тело. Для пущей убедительности мне даже удалось выкрасть все видеозаписи. И если у тебя еще остались сомнения в моей честности…

— Хватит… — тяжело дыша, я выдавливаю из себя единственное, что могу.

— Как пожелаешь, но прежде хочу прояснить одну вещь. Ты нужна мне живой и должна как следует питаться и принимать необходимые лекарства. Также ты будешь посещать психолога. Это не обсуждается.

— Иди к черту, — шепчу я себе под нос, — идите вы все к черту! Все! Сгорите в аду! Я ненавижу! Ненавижу всех вас!

Истерика накрывает меня с головой. Понятия не имею, откуда у меня берутся силы, но начинаю хаотично размахивать руками. Острая боль только подливает масла в огонь, и я вырываю из вен иглы. Больше не контролируя себя, резким ударом сбрасываю на пол все со стоящей рядом тумбы, а когда в неадекватный мозг проникает громкий звук разбившегося стекла, руки тут же оказываются в крепкой хватке, прижатые по обе стороны от головы. Над моим лицом нависает тот самый мужчина.

— А вас я ненавижу больше всех! — яростно выплевываю, глядя в чертовы голубые глаза. — Вы подарили мне жизнь в аду! Лучше бы я сдохла на том бетонном полу!

— Ты обязана жить! В тебе течет его кровь! — Он крепче сжимает мои кисти, буквально сдавливает, но, черт бы его побрал, лицо, это точеное лицо ни разу не вздрогнуло.

Он спокойный и уверенный в каждом своем слове, отчего я невольно подчиняюсь, и тело снова обмякает, устав бороться. Мужчина отстраняется и, чинно поправив лацканы пиджака, обращает пронзительный взгляд голубых глаз на меня.

— Ты встанешь на ноги, заставишь всех заплатить за причиненную боль и заберешь то, что по праву твое. Ты Джиа Де Сандро! Дочь главы сицилийской мафии. Ты будущая королева. На шахматной доске это самая могущественная фигура, и с моей помощью ты станешь ей. Такой исход принесет выгоду нам обоим. Надеюсь, ты все прекрасно поняла.

Я отворачиваю голову в сторону и фокусируюсь на мониторе, где под едва уловимое пиканье волнами бегает тонкая зеленая линия. Прикрываю глаза и вновь сглатываю образовавшийся в горле ком. Я прекрасно слышала каждое его слово, но отчего-то сейчас это не имеет никакого значения, они будто и вовсе были сказаны не мне. Нескончаемая сухость во рту начинает меня раздражать, а боль потери по-прежнему сжимает в острых тисках.

— Я рад, что мы поняли друг друга. Отдыхай, Джиа. Тебе понадобятся силы, — заканчивает он спокойным тоном.

Этот мужчина явно умен, терпелив… и жесток, и мне остается лишь только ждать проявления его последней стороны. Но я по-прежнему игнорирую его, ощущая, как на подушку глухо падает непрошеная слеза.

Напряженную тишину нарушают отдаляющиеся шаги, и следом я слышу щелчок дверной ручки.

— Да, еще один момент, — произносит незнакомец, задерживаясь на пороге. Не знаю, обернулся ли он или стоит спиной ко мне, плевать. Я лишь хочу, чтобы он убрался подальше со своей правдой, правдой, из-за которой я теперь возненавижу того, кого отчаянно полюбила. — Ребенка, что ты носила, спасти не удалось. Срок был маленький, и с такими травмами у него не было ни единого шанса выжить. Но это к лучшему. Теперь ты сможешь полностью сосредоточиться на нашей общей цели, Джиа Де Сандро.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Последние слова едва долетают до меня, как дверь закрывается с глухим хлопком, а я так и замираю, вцепившись пальцами в края матраса. Ребенок? Это слово эхом проносится в моей голове. Ладонь неосознанно опускается на живот, и, прикрыв глаза, я заставляю себя проглотить последние слезы. Плакать сил уже нет. Боль внутри не уменьшилась ни на грамм, напротив, ее стало еще больше. Слезы не забрали с собой и толику моих страданий. Они оказались такой же ложью, как и вся моя жизнь…

Как же мне хочется просто на этом все и закончить. Броситься камнем вниз, вскрыть себе вены, но я ведь даже встать не могу, максимум — сбросить свое тело с кровати, но, кроме горсти очередной боли, это ничем не увенчается для меня. Я даже не понимаю, сплю сейчас или смотрю в потолок. Я словно нахожусь в другой реальности, где нет места ни жизни, ни боли. Там ничего нет. Только пустота. Серая. Безразличная. И я. Брошенная на произвол проклятой судьбы. У меня больше никого не осталось, они забрали у меня все. Все, что имело смысл. Всех, кого я любила. И пусть мне сохранили жизнь, но лишили возможности дышать…

Эпилог

РОКСОЛАНА

Четыре месяца я была полностью обездвижена и не могла ни сесть, ни тем более встать с постели. Врачи следили за моими показателями и принимали все необходимые меры для выздоровления. Самым тяжелым оказалось то, что я даже нужду справляла с чьей-то помощью. Первую неделю меня это угнетало больше всего остального, я сама себя стыдилась, и смерть на тот момент виделась мне лучшим исходом. Тогда я в полной мере осознала, что такое частичный паралич нижней части тела. Все ежедневные, рутинные дела за меня выполняли медработники. Правда, то, что я все это время находилась не в больнице, а в пусть и чужой, но домашней обстановке, немного облегчало дискомфорт.

До сих пор у меня перехватывает дыхание от воспоминаний о пережитом. Перед глазами до сих пор фотографии изувеченного тела бабушки и Риты. Две частички моей души были безжалостно убиты. Меня это уничтожило. И морально, и физически. Даже перенесенные издевательства над собственным телом не способны затмить боль от их потери. От меня осталась лишь пустая оболочка и бесконечные мысли, которые отравляли меня день за днем. Но все же где-то глубоко внутри бился маленький огонек, не позволяя мне уйти.

Это была ненависть.

И только это разгорающееся чувство внушало мне, что я выдержу любое испытание.

Каждый день я ненавидела всех, кто заставил меня пройти бесконечные круги ада: Моргану, Марчелло, Монстра и даже того, кто якобы избавил меня от мучений. Эзио. А на самой вершине пирамиды моей ненависти стоял он. Рафаэль. Его молчание сыграло со мной жестокую шутку. А то, что я пережила за все это время, хуже смерти.

Каждый прожитый день разжигал во мне огонь гнева лишь сильнее. Ничто не могло заглушить эту боль. Ничто, кроме той боли, что я причиню своим обидчикам сама.

Только тогда моя душа будет спокойна. Я сделаю то, что безвозвратно изменит меня и избавит от мучительной агонии. Или, наоборот, спалит дотла. Меня устроит любой исход. И ради этого я пойду на все. Для каждого из них было бы лучше, если бы я сдохла. Даже меня саму пугало, как мое пустое нутро заполняет ярость, провоцируя ледяную кровь закипать в венах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не знаю зачем, но я заставляла себя вспоминать его слова: «Я не причиню тебе вреда, Сола. И не позволю никому другому. Этого знать достаточно». Ложь! Наглая ложь! Все было ложью. А в голове уже вновь звучат проклятые воспоминания:

— Я поверю тебе.

— Не надо, Сола. Не верь мне. Не верь никому.

Больше не поверю.

Только как бы ни хотелось игнорировать вспыхнувшее желание отомстить, как бы ни хотелось покинуть искалеченное тело, исчезнув в небытие, мне просто не позволяли это сделать. Медсестры усердно кормили, а если я отказывалась, вводили пищу через зонд. Психотерапевт, он же преподаватель языка, помимо мотивации к продолжению жизни и стремлению действовать, загружал мой отрешенный мозг еще и итальянским языком. Вот только меня побуждало к жизни совсем не это.