Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2 - Борис Яковлевич Алексин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так ты мой мелекес им готовил? — воскликнула Анна Николаевна.
— Ну, конечно! И говорил, что это ваше фирменное блюдо 20-х годов.
— Вот у тебя жена-то, наверное, счастливая! А мне ни муж, ни сын на кухне никогда не помогают. Смотри, Катюша, воспитывай нашего Костьку, пускай он тебе на кухне как следует помогает.
— Мама, — закричал Костя, — теперь же время другое, много ли мы дома-то обедаем? Папа — на работе в столовой, мы — в студенческих, иногда вот только так, по воскресеньям, дома-то. Да ты сама нас с кухни гонишь!
Так, в шутках и весёлом разговоре прошёл завтрак, и к концу его Борис чувствовал себя в этой семье так, как будто никуда из неё не уезжал.
После завтрака все уселись на угловой диван, и он со свойственным ему красноречием и некоторой долей иронического юмора постарался кратко изложить свою жизнь с момента отъезда из Кинешмы до вот этого приезда в Москву.
Дядя Митя и Костя кое-что уже знали по встрече в 1932 году, а для Анны Николаевны и Кати всё было совершенно новым, и поэтому достаточно интересным. Само собой разумеется, что, рассказывая о себе, Кате и дочках, Борис передал далеко не все подробности, которые теперь известны нам. Кое о чём он умолчал из естественного чувства стыда, а о некоторых событиях (исключение из партии) он не счёл нужным сообщать никому из членов этой семьи. Закончил свой рассказ он тем, что вот, мол, теперь командирован в Москву для усовершенствования, как хирург, и что после этого будет заведовать хирургическим отделением. Конечно, Борис немного прихвастнул: будущее его после окончания этих не очень-то понятных курсов ему и самому казалось туманным, но его апломб подействовал на тётку, и она заметила:
— Вот видишь, Костя, каков Борис-то! А всё потому, что по-серьёзному учился. Слышишь, повышенную стипендию получал! А ты еле-еле на троечки тянешь.
— Ну, поехала, — недовольно протянул Костя.
Борис поспешил вмешаться:
— Ну вот, я про себя всё рассказал, очередь за вами! Кто из вас докладчиком будет? — спросил он шутливо.
Все засмеялись, а Костя сказал:
— Давай, я, а то, если мама начнёт рассказывать, так она про меня такого наговорит, а если папа, так они с мамой на каждой фразе спорить будут, — и он начал свой рассказ.
Из него Борис узнал, что ремонт в квартире был закончен в 1937 году, тогда же мама, т. е. Анна Николаевна, наконец, приехала из Кинешмы, и они стали жить по-человечески. В тот же год Костя закончил первый курс Московского мединститута, где продолжал учиться и сейчас. Его тоже влекла хирургия, хотя папа, как сказал Костя, «предпочёл бы, чтобы я копался в мусоре, т. е. был санитарным врачом». Тут в его рассказ вмешалась Катя, которая воскликнула:
— Так это, по-твоему, я буду копаться в мусоре?!!
И Борис узнал, что Катя учится на санитарно-гигиеническом факультете того же института, что и Костя, и как будто довольна выбранной ею специальностью. Она только что перешла на четвёртый курс, Костя заканчивал пятый. Знали они друг друга уже около двух лет, а поженились две недели тому назад.
Из рассказа Кости и Кати Борис узнал и о том, что дядя Митя служил санитарным инспектором в какой-то водной лаборатории, а Анна Николаевна — в ближайшей городской поликлинике фельдшером-эпидемиологом. Несколько слов сказали о Катиной семье, что её старшая сестра Александра не здорова — болезнь сердца, что Катина мать — домохозяйка, а отец — продавец в универмаге на Серпуховке. Они коренные москвичи, жили на Шаболовке в полуподвальном этаже какого-то старого дома, а сама Катя, кроме как в Москве, нигде не была.
За этими рассказами время пролетело быстро, и, взглянув на часы, Костя и Катя заторопились: они обещали встретиться со своими приятелями в Парке культуры им. Горького в 12 часов, поэтому должны были выезжать немедленно. Дядя Митя отправился на свой огород, а Анна Николаевна и Борис, снявший пиджак и надевший фартук, остались на кухне. Там тётка смогла убедиться, что её кулинарные уроки племянником не забыты, и он с удовольствием ей помогал. Закончив дела на кухне, Борис заявил, что остаться на обед он не может, так как у него много дел: на следующий день начинались занятия на курсах, а он ещё ничего не подготовил. Несмотря на уговоры Анны Николаевны, гость быстро собрался и ушёл. Он боялся показаться навязчивым, а кроме того, ему хотелось подчеркнуть свою самостоятельность и то, что обеды на дармовщинку его совершенно не интересуют. На самом-то деле это было не так, денежные дела Алёшкина обстояли очень неважно. Все деньги, полученные в аванс, он оставил Кате, и кроме тех, которые были ему выданы на приобретение инструментов, у него оставалось около 20 рублей. Поскольку не было известно, когда выдадут стипендию, на эту сумму предстояло жить неопределённо долгое время.
Так закончилась первая после долгих лет разлуки встреча Бориса с его тёткой, которую все его родные с материнской стороны почему-то не любили и несправедливо обижали. Теперь, будучи взрослым, Алёшкин в полной мере мог оценить эту несправедливость. В Анне Николаевне он разглядел самолюбивого, вспыльчивого, но, в общем-то, весьма справедливого человека. Она отличалась к тому же здравым смыслом и большой практической смекалкой. Даже в этот первый недолгий период его пребывания в семье Дмитрия Болеславовича Борис понял, что если бы не её оборотистость и трудоспособность, то дядя Митя со своими «прожектами» и «опытами» давно бы запутался в долгах и вряд ли бы смог так беспрепятственно и сравнительно широко их осуществлять. Да вряд ли бы он справился и с Костей. Несмотря на весёлый нрав и большую общительность, парень рос очень взбалмошным, и если бы не достаточная твёрдость Анны Николаевны, возможно, он бы не сумел успешно окончить школу и учиться в институте. А Костя всё-таки, хоть и не на очень высоком уровне, но институт заканчивал. Вот только не смогла Анна Николаевна удержать своего сынка от слегка поспешной женитьбы, ему предстояло учиться ещё целый год, а его жене два. От её родителей помощи ждать не приходилось, они сами еле сводили концы с концами, поэтому содержание этой молодой семьи легло на плечи дяди Мити и Анны Николаевны. Да, опять Анне Николаевне приходилось выкручиваться…
Всё это бродило
