Мир приключений, 1989 - Сергей Абрамов

Невелинг задержался на предпоследней ступеньке, откровенно разглядывая сына Что ж, парень пошел в него, такой же рослый, крупный, с массивной головой и жестким лицом. Припомнились его, Леона Невелинга, старые фотографии. Похож, ничего не скажешь, очень похож. Немудрено, что Пингвин с его профессионально цепким взглядом сразу узнал его.

— Из Лондона? — спросил Невелинг, идя навстречу сыну и протягивая ему свою широкую и твердую ладонь. — Долго же ты к нам сюда собирался…

Он вдруг уловил у себя в голосе заметную лишь ему нотку обиды — все-таки не сдержался, все-таки выдал себя, выдал горечь, копившуюся в нем все эти годы оттого, что сын был так далеко, и дело было не в тысячах миль расстояния, а в том душевном, углублявшемся с каждым годом отчуждении, которое не измерить никакими милями.

— Из Лондона, отец, — устало сказал Виктор и неуверенно улыбнулся.

Невелинг отметил, что рука у сына была вялой, неуверенной, и вдруг ему стало жалко Виктора, жгучая, горячая волна жалости захлестнула его сердце, но на этот раз он совладал с собою, ничем себя не выдал.

— Горох со свиными ножками, — будто ничего особенного и не происходило, констатировал он, пару раз шумно и демонстративно потянул крупными ноздрями плывшие по кухне горячие ароматы. Потом ободряюще подмигнул сыну: — Садись. Наверняка ведь давно не ел домашнего, да еще приготовленного так, как умеет готовить только. Марта Невелинг, а?

Они перевели взгляды на хозяйку, уже снявшую котелок с крюка и переливающую его содержимое в староголландскую фарфоровую супницу, стоящую на краю обеденного стола. Марта по-девичьи вспыхнула и зарделась — суровый супруг ее был скуп на похвалы, и она поняла: где-то в глубине души он сейчас размяк и грозы, которая (она так боялась!) могла разразиться над головой сына, не будет.

— Леон, Вик, садитесь же! Вы же знаете, что пищу нельзя подогревать, это ухудшает ее вкусовые качества и снижает полезность. — От волнения она произнесла стандартную фразу, которую вычитала в какой-то поваренной книге и запомнила на всю жизнь.

— Садимся, садимся, — одновременно откликнулись отец и сын и принялись рассаживаться — буднично, как будто точно так же делали это и вчера, и позавчера, и все эти умчавшиеся годы.

Пообедали быстро. Марта принялась убирать со стола и руководить сразу же появившейся в кухне горничной, а мужчины покинули кухню, вышли из дому и устроились в садовых креслах под большим и пестрым зонтом у подножия королевской пальмы.

Джузеппе, сторож-садовник, посланный хозяйкой дома, принес им из кухни старинные оловянные кружки с добрым английским элем — этот благородный напиток был такой же слабостью Леона Невелинга, как и фотоохота, и специально выписывался им из Англии.

— Так, значит, ты прилетел из Лондона, — начал Невелинг разговор с сыном и с наслаждением сделал большой глоток.

— Да, отец, — подтвердил Виктор и последовал его примеру.

— Что ж…

Невелинг помолчал, приложил к усам большой клетчатый платок, вытер клочки пены и продолжал:

— Надеюсь, образование свое ты завершил… Кембридж, Сорбонна, ну и вообще… посмотрел свет, познакомился с людьми, с идеями… А теперь? Отдохнешь дома и… что дальше?

Невелинг произнес это равнодушно, будто невзначай, и прикрыл тяжелыми веками глаза, демонстрируя полное наслаждение ледяным элем.

Виктор ответил не сразу, словно выигрывая время, поднес кружку к губам и долго, неторопливо пил, задумчиво глядя куда-то поверх головы отца. Потом поставил кружку перед собою на белый садовый стол.

— Я устал, отец, — просто сказал он. — Мне нужно сначала во всем разобраться, и прежде всего — в самом себе… Могу сказать только одно: моя родина здесь, и я не хочу больше жить человеком без родины…

— Да, я вижу, что ты действительно устал, — согласился с ним Невелинг. — Но раз ты понял, что у тебя есть родина, — это хорошо, ради этого стоило помотаться по свету. Я рад за тебя, сынок…

Он глотнул эля, сделал паузу, потом продолжал, и в голосе его стали крепнуть жесткие нотки:

— Но любить родину — этого нам сегодня мало. Право на нес нам приходится защищать, защищать с оружием в руках. И ты знаешь, от кого. Наших черных подстрекают красные. Коммунисты хотят отнять у нас родину, лишить нас земель наших предков. Но в Европе все больше сочувствуют черным. Пас предают даже наши друзья. За наш счет они хотят вернуться в Африку, которую так бездарно потеряли, и для этого заигрывают с черномазыми африканскими диктаторами, болтая ими о демократии. И если мы не защитим сами себя, если мы не будем бороться всеми средствами, придет время, и мы проиграем и станем вышвырнутыми отсюда. И если ты понял, что человек ты — ничто, не человек, а животное, тебе придется доказывать свое право на родину. Подумай об этом.

Виктор опять поднес кружку к губам, поморщился, не допив, опустил кружку:

— Я очень устал, отец. Просто устал. Не все сразу.

Глава 5

А сегодня, спускаясь к обеду, Невелинг непроизвольно задержался на верхней ступени лестницы, вдруг не увидев за столом Виктора. В кухне были лишь Марта с фрау Ингой, расставлявшие на столе, покрытом пестрой джутовой скатертью, семейные оловянные приборы. Невелинг нахмурился. За те несколько месяцев, которые прошли после возвращения сына из Европы, Невелинг привык видеть его за обедом каждый раз, когда ровно в восемнадцать ноль-ноль спускался из своего кабинета в кухню.

И сейчас, не увидев сына, Невелинг вдруг остро понял, что все эти месяцы он в глубине души боялся, что Виктор вдруг исчезнет, покинет родной дом, его и Марту, и у них нет никаких сил удержать его, и они полностью зависят от зыбкого, непредсказуемого настроения сына, от которого их все больше отделяет что-то непонятное и непостижимое, принесенное им из дальних, чужих краев.

И теперь вот кольнуло в сердце, сердце испуганно сжалось, но лишь на мгновение, и сразу же стало легко, будто с плеч свалился непосильный груз: ведь отсутствие Виктора совсем не было неожиданным. Вчера утром Невелинг сам, с глазу на глаз, в своем рабочем кабинете приказал сыну через несколько часов покинуть Преторию с секретной миссией, о которой, кроме Невелинга, во всем государстве знало лишь пять-шесть самых высокопоставленных лиц. Да, именно Виктору Невелингу было решено доверить участие в проведении операции «Час Пингвина», единственному из всех сотрудников службы, которой руководил он, Леон Невелинг. И в тот же день, вчера вечером, с наступлением темноты, Виктор покинул город, подчиняясь полученному приказу.

Да, Виктор Невелинг стал сотрудником службы безопасности через месяц после того, как вернулся в родной дом. И весь этот месяц прошел в долгих и трудных разговорах между отцом и сыном. Сначала это было похоже на разговоры глухих: отец говорил одно, сын отвечал другое, контакта не было, зато было взаимное раздражение. После первых же нескольких дней, наткнувшись на почти враждебную сдержанность сына, Невелинг понял, что в голове у Виктора сумбур и сумятица от того, чего он поначитался и понаслышался в этой растленной, ханжеской, сытой Европе, болтающей о гуманизме, об идеалах, о правах человека, пока все это не касается интересов тех, кто ею заправляет.