Топ и Гарри - Лизелотта Вельскопф-Генрих

Второй день проходил тяжелее. Пересыхали губы. К полудню от сухости язык прилипал к нёбу, горло сводила судорога, и казалось, кровь становится гуще. Стояла жара, но его знобило, к вечеру разболелась голова. Куда идти? Ответа на этот вопрос он так и не нашел. Но и день, и следующая за ним ночь терзали уже не только душу, но и тело. Ночью он немел от холода. Беспорядочное метание его мыслей сменяли мимолетные сновидения. Решение не приходило. Он чувствовал себя словно в западне, он — умный, хладнокровный, находчивый — был связан по рукам и ногам. Под утро, совершенно изможденный, он принялся жевать табак. И тогда успокоилось сердце и быстрее побежала кровь. А в глазах у него стали появляться фантастические видения источников, ручьев, потоков. Вода! Вода! Ясность! Ясность!

Когда наступил новый день и стало пригревать солнце, перед глазами Харки замелькали круги. И шея и голова болели, невыносимо мучила жажда. До него доносился шум реки. Вода! Но вода была недостижима, как и ответы на нерешенные вопросы. Вода была запретна. Слипались губы, краснели глаза, а в голове одни и те же мысли: как поступить? Где жить? Куда бежать, чтобы не видеть пьяного отца, коварного Джима, чтобы не чувствовать в своей руке ножа, которым убил брата? Куда?

Палило солнце. Мучила жажда. Харка пытался собрать обрывки мыслей. Чего же он хочет? Чего? Этого уже никак не мог сформулировать его воспаленный мозг. Скорее всего его желание можно бы выразить одним словом — жить! Лихорадочные видения беспорядочно крутились перед ним. «Воды! Воды!»— стучало в его висках.

И вдруг он вспомнил о маленькой бугорчатой раковинке, той самой, что ему подарил Чернокожий Курчавый еще у Лошадиного ручья. Харка не расставался с ней с тех пор, как покинул род Медведицы. Ее твердые выступы кололи пальцы, и если он подносил ее к уху, она тихо напевала ему о далекой Большой воде. Как во сне, он ощупал свой пояс, нашел раковинку, достал ее. Словно рога торчали ее маленькие выступы.

И какие бы видения ни возникали теперь у Харки, все они возвращались к маленькой раковинке. Ее выступы росли, шевелились, плясали перед ним, изгибались. Ему слышались звуки, похожие на рычание Большой Медведицы в пещере. В огромные рога превращались маленькие рожки, огромным утесом становилась сама раковинка.

Утес с рогами наклонялся словно бизон, готовый броситься на врага. И Харка видел этот утес в солнечном свете, видел в свете луны. Рогатый утес поднимался выше песчаной бури — прямо в небо. Менялись его очертания, размеры, но он оставался утесом, и ничто не могло его превзойти.

Потом Харка видел самого себя, и на голове у него было украшение из рогов бизона, которое достойны носить только самые выдающиеся вожди.

Солнце закатилось — и наступила ночь, последняя ночь испытания Харки. Глаза его воспалились, сердце судорожно дергалось в груди, во рту было совершенно сухо. Он не мог сомкнуть глаз, невыносимо было и дальнейшее бодрствование. И в это время с каждым толчком сердца в его ушах начал раздаваться какой-то звон. Постепенно он превращался во все более и более отчетливые членораздельные звуки: «Инеа-хе-юкан! Юнеа-хе-юкан! — Рогатый Камень! Рогатый Камень! Рогатый Камень!..»

И вот ночь позади.

С рассветом Харка поднялся. Его шатало от потери сил, и только необыкновенное возбуждение держало его на ногах. Он шел, почти не видя ничего перед собой, шел как во сне, и единственное, что он еще ощущал, — это резь в глазах и смертельная жажда.

Как лунатик добрел он до палаток, каким-то образом еще сумел различить типи жреца, у него даже хватило сил добраться до нее и откинуть полог. Он упал на землю, устланную шкурами.

— Кто ты? — спросил громкий голос.

— Рогатый Камень! — вырвалось из пересохшего горла Харки.

— Ты дакота?

Харка не ответил.

— Ты сиксик?

Харка молчал.

До него еще дошли эти вопросы, но он не мог ответить на них. Он был просто краснокожий, он это хорошо знал, но краснокожий ли он, никто его не спрашивал. Маленькую раковину он крепко сжимал в руке, и только когда жрец дотронулся до него, он разжал ладонь. Он слышал, как жрец кого-то громко звал. Пришли люди поднять Харку, но он не позволил никому дотронуться до себя, оттолкнул протянутые к нему руки, как если бы был в стане врагов. Он начал подниматься сам медленно, сначала на одно колено, на другое, потом на ноги. Шатаясь, он оставил типи и добрался до стоящей рядом палатки вождя. Он вошел, увидел свое ложе и свалился на одеяло. Почувствовав на губах влагу, стал пить, приоткрыл глаза — это жена вождя подала ему воды. Еще он успел заметить, что его кровный брат Сильный Как Олень тоже лежит в палатке на своем месте. Потом он бессильно упал на спину и до вечера был в забытьи. Время от времени женщины подносили им понемногу ключевой воды.

Только к вечеру очнулись молодые воины.

— Как твое имя? — спросил Харка кровного брата.

— Гром Гор. А твое?

— Рогатый Камень.

Гром Гор и Рогатый Камень были в центре внимания жителей поселка. О них все проявляли заботу, их кормили самой лакомой пищей, какую только можно было раздобыть в лесах и прериях. Юноши быстро набирали силы, а жрец тем временем готовил специальные мешочки для тотемных знаков их духов-покровителей. Сильному Как Олень — череп маленькой птицы — символ Грома Гор, а Харке — маленькую раковину — символ Рогатого Камня.

Вождь Горящая Вода подарил своему сыну и его кровному брату по коню и позволил им самим выбрать их. Рогатый Камень взял себе очень хорошую серую лошадь, которая была поймана во время прошлогодней охоты, но не привлекала воинов из-за своего цвета, заметного на фоне прерий и лесов.

Приближалось время осенней охоты, и Харке пришлось подождать с осуществлением своих планов. Нужно было помочь людям, которые его приняли, как сына. Холода и снег в этих широтах держались до конца апреля, а то и до начала мая, и если запасов не хватало, наступал голод.

Кровные братья участвовали в охоте, и Гром Гор не стыдился кое-чему поучиться у Рогатого Камня. Охота на бизонов прошла очень удачно. Добыча Харки оказалась так велика, что он не только обеспечил палатки, но и смог делать подарки. Женщинам поселка предстояла большая работа.

Ситопанаки за это время привыкла к обществу Харки, она уже не краснела при встречах с ним, не замедлялись и ее ловкие красивые движения в присутствии молодого воина. Их отношения напоминали отношения брата и сестры. И не больше слов на разговоры с девушкой тратил Рогатый Камень, чем его кровный брат Гром Гор.

Эти простые естественные отношения никаких усилий не стоили молодому воину, не чувствующему к Ситопанаки ничего, кроме братской привязанности. Девушке было значительно трудней: ей на каждом шагу приходилось сдерживать себя, чтобы ни одним движением, ни одним взглядом не выдать своего большого чувства, которое с каждым днем росло в ее сердце.